В конце февраля 2007 года исполняется год, как были прерваны переговоры по урегулированию приднестровского конфликта. Тогда их покинула молдавская делегация, обвинив Тирасполь в несговорчивости, а уже 3 марта началась экономическая блокада ПМР. Впрочем, сам Тирасполь далее отказывался возобновить переговоры без того, чтобы Кишинёв подписал т.н. «транзитный протокол», который, по условиям Меморандума 1997 года, дал бы Приднестровью право на ведение самостоятельной экономической деятельности. В этих условиях ПМР проводит 17 сентября референдум о независимости и ориентации на Россию, за что высказалось подавляющее большинство проголосовавших. Переизбранный в декабре на посту президента республики Игорь Смирнов обещает провести решения референдума в жизнь. 31 января 2007 года Верховный Совет Приднестровья принял в окончательном чтении постановление об отмене решения ВС ПМР от 6 января 1993 года о создании конфедерации с Молдавией. Далее всё законодательство непризнанной республики должно быть переведено в соответствии с результатами референдума, что означает окончательный отказ ПМР от каких-либо форм государственной реинтеграции с Молдавией. Во внешнеполитической деятельности заявлено о приоритетах Концепции внешней политики ПМР, принятой в конце 2004 года. И хотя Москва продолжает настаивать на идее создания конфедерации, со стороны Приднестровья заявляется максимум о возможности образования «межгосударственной ассоциации», но не более.
По сути, это означает крах всех прежних планов урегулирования конфликта, выдвигаемых с самых разных сторон. Все они, в той или иной форме, предлагали пути создания федерации. Однако, как представляется, ни один из этих планов не смог вполне учесть уникальную сущность приднестровского противостояния, не позволяющую использовать при его решении опыт, связанный с другими «сецессионистскими» конфликтами.
* * *
Уникальность этого конфликта состоит в первую очередь в том, что он не является межнациональным, межэтническим. Он организован по совершенно иному принципу. Характер конфликта традиционно описывают как противостояние русскоязычного региона с националистической Молдовой. Однако граница между ПМР и Молдовой – это не граница между русскоязычным и румыноязычным населением. Треть населения Приднестровья – молдаване по национальности, и русского населения там не больше. Крупное русскоязычное меньшинство (по разным подсчётам составляющее от четверти до трети всех граждан) живёт и в самой Молдове и ни в коей мере не является приднестровской «пятой колонной». Русские и русскоязычные в Молдове не чувствуют своей причастности к Приднестровью, а очень многие даже не симпатизируют ему, о чём свидетельствуют соцопросы. Приднестровские молдаване же проявляют себя такими же убеждёнными сторонниками государственности ПМР, как и две другие трети её населения (русские и украинцы). Все три языка — молдавский (румынский), русский и украинский — являются в ней государственными. Глава Союза молдаван Приднестровья Валериан Тулгара говорит, что считает ПМР «самостоятельным, самодостаточным и независимым государством»: «Молдаване в Приднестровье нуждаются только в признании государственности ПМР».
Конфликт на Днестре с самого своего начала показал себя как конфликт принципиально ненационального свойства. В Приднестровье нет даже неформальных партий этнических интересов, нет этнических кандидатов на государственные посты. Вот первая кровь — трагедия под Дубоссарами 2 ноября 1990 года — тогда погибли три приднестровца: два молдаванина и один украинец. Так ли может начинаться конфликт молдаван и русских?
Среди тех, кто обращал внимание на этот странный характер конфликта, выражалось мнение, что это скорее конфликт города и деревни: преимущественно сельская винодельческая Молдова и городское индустриальное Приднестровье. Однако, несомненно, имеющая основания такая характеристика противоборствующих сторон никак не объясняет, почему город и деревня не могут ужиться в одной стране. Вот, прирейнские земли Германии никак не склонны к сепаратизму от некоторых преимущественно сельских районов страны. Наверное, такой взгляд несколько абсолютизирует экономическое своеобразие ПМР, обращая внимание на важную характеристику конфликта, но не объясняя его причины. К тому же, не стоит столь недооценивать городской слой населения Молдовы.
