22 января 2005 г. — это и есть 9 января по старому стилю, столетие дня, когда сотни тысяч еще веривших в царя рабочих попытались обратиться к нему с петицией об улучшении своего положения. Войска петербургского гарнизона, подкрепленные войсками, вызванными из Пскова, Талина, Петергофа и Нарвы, числом более 40 тысяч человек, начали расстреливать их еще у Нарвских ворот, за Невской заставой, у Николаевского, Литейного и Полицейского мостов, на Невском проспекте, Морской и Гороховой улицах. Дошедших до Дворцовой площади — а таких, несмотря на предварительные расстрелы, набралось несколько десятков тысяч человек, — расстреливали у стен Зимнего дворца. Расстреливали всех: взрослых, женщин, детей. Забирать раненых запретили.
Сто лет назад, к 1905 г., Россия пережила экономический кризис начала столетия, который в 1903-04 гг. перешел в легкое оживление ряда отраслей, так и не превратившееся в общий подъем. Во время кризиса стояло 50% предприятий и 45% домен. Основной удар пришелся на тяжелую промышленность… Ничего не напоминает?
Сто лет назад, к 1905 г., в российской экономике противоречиво соединилось формирование ряда крупных монополий и синдикатов, доминировавших в экономическом пространстве, и крайне отсталое состояние основной части производства, в первую очередь того, в котором было занято примерно 80% трудоспособного населения — аграрного. Сравнительно высокие зарплаты работников крупнейших предприятий соседствовали с полунищенским существованием большинства населения. Ничего не напоминает?
Сто лет назад, к 1905 г. в России не было представительной власти на высшем уровне, правительство не подлежало общественному контролю, губернаторы назначались главой государства, пресса была подцензурна… Ничего не напоминает?
Сто лет назад, к 1905 г. в политической жизни страны сложились три лагеря: правительственный, ориентированный на всемерную поддержку главы государства и его ставленников во власти, либеральный, выступавший за конституционное ограничение власти самодержавия, гарантии основных политических прав, и демократический, требовавший уничтожения самодержавия, обеспечения политических, экономических и социальных прав трудящихся. Причем, по мере обострения обстановки и увеличения державного хамства правительства, либералы не по дням, а по часам становились все радикальнее и радикальнее в своих речах, грозя самодержавию взрывом народного недовольства. Ничего не напоминает?
Сто лет назад создаваемые охранкой зубатовские и гапоновские организации учили, что царь — главный защитник народа от чиновников и богачей, — по нынешнему — от бюрократии и олигархов, — и только ему надо верить, только его поддерживать ради защиты своих интересов. Ничего не напоминает?
Конечно, 2005 — это не 1905. И с социально-структурной, и с политической точки зрения.
Сто лет назад российское общество, все-таки, развивалось по восходящей: из прошлого — в будущее. Сегодня запущен механизм регресса, в обществе утверждаются уже добуржуазные, а подчас — раннефеодальные формы организации жизни..
Сто лет назад в России существовало и укреплялось крупное промышленное производство, при отсталом аграрном секторе — который, однако, давал огромный экспортный продукт. Россия имела одну из самых передовых промышленностей в мире. Сегодня в России производство маловыгодно и успешно развивается лишь экономика, работающая на экспорт сырья и полуфабрикатов.
Сто лет назад в жизни России утверждалась роль новых экономических классов — поднималась буржуазия, претендовавшая на участие в управлении страной и требовавшая ограничения самодержавия, все решительнее предъявлял свои претензии пролетариат, выдвигавший и общедемократические, и социалистические требования. Сегодня в России, с одной стороны, нарастает люмпенизация всех слоев населения, общество деклассировано, новые социальные самоидентификации еще не сложились. Буржуазия, после разгрома старых «олигархов», трусливо демонстрирует власти покорную лояльность. Существующий объективно в России «неопролетариат» — то есть совокупность тех, кто не имеет собственности и вынужден продавать свою рабочую силу, — а сегодня это не только старый рабочий класс, но и учителя, врачи, программисты, инженеры, — просто не осознает ни своей экономической сущности, ни социально-политических интересов, не заявляет ни политических, ни экономических требований.
Сто лет назад в России формировались и обладали существенной численностью партии, не боявшиеся не только говорить слова «стачка», «восстание», «революция», «террор» — но и способные вести подпольную антиправительственную деятельность, способные, пусть тогда и не очень удачно, осуществлять декларируемый протест на практике. За их спиной был десятилетний опыт подпольной борьбы, арестов, каторг и эмиграции. Сегодня в России основная забота оппозиционных партий — не дать повода обвинить себя в экстремизме, стон не «дать пролиться крови» в их устах давно заменил слова «в царство свободы дорогу грудью проложим себе». За их плечами десять лет бесславных сделок и соглашений с властью и тасканий по судам. Представляете себе Ленина, Мартова или Савинкова, оспаривающего в Сенате как высшей судебной инстанции, неправомочность действий МВД Российской Империи? Может ли кто-либо усомниться, что 8 с половиной тысяч большевиков кануна 1905 года — это несколько больше, чем 500 тысяч Зюганова вместе с 30 тысячами Потапова, 15 тысячами Тюлькина и 5 тысячами Пригарина?
