Дагестанский тупик

Судя по оперативным сводкам последних месяцев, зона контртеррористической операции, долгое время ограничивавшаяся Чечней, распространилась теперь и на Дагестан. Количество терактов, совершенных в Дагестане с начала 2005 года, превысило 70 — это больше, чем в Чечне. Едва ли соответствует действительности утверждение чеченских властей о том, что им на своей территории уже удалось почти полностью искоренить террористов и боевиков, и теперь они гнездятся исключительно в Дагестане. Однако диверсионная война и в самом деле расползлась на Дагестан.

Террористические акты в Дагестане можно условно разделить на 4 группы. Первую образуют крупные резонансные теракты типа взрыва в Каспийске 9 мая 2002 г. или взрыва фугаса в Махачкале 1 июля 2005 г. Можно предполагать, что за такими преступлениями  действительно стоит диверсионно-террористическое фундаменталистское подполье, связанное с интернациональной   террористической сетью.

Вторая группа — резонансные убийства высокопоставленных государственных чиновников и известных политиков. Мотивация преступлений этой группы не так ясна — они могут быть связаны равным образом и с террористическими сетями, и с интригами местных политиков, борющихся за власть. Известно, в частности, что в современном Дагестане любой, чья фамилия называется в списке вероятных преемников нынешнего руководителя Магомедали Магомедова, получает основания опасаться за свою жизнь и, как правило, усиливает охрану.

Третья группа — убийства госчиновников районного уровня. Существуют три версии мотивации такового рода преступлений. По одной из них республиканская власть так устраняет неудобных руководителей, по другой, глав районов убивают представители местных ячеек террористического подполья, по третьей чиновники гибнут из-за мелких хозяйственных споров на районном уровне.

Четвертая группа — это ставшие рядовыми преступления против сотрудников милиции. Характерно, что при огромном количестве реальных жертв многие из терактов этой группы выглядят "пустышками" — фугас, заложенный против милиционеров, срабатывает таким образом, что никто не страдает. В связи с этим наряду с общепринятой террористической версией существуют и другие. Первая из них объясняет часть взрывов давней клановой войной между преимущественно аварским руководством милиции и даргинским руководством Махачкалы. Вторая версия приписывает часть терактов республиканским либо федеральным силовым ведомствам. По этой версии, республиканские власти могут провоцировать или симулировать рост диверсионной активности, чтобы в чрезвычайных условиях продлить срок своего пребывания у власти. Внутри федеральных структур также могут быть недобросовестные руководители, чей ведомственный интерес состоит в расширении зоны конфликта на Кавказе.

В последнее время все чаще звучит еще одна версия "имитации" диверсионной войны: в преддверии выборов 2008 г. ситуацию на Кавказе раскачивают те, кого не устраивает участие в проекте-2008 нынешнего полпреда в Южном округе Дмитрия Козака.

В любом случае, очевидно, что кроме фундаменталистского подполья существуют группы, которые если и не участвуют сами в подготовке и осуществлении взрывов, то, по крайней мере, заинтересованно наблюдают за процессом. Первая — действующая республиканская власть, которая, как говорилось выше, может видеть в эскалации напряженности способ сохранить свое положение на неопределенный срок. Вторая — внутренняя оппозиция, которая, напротив, воспринимает всплеск терроризма как способ дискредитировать существующий режим. Третья — это новые чеченские элиты, которым важен выгодный контраст с Дагестаном, погружающимся в хаос. Немаловажно, что эти элиты накрепко связаны с конкретными группами влияния в Москве.

Важно понимать, что подобное решение конкретных тактических задач этих групп чревато необратимой дестабилизацией в этом сложнейшем регионе.

Дагестан — самая крупная на Северном Кавказе республика, здесь проживают 2,5 млн человек. Крупнейшей, хотя и не доминирующей этнической группой являются аварцы — около 600 тысяч человек. Следующие по численности, даргинцы, уступают им примерно вдвое. Всего в республике существует 38 этнических групп, разделенных по языковому признаку на более мелкие общности.