Гораздо более значимым в этом конфликте представляется абсолютно «интернациональный» характер общества Приднестровья и сознательно-национальный настрой населения Молдовы. Молдова уже давно выбирает между двумя концепциями своей государственности – малопопулярным сейчас молдавенизмом, утверждающим национально-молдавский характер страны, и румынским национализмом, изначально ориентированным на формирование единой «румынской» государственности как объединения на валашской основе Валахии, Трансильвании и Молдовы (а современная республика Молдова лишь восточная часть Молдовы исторической). Оба проекта являются националистическими, оба нацелены на создание национальной государственности. Часто встречающиеся утверждения о том, что главным препятствием воссоединения Приднестровья с Молдовой является именно румынский национальный проект, представляются не вполне обоснованными: молдавский национализм пугал приднестровцев меньше только потому, что в 1990-е годы был как идеология менее актуален, тогда как идейно он, наоборот, ещё более озабочен сохранением «территориальной целостности» страны. Хотя румынский вариант пугает ещё и тем, что жива пока память о единственном периоде румынской власти в этих землях – нацистской оккупации 1941 — 1944 годов. Скорее всё же, приднестровцам чужд сам характер националистической мысли, сама идея жить в каком-либо национальном государстве.
* * *
Идея нации, основанная на отождествлении этнической идентичности с гражданской, с почти неизбежной на ранних этапах нациестроительства сильной политизацией этничности, является идеей довольно новой даже для её родины – Запада. Но если там этот принцип за XIX – XX вв. полностью победил и утвердился, то жителями православной ойкумены он до сих пор не вполне освоен. Румынский национальный проект, возникший в XIX веке и связанный главным образом с борьбой против Османского владычества, на земли подконтрольной России Бессарабии пришёл с сильным опозданием и до сих пор не вполне здесь утвердился. Советская власть, поддерживавшая националистические движения всех народов, кроме великороссов, дала жизнь новому — молдавскому национальному проекту, однако, так как Молдавия вошла в состав СССР довольно поздно, полноценно реализовать его так и не смогла. Первые серьёзные шаги молдавенизм делает только сейчас. Так, первый молдавско-румынский словарь был издан только в 2003 году (его автор — Василе Стати, известный молдавский учёный и политический деятель, автор также и национальной «Истории Молдовы» (2002), является в наши дни главным идеологом молдавского национального проекта). Однако спор между румынским и молдавским национализмами лишь активизирует развитие националистического мышления в Молдове.
Особая ситуация сложилась в приднестровских землях. В 1924 году здесь была создана искусственная государственность Молдавской Автономной ССР в составе Украины. Её создание было во многом аналогом появившейся значительно позже Карело-Финской ССР — это была готовая политическая форма для присоединения новых западных территорий, сама по себе никакого реального национального характера не имевшая. Однако факт её довольно продолжительного существования на этих территориях (до 1940-го года) оградил её население от большевистских программ национальной «коренизации» и, в первую очередь, от политики насильственной украинизации южнорусских земель. Национальный принцип организации общества и власти, доводимый до сознания населения всей остальной УССР, обошёл местных жителей стороной. Развиваемый в то время на правом берегу Днестра румынский проект также не затронул жителей МАССР, так как процент молдаван (румын) здесь был весьма низок и связи с Румынией были слабыми. Произошедшее после присоединения Бессарабии к СССР разделение МАССР между УССР и новосозданной Молдавской ССР привело к некоторой активизации процессов украинизации населения в той её части, которая осталась в составе Украины, но почти не повлияла на формирование национального стиля мышления у жителей будущей ПМР. Румынский национальный проект был под запретом, а молдавский так к тому времени по-настоящему и не сложился, тем более что новая власть в Кишинёве, поначалу в основном состоявшая из тираспольских коммунистов, вообще не носила национального характера. Да и какая-либо серьёзная политика молдавенизации этого преимущественно славянского района была бесперспективной.
В результате сложилась территория Приднестровья, население которой, в отличие от территорий как к западу, так и к востоку от неё, чудом избежало советской национальной пропаганды. Этот край остался вне националистических политик союзных республик. Приезжающие работать на местные предприятия люди из РСФСР, УССР и МССР легко возвращались к господствовавшему здесь традиционному донациональному стилю мышления, тем более что Советский Союз всё более переходил к идеям создания «советского народа» и вненациональной общности. В условиях краха СССР, когда население Молдовы очень легко вернулась к старому идейному наследию национализма (румынского), приднестровцы, независимо от национальности, почувствовали в этом смертельную опасность своему обществу.
