29 октября с.г. в Риме, в зале на Капитолийском холме, голосами лидеров 25 стран впервые за всю известную историю демократии была официально принята Конституция страны, которой де-факто не существует — Конституция Европейского союза. Казалось бы, идея «Европы от Атлантики до Урала», провозглашенная в ноябре 1959 г. президентом Шарлем де Голлем, сделала еще один шаг к тому, чтобы превратиться в реальность. Впрочем, юридической силы указанный документ еще не приобрел: общеевропейский Основной закон войдет в силу только тогда, когда его ратифицируют парламенты всех стран — членов ЕС.
Начиная с момента своего официального одобрения, и Конституция ЕС, и создаваемая ею политико–правовая конструкция неизбежно пройдет еще целый ряд испытаний на прочность, далеко не каждое из которых она способна выдержать. Так, если страны — потенциальные лидеры (Франция, Великобритания, Испания, с определенными оговорками — Германия и Польша) уже готовы к проведению ратификационного референдума, то в других проведение этой процедуры может существенно затянуться, став преградой на пути осуществления всей затеи.
Однако главные противоречия конституционного процесса все же обнаружились в другом — в определении базовой политической концепции, на которой должна строиться любая Конституция. Достаточно вспомнить, что утвержденный в июне этого года текст Конституции, созданный в течение более чем двухлетней работы так называемым Евроконвентом под руководством бывшего президента Французской республики Валери Жискар д`Эстэна, претерпел к моменту завершения работы Конвента более чем чувствительные коррективы, в корне изменившие его суть. Так, в проекте бывшего главы Французской республики предполагалось учреждение в рамках ЕС формы правления, обладающей целым рядом атрибутов президентской республики. В частности, предполагалось усиление исполнительных органов Сообщества, во главе которых становился президент ЕС. Также планировалось появление у ЕС собственного министра иностранных дел, который бы представлял общеевропейские интересы на международной арене. Одновременно должны были возрасти полномочия общеевропейских органов в борьбе с международной преступностью и в сфере иммиграционной политики. Таким образом, умудренный жизненным и политическим опытом голлист предложил «объединенным европейцам» вполне разумную и сбалансированную структуру органов власти, способную выработать и реализовать адекватный ответ Сообщества на существующие глобальные вызовы. И не случайно, что в своем выступлении по окончании работы Евроконвента Жискар д`Эстэн призвал руководителей государств и правительств сообщества не менять в представленном им тексте не единой запятой, поскольку, по его словам, «данный документ — это здание, в котором важен каждый кирпичик, и лучше отказаться полностью от принятия Конституции, чем менять его по кускам». Однако, вручив «отцу-основателю» европейской конституции аахенскую премию имени Карла Великого «за наибольший вклад в европейскую интеграцию», наследники его детища существенно ревизовали сам текст.
Каким же оказался продукт этой «ревизии»? Так, впервые в высшем исполнительном органе Евросоюза, Совете глав государств и правительств, решения во многих жизненно важных сферах будут приниматься не единогласно, как сейчас, а квалифицированным большинством, что формально оптимизирует процесс принятия совместных решений. В то же время, в совершенно противоположном ключе выдержано введенное в Конституцию понятие «двойного большинства» в парламенте: теперь для принятия нового закона недостаточно, чтобы за него проголосовали 55% депутатов. Требуется, чтобы данные депутаты представляли в совокупности страны, в которых живет как минимум 65% граждан ЕС (т.н. ценз «квалифицированного большинства»).
Помимо этого, вводится новый ограничительный инструмент, известный по опыту заседаний Совета Безопасности ООН, но ранее не применявшийся в Евросоюзе: право вето. Указанным правом могут воспользоваться представители любых четырех стран Сообщества, блокируя таким образом любое решение. При таком механизме решение может быть принято лишь в том случае, если за него голосуют большинство стран и одновременно большая часть населения ЕС. Таким образом, возникает структура управления, которая в процессе функционирования неизбежно будет сталкиваться с целым рядом «блокировок». На сегодняшний день существует целый ряд примеров крушения властно-политических моделей, основанных на механизме согласования и/или на принципе «квалифицированного большинства» — достаточно вспомнить судьбу бывшей СФРЮ, в которой после смерти Тито формальная власть оказалась в руках Скупщины (и ее президиума) — то есть многопалатного парламента, отражавшего сложную национально–территориальную и социально–профессиональную структуру югославского общества, а также участь так и недостроенного М.Горбачевым «обновленного Союза» («Содружества Суверенных Государств»). И хотя Европа, являясь по сути открытым пространством с преобладающими центростремительными тенденциями, представляет собой, по меткому выражению А.Трейвиша, «ловушку» для регионов, избрание Европой именно такой структуры власти может создать ей достаточно проблем в будущем.