В начале 1990-х годов с учетом опыта советского государственного строительства этнические интересы основных 14 групп были условно уравновешены с помощью высшего органа власти Дагестана — Госсовета. Госсовет формально является "коллективным президентом" (по одному представителю от каждой из 14 "коренных национальностей"), а также с помощью традиционной схемы сдержек и противовесов, когда определенные должности на всех уровнях власти занимаются представителями строго определенной национальности. Эта система в ее нынешнем виде образовалась в начале 1990-х, когда в республике происходил подъем этнических движений. Каждое из них стремилось создать боевую организацию и взять под свой контроль тот или иной экономический сектор. Это привело к образованию сложнейшей системы межэтнических и межклановых отношений, которыми опутана вся политическая и экономическая система Дагестана.

В настоящее время националистические движения не так сильны, а систему сдержек и противовесов удалось несколько декриминализовать и разоружить — но лишь отчасти. Однако националистические настроения могут вновь обостриться при быстром и неосмотрительном демонтаже существующей системы. Между тем, последние усилия федерального центра направлены именно на это: во всяком случае, в следующую легислатуру Дагестан войдет уже без "коллективного президента".

Наряду с особенностями этнополитического устройства необходимо отметить бедность значительной части Дагестана, особенно горных и полупустынных его районов. На фоне бедности существует давний кризис доверия власти, которую многие воспринимают как исключительно коррупционный механизм, перерабатывающий внутри себя федеральные дотации.

Дополнительными факторами нестабильности в Дагестане является явное ослабление действующего режима, который уже уступил хорошо организованной оппозиции контроль над несколькими важными центрами, соседство с Чечней и наличие собственного террористического экстремистского подполья.

Дагестан — единственная на Северном Кавказе территория, где так называемый "ваххабизм" законодательно запрещен. В то же время именно Дагестан является очагом его наибольшего распространения.

Кроме того, традиционные мусульманские лидеры (сунниты, принадлежащие к нескольким суфийским тарикатам), к которым светские власти обычно апеллируют как к некоему полюсу духовной жизни, способному противостоять волне растущей популярности "чистого ислама", в Дагестане сами зачастую настроены весьма радикально. Речь идет, в частности, о нескольких популярных суфийских шейхах (Саид-эфенди Чиркейский, Сиражутдин Хурикский, другие), среди мюридов (последователей) которых числятся некоторые действующие политики. К вышеизложенному надо добавить, что на юге Дагестана, среди лезгин, широко представлены шииты. В Дербенте время от времени происходят столкновения шиитов с суннитами.

Собственно исламские радикалы (ваххабиты, салафиты) Дагестана имеют хорошо организованное "боевое крыло", которое организационно смыкается с командованием чеченских моджахедов. Дагестанский "джихад" возглавляет "эмир моджахедов Дагестана" Раппани Халилов, а до последнего времени — "эмир джамаата "Шариат" Расул Макашарипов, уничтоженный уже в июле этого года. Существует также Ногайский батальон, группа "Дженнет" ("Рай"), базирующаяся в Махачкале и прилежащем к ней горно-лесистом массиве Тарки-Тау, так называемая Унцукульская группировка и ряд более мелких формирований. В их состав входит около 2000 человек — это сопоставимо с численностью активного террористического подполья в Чечне. НВФ Дагестана уже несколько лет ведут диверсионно-террористическую войну против местных и федеральных правоохранительных органов. Причем уровень подготовки боевиков неуклонно растет, что признают сами сотрудники силовых структур.

Контртеррористические операции зачастую служат прикрытием для урегулирования локальных политических и экономических противоречий — как это происходит, например, в окрестностях Хасавюрта, где открытые столкновения с боевиками и взятие заложников является такой же повседневной практикой, как и в Чечне. Проведение зачисток в Хасавюртовском и смежных районах, где проживают этнические чеченцы, которые охотнее других пополняют ряды НВФ, оправдано, но имеет свои нюансы.

В последнее время на территории Хасавюртовского района, смежного с Чечней, активизировались мероприятия, проводимые структурами, подконтрольными вице-премьеру Чечни Рамзану Кадырову, а также батальоном "Восток", формально входящим в состав 42 дивизии Минобороны РФ, укомплектованным из этнических чеченцев и подчиняющимся бывшему ичкерийскому генералу Сулиму Ямадаеву. В строгом смысле ни кадыровцы, ни ямадаевцы не имеют полномочий для работы за пределами чеченской административной границы.