Замечу, оторванная от Украины территория так, по сути, и не попыталась вернуться назад в состав Украины, хотя с точки зрения национальной принадлежности её жителей это было бы естественно. Но националистическая Украина оказалась приднестровцам почти столь же чуждой, как и националистическая Молдова. Вот смотрю записи российских тележурналистов за 1990-92 год, основная тема разговоров перед камерой: вот я, мол, украинка, а я русский, а я молдаванин, а он вот немец, этот вообще цыган или ещё кто, и мы не хотим, чтобы между нами вбивали клинья. При этом видно, что для этих людей названия их национальностей – какая-то условность из паспортов, а сам по себе национальный принцип они воспринимают не как консолидирующий (к чему он, собственно, и призван), а, наоборот, как разрушающий, раскалывающий их общество.
Приднестровье – островок, населённый людьми с донациональным стилем мышления, и окружённый враждебной и губительной для принципов его организации средой. В этом состоит и парадокс Приднестровья, не позволяющий рассматривать его конфликт с Молдовой ни как межнациональный, ни просто как противостояние города с деревней. Национализм — идеология по происхождению городская, буржуазная, в селе она утверждается именно через доминирование города, его модерных систем образования и средств массовой информации. Здесь же мы видим обратную ситуацию: преимущественно городское общество Приднестровья обладает и защищает традиционные домодерные формы мышления, отказываясь строить государственность на основе политизированной этничности и создавая свою, принципиально анациональную.
Итак, мы видим в первую очередь конфликт между национализмом как общей идеологией и донациональными структурами мысли, свойственными традиционному обществу, наследию местной православной цивилизации. Примечательно, что это свойство Приднестровья осознаётся и руководством республики, которое иногда говорит именно о необходимости сохранения традиций и старинных устоев жизни народа. Вот и президент Игорь Смирнов считает, что в наше время на постсоветском пространстве хотят «насадить чуждую идеологию»: под видом «демократизации» пытаются «подменять и ломать исторические традиции и устои жизни народа». Т.е. приднестровская идеология взывает именно к традициям. Согласитесь, это странно для индустриального по структуре общества, но в этом и его уникальность.
Тем более интересен феномен Приднестровья, что основанное на таких старых принципах общество, даже находясь во враждебно настроенном окружении, оказалось очень цельным и успешным. ПМР — успешно сложившееся государство-де-факто. Сильная и быстро развивающаяся экономика, довольно стабильная финансовая система, при этом мощные социальные гарантии со стороны государства, активно развивающаяся система образования на всех уровнях, сохранённый научный потенциал, сильная армия. Тоненький, если посмотреть на карту, краешек бывшей Молдавской СССР оказался экономически и социально сильнее, чем вся Молдова. Здесь выше уровень жизни, здесь несравнимо шире социальные гарантии государства, здесь по ряду оценок и более сильная система образования. Здесь гораздо менее конфликтогенное общество. Оно успешно реализовало донациональные принципы общежития и в этом смысле является уникальным в своём роде государственным образованием, опыт которого должен быть интересен всем постсоветским республикам, а особенно России.
* * *
Вот этот особенный характер приднестровско-молдавского конфликта и не учитывается различными планами по его разрешению. Согласие Приднестровья на федерацию с Молдовой было бы согласием на национальный принцип организации общества, на формирование государственности с официально закреплённым национальным принципом. Но сосуществование в одном государстве с национальной Молдовой (или, ещё хуже, Румынией) для Приднестровья, треть населения которого — молдаване «по национальности», а остальная часть так же не составляет этнического большинства, просто губительно. ПМР не может стать частью межнациональной федерации по определению. В этом Приднестровье принципиально отличается от Автономно-территорального образования Гагаузия, степень автономии которого действительно довольно широка. Со своей стороны, Молдова не может пойти на те принципы организации, которые предлагает приднестровская сторона, так как они фактически останавливают уже активно запущенные процессы нациестроительства.
Рассмотрим предложения по урегулированию конфликта, выдвигаемые из Брюсселя. Западные авторы зачастую просто не могут представить себе ненациональную организацию современных обществ, поэтому неадекватность материалу прослеживается у них особенно ярко.