И все-таки, при всей слабости самосознания, при отсутствии реальных организационных структур и даже мнимых силовых возможностей, безмерном, казалось бы, рейтинге главы государства, — несколько десятков тысяч замордованных до потери инстинкта самосохранения пенсионеров, которые может быть, дальше аптеки выбрались в последний раз в жизни, — вышли на улицы страны и полезли под колеса самосвалов, джипов и мерседесов.
Говорят, их было всего тридцать тысяч… Скорее всего — врут. (Десять тысяч посчитанных очевидцами по головам химкинских протестантов телевидение, как всегда, объявило числом «до тысячи»). Но, допустим, это правда. Допустим, их так мало — и две недели лихорадит власть, гордящуюся своими рейтингами и своими вертикалями. 9 января 1905 года на улицы Петербурга вышли 150 тысяч человек — и власть сопротивлялась. К концу месяца в России забастовали полмиллиона человек, областные центры покрылись баррикадами, создавались рабочие боевые дружины, разоружались жандармы и захватывались оружейные магазины — и власть, прогнившая, разложившаяся и самодержавная, — еще держалась. Российская власть затряслась даже не от пинка — от старческой оплеухи, отвешенной рукой обессилившего ветерана.
"Говорящие головы" режима утешают себя и пытаются успокоить общество рассказами о том, что пенсионеров кто-то организовал, кто-то привез, и кто-то им заплатил. Царское правительство тоже расклеивало объявления о том, что русских рабочих подкупили японцы и англичане. Даже сумма называлась — 48 миллионов рублей. Фантазия власти осталась на уровне столетней давности.
Нынешней власти хватило ума на то, на что не хватило ума царскому правительству — не применять силовых мер. Но, может быть, дело не в уме, а в том, что подавлять пенсионеров пришлось бы посылать тех самых милиционеров и омоновцев, которых власть обворовала вместе с ними? Царская власть разумно остерегалась залезать в карман одновременно и к рабочим, и к своим гвардейцам вкупе с городовыми…
Путин, в отличие от Николая, не расстрелял демонстрантов. Но значение 9 января было не столько в варварском расстреле рабочих и их семей, сколько в уничтожении веры в царя. Как у нас теперь будет с фантастическим рейтингом? Только на деле, а не в отписках ФОМа, замолчавшего на три недели, как молодогвардеец в гестапо, а затем выдавшего какую-то забавную отписку: упал, дескать, рейтинг, но совсем чуть-чуть, на два процента…
Ведь Путин, хоть и не стал стрелять, но ясно и определенно высказался в поддержку бредового закона о «монетизации». То есть сказал, что льготы отбирают в рамках им одобряемой политики, то есть, что недовольные — в принципе не правы и ничего, кроме дополнительных подачек не получат. Царь тоже заявил, что «прощает» рабочих и даже дарит их семьям 50000 рублей для помощи пострадавшим. Но хотя бы догадался отправить в отставку ответственного за 9 января Святополк-Мирского, министра внутренних дел. Путин и Зурабова не хочет отдавать.
Все так непохоже, и все так похоже…
При всей разнице эпох, экономики, производства, социальной структуры, — политическая детерминанта, мешающая движению вперед, остается общей: единовластное правление одного лица (или стоящих за ним лиц), опирающегося на народное доверие (или его виртуальную имитацию), но не способного представить обществу стратегический проект развития. Авторитаризм, при прочих равных, всегда хуже демократии. С авторитаризмом можно мириться, когда он носит «включающий», мобилизационный характер, когда он хватает страну за волосы и заставляет, несмотря на боль, страх и лень идти вперед. Авторитаризм мерзок, дик и бессмысленен, когда свои возможности он тратит на то, чтобы залезть в карман даже к нищему, лишь бы еще одним лакомством угостить свою дворню.
Да, начало XXI века Россия встречает в худшем состоянии, чем начало ХХ-ого. У общества меньше сил и возможностей, чем было сто лет назад. Но и сто лет назад, в общем-то, сначала их было немного. С одной стороны, и власть сегодня не имеет тех ресурсов и той устойчивости, которыми она еще располагала в канун «кровавого воскресенья». А, с другой, как показывает историческая практика, когда власть доводит страну до кризиса, силы сопротивления мгновенно и порядково начинают возрастать, общество начинает стремительно взрослеть, мужать и набираться решимости.