Местные наблюдатели не исключают, что эта активизация связана с борьбой за влияние на хасавюртовские рынки и оппозиционным статусом мэра этого ключевого дагестанского города.

Мэр Хасавюрта Сайгидпаша Умаханов дружен с Рамзаном Кадыровым (хотя в последние месяцы их взаимоотношения переживали некоторое охлаждение, поскольку Умаханов отказался назначить своим заместителем чеченца, кандидатуру которого лоббировал Рамзан). У семьи г-на Умаханова существует общий бизнес с Кадыровым: брат хасавюртовского мэра возглавляет вневедомственное подразделение, ответственное за охрану нефтепроводов. Аналогичную функцию в Чечне исполняет "нефтяной полк" Адама Делимханова, контролируемый Кадыровым. Прямая функциональная задача этих подразделений по обе стороны границы — недопущение несанкционированных "врезок" в трубу — успешно решается. Но при этом местные наблюдатели утверждают, что охранники сами монополизируют право на такие "врезки". Кроме нефти, ключевым является контроль над оптовыми рынками, расположенными в Хасавюрте — они фактически обеспечивают весь субрегион товарами повседневного спроса.

Одновременно Сайгидпаша Умаханов является одним из лидеров так называемого "Северного альянса", оппозиционного действующему режиму в Махачкале. И ряд дагестанских политологов усматривает общий интерес хасавюртовского мэра и чеченского вице-премьера в дискредитации нынешнего махачкалинского режима. Существует версия, что и Рамзан Кадыров, и Сайгидпаша Умаханов согласуют свои действия с некими кураторами из числа руководителей российских спецслужб, которые не вполне довольны существующим в Махачкале режимом. Во всяком случае, политические выступления "Северного альянса" против Махачкалы чаще всего выглядят санкционированными и спланированными на федеральном уровне.

При этом Сайгидпаша Умаханов является одной из наиболее самостоятельных фигур "Северного альянса". Он в каждом случае самостоятельно принимает решение об участии или неучастии в тех или иных акциях этой организации. "Северный альянс" — это группа аварских политиков, сформировавшаяся около двух лет назад в Кизляре и Хасавюрте в связи с конституционной реформой в республике.

Дело в том, что до осени 2004 года Дагестан шел навстречу первым в своей истории прямым всеобщим выборам президента, который должен был заменить формального "коллективного президента" — Госсовет. Фактически же Дагестаном более 15 лет руководит председатель Госсовета даргинец Магомедали Магомедов. Долгое время опять-таки в рамках системы этнических сдержек и противовесов в качестве его преемника рассматривался мэр Махачкалы Саид Амиров — успешный хозяйственник и "дагестанский Лужков", опирающийся при этом на могущественную полукриминальную группировку, успешно подпиравшую "даргинский режим" в критические для него дни.

Аварский альянс в лице Сайгидпаши Умаханова (Хасавюрт), Сайгида Муртазалиева (Кизляр) и Гаджи Махачева создавался с целью оспорить власть у даргинца Магомедова или его возможного преемника, которых обвиняют в коррупции и даже физических расправах с оппонентами. В конце лета прошлого года "Альянс" потребовал досрочной отставки Магомедова, а тот в ответ обвинил хасавюртовского мэра в попытке расколоть Дагестан. Махачкале удалось почти полностью вернуть контроль над мятежным Хасавюртом, сменив там состав милиции и восстановив контроль над руководством прилегающего к городу района.

Теперь, в связи с предложенной Владимиром Путиным реформой механизма формирования региональных органов власти, выборы президента Дагестану не грозят, но противостояние продолжается. В апреле этого года Сайгидпаша Умаханов вновь был избран мэром Хасавюрта, а в ключевом для "Северного альянса" Кизлярском районе оппозиционный кандидат Вячеслав Буров со второй попытки победил ставленника Махачкалы Николая Еремеева. В обоих случаях выборы проходили остро, несмотря на то, что в голосовании участвовали только члены районных собраний.