Европа довольно недавно обратила внимание на Приднестровье, по большому счёту только в 2004 году, во время председательства в ЕС Нидерландов. Ныне в институтах ЕС идёт довольно активный анализ сецессионистских кризисов вокруг объединённой Европы. Это и Балканы, и Северный Кипр, и непризнанные республики Кавказа, ПМР. Наиболее тесно этой проблематикой занят Центр европейских политических исследований в Брюсселе. Многие его публикации доступны на сайте, в печати также появляются отдельные статьи его сотрудников. Недавно в России вышла книга «Европеизация и разрешение конфликтов: конкретные исследования европейской периферии» (М., 2005), состоящая в основном из статей сотрудников этого центра. В этой книге наиболее полно отражён взгляд на пути разрешения подобного рода конфликтов, разрабатываемый сейчас в ЕС.
Разбор кризиса вокруг ПМР основывается с констатации, что все эти годы «межэтническая напряжённость оставалась серьёзна» (с.186). Это, в свете вышесказанного, представляется утверждением не только неадекватным, но и прямо противоположным реальности. Однако именно в связи с этим рассматриваются различные варианты будущего автономного статуса Приднестровья, и наиболее перспективными признается аналогии со статусом Шотландии в Великобритании и Каталонии в Испании (с.187). Другой автор активно предлагает модель Кипра как пример наиболее успешного сочетания процессов урегулирования конфликта и европейской интеграции. Кипр стал доказательством того, что в ЕС может войти «разделённое государство», в связи с чем актуализируется само понятие о таком государстве. Да, определённые аспекты прямых различий между Северным Кипром и ПМР осознаются: это и то, что там непризнанная республика гораздо слабее экономически, чем греческая часть, и то, что большее стремление к воссоединению здесь проявляет она же (65% населения по результатам референдума), тогда как в Республике Кипр эта идея непопулярна. Однако совершенно игнорируется то различие, которое было описано выше: конфликт на Кипре произошёл между двумя этническими общинами, турецкой и греческой, в результате он имеет характер межнационального, тогда как ничего подобного в конфликте ПМР и Молдовы мы не видим. Кстати, за кипрскую модель высказался в 2004 году и Игорь Смирнов, но его привлекло в ней в первую очередь проведение признанных международным сообществом референдумов по вопросу о воссоединении в обоих частях острова.
В отношении конфликтов на постсоветском пространстве выделяется две главных тенденции, влияющие на их протекание: это «европеизация» и «русификация». Как дополнительный упоминается также фактор, обозначаемый как «Pax Americana». Первые два рассматриваются как противоположные друг другу: русификация – усиление роли и влияния России в регионе, реализация её стратегий по разрешению конфликтов, европеизация — как то же со стороны ЕС. Важно отметить, что процессы эти видятся противоположными и по геополитической направленности, и по сути. Современной Европе свойственно сильное ценностное мышление, и это находит своё выражение и здесь. Соответственно, европеизация подразумевает демократизацию общества, повышение роли рыночных принципов в экономической жизни региона и соблюдение прав человека. Русификация, как тенденция обратная, выражается в свёртывании процессов демократизации, росте роли государства в экономике, систематическом нарушении авторитарными властями прав человека. За этим скрыто и абсолютное убеждение, что более демократичной является та сторона конфликта, которая настроена проевропейски и проатлантически, какой же либо демократии в ориентированных на Россию режимах быть просто не может, так как сама их политическая ориентация антидемократична. Такое ценностное осмысление путей разрешения конфликтов подразумевает как признание того, что стабилизация и мир в зоне конфликта может наступить и в связи со стараниями Москвы, так и утверждение, что решённым конфликт может считаться только в том случае, если в регионе установлена демократическая власть, соблюдающая права человека. Последнее же невозможно при доминировании России, поэтому залогом разрешения любых конфликтных ситуаций становится минимизация российского влияния в регионе.
Стоит отметить, что «европеизация» как способ разрешения конфликтов предполагает очень плавный процесс, рассчитанный на длительный период мирного развития ситуации. Она определяется как процесс, инициируемый и стимулируемый европейскими институтами, прежде всего Европейским Союзом, состоящий в привязке окончательного исхода конфликта к определённой степени интеграции вовлечённых в него сторон в европейскую экономическую систему и многоуровневые структуры управления. «Основные причины конфликта должны быть трансформированы, а новые политические структуры – разработать новый комплекс стимулов и ожиданий, ведущих к редефиниции интересов и идентичностей сторон» (с.20). Понятно, такие изменения могут происходить крайне медленно, для них требуется смена политических поколений. В связи с этим констатируется, что Молдова не войдёт в ЕС по крайней мере в ближайшие 15-20 лет. План европеизации рассчитан как минимум на этот срок. Можно сказать, за этим скрывается признание стабильности Приднестровского государства и перспективы его довольно длительного существования.