Тот факт, что выбранный ЕС способ принятия решений «разрыхляет» структуру общеевропейской власти (особенно с учетом уже свершившегося либо планирующегося приема стран Восточной и Южной Европы, и главное — Турции), снижает роль стран — лидеров общеевропейского процесса (прежде всего Германии и Франции) и делает их уязвимыми перед лицом сиюминутных коалиций и корпоративно–клановых интересов. Это подтверждается целым рядом мини–кризисов последнего времени.
Так, 18 ноября с.г., с опозданием на три недели, Европа все же получила новое правительство. На заседании в Страсбурге Европарламент большинством голосов (449 — "за", 149 — "против") утвердил новый состав Еврокомиссии — правительства ЕС в составе 25 комиссаров — по одному от каждой страны ЕС. При этом формирование последнего правительства оказалось, пожалуй, самым трудным за всю историю Евросоюза. Массовое расширение ЕС в мае этого года за счет сразу 10 "новобранцев" с Востока, помимо других проблем, наглядно усилило центробежные процессы в управлении Евросоюзом. Европа несколько месяцев не могла найти устраивающую всех персону нового председателя Еврокомиссии. Потом Европарламент отказался утверждать ряд кандидатур из предложенного списка 25 брюссельских комиссаров. Особенно «пикантным» оказался скандал вокруг неприемлемого для значительной части «левых» и либералов фигуры делегированного в Еврокомиссию от Италии христианского демократа М.Буттиглионе, обвиненного евродепутатами в гомофобии и сексизме, что привело в итоге к его замене на близкого к Берлускони политика. В итоге из-за разногласий в Европарламенте в конце октября новый председатель Еврокомиссии — португалец Жозе Мануэль Баррозо перед перспективой провала голосования вынужден был в последний момент отозвать свой список состава кабинета. В итоге почти месяц Европа жила с "временным правительством" во главе с бывшим премьером Романо Проди.
В конце концов, после долгих споров и согласований, 18 ноября кабинет Баррозо — первое правительство "Большой Европы 25-ти" получило мандат на следующие 5 лет (Rivais R. Le Parlement de Strasbourg s'apprête à investir, jeudi, la nouvelle Commission européenne // LE MONDE | 17.11.04 |), не устранив, однако, всех существующих вопросов и противоречий. Так, депутаты Европарламента во время дебатов активно множили свои условия и добились от президента усиления процедур контроля за каждым членом исполнительного органа (Rivais R. Le Parlement européen met la Commission Barroso sous surveillance // LE MONDE | 19.11.04 |). В дополнение к этому, между ними продолжает сохраняться раскол по идеологическому принципу на условных «правых» (Европейская народная партия, Альянс за демократию и свободы, Союз за Европу наций) и «левых» (социалисты, «зеленые», коммунисты и др.), что дополняет уже достаточно давно обозначившиеся противоречия между странами «старой» и «новой» Европы.
Таким образом, вместо «Европы ста наций и флагов», предсказанной де Голлем, возникает некий разношерстный «Новый Вавилон», с трудом способный формировать и проявлять общую политическую волю даже по второстепенным вопросам.
Причиной этого паралича является проявляющееся сегодня все более ярко размывание общеевропейской идентичности. Один из самых нашумевших примеров — отказ от упоминания в проекте недавно утвержденной Конституции ЕС христианских ценностей как одного из культурных оснований европейского самосознания. Находящаяся в состоянии «потребительского гомеостаза» Европа, похоже, действительно неспособна преодолеть предсказанное Ницше «самоотравление культурой», и проявить способность к тому, что Карл Шмитт называл Decision или Entsheidung: способность нации принять решение об изменении политического и правового порядка в чрезвычайных обстоятельствах. Все это, в свою очередь, ставит под сомнение перспективы Европы как самостоятельного мирового центра силы, способного предложить "многополярному миру" действительную альтернативу (геополитическую, геоэкономическую, правовую, но прежде всего — цивилизационную) агрессивному неоглобализму США, в чем объективно нуждаются и мировое сообщество, и Россия. На фоне недавнего успеха «правых глобалистов» за океаном и продолжающегося "геополитического оседания" нашей страны это не может не тревожить.