Наблюдатели относят сейчас к "Альянсу" Сайгидпашу Умаханова, Сайгида Муртазалиева и депутатов Государственной думы РФ Гаджи Махачева, Ахмеда Билалова и Магомеда Гаджиева. Последний свою принадлежность к этой группе отрицает. Зато Гаджи Махачев неоднократно прямо заявлял о своих президентских амбициях. "Альянс" — наиболее активные и последовательные противники действующего режима, готовые идти фактически на любые шаги, чтобы свалить действующее руководство. Потенциал "Альянса" довольно высок, в том числе и за счет горных аварских районов, население которых симпатизирует "северянам". Власть Махачкалы на этих труднодоступных территориях крайне условна. При этом важно, что горные районы являются оплотом многих последователей чистого ислама.

Аварские оппозиционеры, которые создали так называемое "Движение в защиту Конституции РФ в Республике Дагестан", подчеркивают интернациональный характер своего движения. Но их едва ли можно рассматривать как потенциальную политическую опору центра. Во-первых, даже если предположить, что они мобилизуют в число своих сторонников всех этнических аварцев — крупнейшую по численности этническую группу Дагестана — все равно это будет лишь около 25% населения республики. Остальные этнические группы на сегодняшний день с опаской воспринимают рост аварского влияния и перспективу изменения в пользу аварцев существующей схемы этнического равновесия. Во-вторых, "Альянс" подозревают в многочисленных криминальных связях. В частности, есть сведения, что Гаджи Махачев (ранее неоднократно судимый) и Сайгидпаша Умаханов поддерживают связи с так называемой Буртунайской ОПГ (Казбековский район).

В конфликтную зону вокруг Хасавюрта и Кизляра втянут и этнически русский район Тарумовка, болезненно переживающий аварскую экспансию. Район, возглавляемый Сергеем Чепурным, существует на положении осажденной территории и даже выдвигающий идею присоединения Северного Дагестана к Ставрополью с целью лучшей защиты этнических интересов русских — в том числе и на юге самого Ставрополья, подверженном массовой иммиграции даргинцев и аварцев.

Конфликтность в Северном Дагестане усугубляется многочисленными спорами по поводу принадлежности землеотводов, которые в советские времена под нужды отгонного скотоводства получали на равнинах горные районы республики. Участниками споров являются местные жители и жители гор, которые в последние годы стремятся к окончательному переселению на равнину, но в большинстве случаев в силу иного принципиально иного уровня своего социокультурного развития испытывают сложности с аккультурацией и социализацией.

В связи с усилившимися с начала лета слухами о предстоящей отставке Магомедали Магомедова активизировался и другой сектор политического спектра Дагестана, замкнутый на крупного лезгинского бизнесмена депутата Госдумы России Сулеймана Керимова (компания "Нафта-Москва"). Сам г-н Керимов не считается криминальным бизнесменом, однако местные наблюдатели связывают его имя с так называемой Чародинской ОПГ. Кроме того, ставленник Сулеймана Керимова Тагир Абдусамадов является одним из руководителей "ГТРК Дагестан", что обеспечивает потенциально высокую степень контроля над информационным полем республики.

Впрочем, сам г-н Керимов, которого уважительно называют дагестанским олигархом, едва ли готов выдвигать свою кандидатуру. Зато его имя связывают с другим лезгинским политиком — Сабиром Кехлеровым, который работает заместителем генерального прокурора России. И если любого из членов "Северного альянса" в Махачкале (да и в Москве) считают маргиналом, то кандидатура Сабира Кехлерова рассматривается уже более серьезно. Местные эксперты не исключают, что такое назначение могло бы стать своеобразным аналогом "ингушского варианта", когда в республику приходит человек в погонах, подчиняющийся Кремлю и хотя бы на первых порах лишенный клановых и коррупционных предпочтений.

Сабир Кехлеров — очевидно, не единственный дагестанец, работающий в российских государственных структурах, который теоретически может оказаться в роли такого назначенца. Однако чистое повторение "ингушского" сценария заранее лишает будущего руководителя надежной местной команды и затрудняет передачу реальных связей и рычагов власти.