Столь же длительной предполагается и его дорога к демократии. И здесь европейские эксперты опять входят в серьёзное противоречие как с реальностью, так и с интересами намеренной интегрироваться в ЕС Молдовы. На деле оказывается, что общество Приднестровья организовано весьма демократично и нынешняя власть, как и факт существования ПМР, вполне соответствуют воли большинства населения. Здесь же нет и серьёзных проблем с правами национальных меньшинств. Факт демократичности Приднестровья был признан недавно в докладе «В219» Международного совета по демократическим институтам и государственному суверенитету с весьма уважаемым составом экспертов. Но главная проблема в том, что демократичность ПМР хорошо осознаётся и в самой Молдове.
Один из сотрудников упомянутого Центра, родом из Молдовы, весьма резонно отмечает по поводу «меморандума Козака»: «план предполагает, что приднестровский регион получит легитимный статус в результате выборов, за ходом которых будут следить международные наблюдатели. Но это обязательно укрепит позиции Смирнова. Еще одна Белоруссия или Сербия Милошевича никому не нужны, а таким и станет международно признанное Приднестровье под руководством Смирнова. Это не будет способствовать разрешению конфликта». Владимир Сокор, известный западный политолог и уроженец Кишенёва, бывший одним из авторов проекта «3 D» (подразумевающего «демократизацию, демилитаризацию и декриминализацию» Приднестровья), тоже признал, что предложение о проведении свободных и демократических выборов в Приднестровье под эгидой ЕС «фактически признаёт руководство Тирасполя», с чем Молдова согласиться не может. Последнее обосновывается тем, что «народ Приднестровья живёт в условиях пропаганды шовинистического великорусского типа, какая была в СССР», так что ни о какой демократии в таких условиях речи быть не может.
По сути, Молдове выгодно что угодно, только не федерализация с официальным признанием ПМР. Федеративные проекты — это проекты легализации непризнанной республики, имеющей мощную экономику и сформировавшиеся элиты. В случае объединения с ней на деле может оказаться, что это не ПМР вернулась в состав Молдовы, а Молдова присоединилась к ПМР. Приднестровские элиты получат легальное положение и станут самыми сильными и влиятельными кланами в государстве, их капитал будет вытеснять молдавский, они же будут задавать тон политической жизни страны. Один раз политическая элита Молдавии уже была сформирована из тираспольских политиков. Повторения этого сценария в Кишенёве сейчас никто не хочет. А соответственно, любые варианты разрешения конфликта через проведение свободных демократических выборов под эгидой и с признанием западных структур, как и вообще любые планы федерализации, для современной Молдовы являются вариантами неприемлемыми. Замечу, что именно к контролю над демократическими процедурами в ПМР и заключению федерального договора сводятся в конечном счёте все основные предложенные планы урегулирования, как западные, так и восточные (из которых не потеряли ещё свою актуальность «меморандум Козака» и «план Ющенко»).
Молдове нужна скорее эскалация конфликта с последующим обращением за помощью к НАТО, международным осуждением «преступного» режима и реструктуризацией всех прав крупной собственности, которые существовали в ПМР, в связи с их незаконностью. Фраза «Карфаген должен быть разрушен» стала знаковой для большинства политических сил Молдовы. Как пишет газета «Русский прорыв»: «Если молдавская Фемида когда-нибудь доберется до жителей Приднестровья, то любого на выбор … можно будет с легкостью привлечь к уголовной ответственности по целому букету статей. Чистка Приднестровья, если Кишинев доберется до него, растянется на годы и десятилетия... Так что «всех», конечно, не посадят, но всех, кого захотят, — упрячут за решетку наверняка». «Приднестровье без приднестровцев» — вот мечта Кишинёва.