Более предпочтительным может оказаться "вариант преемника". Фигур, которые могли бы стать компромиссными для всех ветвей нынешней элиты и одновременно удовлетворить "северную" оппозицию, в Дагестане не так уж много. Среди них можно выделить начальника махачкалинского порта Абусупьяна Хархарова — он аварец, успешный хозяйственник, дружен с мэром Махачкалы Саидом Амировым, но при этом не имеет политического опыта и к тому же является мюридом суфийского шейха Саид-эфенди Чиркейского, что не может не вызвать подозрений в Москве. К группе возможных преемников относится также спикер парламента аварец Муху Алиев — правда, несмотря на аварское происхождение, его отношения с "северянами" крайне натянуты. Одним из вероятных компромиссных кандидатов называют также нынешнего премьер-министра республики кумыка Атая Алиева, который в отличие от своего предшественника также кумыка Хизри Шихсаитова не боится брать на себя политические функции и обеспечивает неформальные контакты власти с "непримиримыми северянами".

В когорте кандидатов значатся также действующий первый вице-премьер Гитиномагомед Гаджимагомедов, министр внутренних дел Адильгирей Магометтагиров и махачкалинский мэр Саид Амиров. Но эти три кандидата в случае назначения едва ли смогут рассчитывать на консолидированную поддержку республиканских элит. Не вызывают оптимизма и перспективы нынешнего посла России в Таджикистане главы Ассамблеи народов России Рамазана Абдулатипова, который перед уходом в МИД начал было активно участвовать в дагестанской политике.

Смена власти в Дагестане неизбежна — даже если она не будет досрочной, полномочия Магомедали Магомедова истекут летом будущего года, и 75-летний возраст едва ли позволит ему надеяться на переназначение.

В случае если смена власти будет проведена осторожно и продумано, а кандидатура преемника будет согласована хотя бы с большинством заинтересованных сторон, переход власти имеет шанс пройти по "облегченному сценарию", то есть будет сопровождаться лишь несколькими митингами.

Наиболее вероятными сценариями обеспечения преемственности власти в Дагестане могут быть следующие конфигурации.

В первом случае президентом станет действующий премьер Атай Алиев, премьером — средний сын Магомедали Магомедова Магомедсалам, а спикером парламента останется Муху Алиев.

Во втором, менее вероятном, случае президентом может оказаться представитель Дагестана в Совете Федерации Ильяс Умаханов, премьер-министром — глава "Дагэнерго" Гамзат Гамзатов, а спикером — начальник порта Абусупьян Хархаров. И в том и в другом случае первые три кресла могут быть иначе распределены между участниками.

Понятно, впрочем, что в том и в другом случае Россия скорее всего получит в Дагестане просто продолжение существующего режима и не сможет положительно воздействовать на ситуацию. Но, с другой стороны, очевидно и то, что более радикальная замена власти может обернуться многократным ростом напряженности. При всей политической апатии большей части населения в республике продолжает существовать система, при которой у каждого из основных политических акторов есть серьезный мобилизационный резерв. Возможно, в общей сложности численность этой вооруженной клиентелы не превышает 6-10 тысяч. Но в уже воюющем Дагестане активизация этого контингента вполне сможет привести к тотальному вооруженному конфликту.

При существующей практике выборов в Дагестане, когда народное волеизъявление практически неизбежно переходит в более или менее ожесточенные столкновения, отказ от выборов президента республики можно воспринимать как шаг назад от края пропасти. Но и после этого дальнейшая дестабилизация Дагестана выглядит неизбежной — как при сохранении у власти в Махачкале клана Магомедова, так и при его замене. В условиях весьма символического присутствия России, огромного влияния религиозного подполья и ненависти беднейших слоев населения к любой светской власти продолжающаяся интрига с заменой дагестанского руководства сравнима с игрой в бенгальские огни на пороховом складе.

Видимо, понимая это, российское командование собирается в ближайшее время добавить к трем армейским бригадам, дислоцированным в республике, еще одну — горную. К 2007 г. служить в Дагестане будут одни контрактники. Впрочем, следует признать, что форсировать применение в Дагестане войск весьма опасно. Эта республика устроена гораздо сложнее Чечни как в ландшафтном, и в социально-политическом плане.