При этом у жителей Приднестровья нет и серьёзных экономических стимулов для воссоединения с Молдовой. По сути, слабой Молдове сейчас просто нечего им предложить. Экономическое положение приднестровцев позволяет им смотреть на жителей Молдовы несколько свысока, а созданная в ПМР социальная система настолько превосходит молдавскую, что мало кто захочет её сменить. Даже сам Владимир Воронин на ранних этапах своего президентского срока характеризовал ПМР как «идеальную социальную модель государственного развития». Некоторые европейские эксперты даже считают, что непривлекательность Молдовы – главный камень преткновения в планах реинтеграции Приднестровья, поэтому надо рассчитывать на изменение этой ситуации по мере её европеизации.
* * *
В целом, однако, планы по европеизации Приднестровья мне представляются довольно адекватными именно в контексте описанной выше уникальности ПМР. Принцип национального мышления в политике уже одержал большие победы в регионе и по мере дальнейшего влияния на граждан ПМР через СМИ и личные контакты рано или поздно, скорее всего, осядет в сознании её граждан. Ведь идея нации — главное оружие Запада, которое он может применить против Приднестровья. Общество, которое пока чисто формально делится на три примерно равные части — молдавскую, русскую и украинскую — идея политизации этничности может не просто расколоть, но и ввергнуть в междоусобные войны. Если граждане Приднестровья начнут объединяться по национальному принципу и отстаивать свои национальные интересы, республика рухнет. Этот процесс скорее ментальный, но в современном мире невозможно отгородиться ото всех железной стеной, тем более что приднестровцы и не стремятся к этому. Уникальность Приднестровья как принципиально ненационального государства – это и его слабость, залог хрупкости всей системы. Есть мнение, что в Приднестровье формируется (или даже уже сформировался) новый этнос — приднестровцы. Однако формирование этноса — процесс очень длительный, многопоколенный. Не думаю, что история предоставит ПМР такой шанс. Да и нужно ли это самим приднестровцам?
Исходя из этого перспективы ПМР мне видятся скорее печальными. Есть, может, один вариант, который смог бы дать приднестровскому проекту большое будущее: это ориентация на Южную (Юго-Восточную) Украину в связи с пока ещё туманными перспективами её самоопределения. Ведь, по сути Приднестровье является очень гармоничной частью большого геополитического и культурно-исторического пространства, которое сейчас снова всё чаще называют «Новороссией». О его близости этому региону писалось уже не раз. Показательно, что среди приднестровцев-граждан Украины во время президентской «гонки» 2004 года 91% голосовал за восточного кандидата В.Януковича. Приднестровье тянется к Украине, но Украине не западентской, не националистической, а той самой денационализированной, с точки зрения украинских националистов, или неукраинизированной, как видится она из России. К близкому России региону, в котором национальный принцип также не смог ещё вполне утвердиться и который всё более задумывается над своей особой идентичностью. Как сказано в замечательной статье Ст.Лозовского «Идеология Приднестровья», образ Украины в Приднестровье — это образ «почти-России». А ориентация на Россию, как показал референдум, для приднестровцев приоритетна.
Вряд ли такое соединение с Новороссией может произойти на старой вненациональной основе. Как бы симпатична она не была, всё говорит в пользу того, что она — то наследие прошлого, которое уже по сути обречено. Скорее, подобная интеграция возможна в случае появления в Юго-Восточной Украине своего местного (суб)национального проекта, своей региональной идентичности, которая бы смогла стать общей и для большинства жителей Приднестровья. Опять же —– не самая близкая перспектива.
Но стоит помнить, что есть и юридические основания для такой реинтеграции. Государственность Приднестровья основана на идее восстановления незаконно ликвидированной в 1940-м году МАССР в составе Украины. Юридические основания для этого восстановления содержатся как в самом факте несоблюдения в СССР всех необходимых по законам самого СССР процедур по ликвидации и разделении автономии, так и в решениях властей МССР 1990 года, признающих незаконным сам факт образования в 1940-м году МССР. Присоединение Приднестровья к Украине значительно затрудняет не только националистичность Украины и международная обстановка, но и проблема Северной Буковины и Южной Бессарабии (Буджака), законность принадлежности которых Украине (особенно касательно Буковины) в Румынии и Молдавии многими ставится под сомнение, опять же имеющее некоторые юридические основания. Но, как я и сказал, такое объединение возможно именно с самоопределившейся Новороссией, а не с современной Украиной.
Проекты по восстановлению целостной молдавской государственности имеют одно очень слабое место. Сама эта государственность отрицается большинством населения как в ПМР, так и в самой Молдове, ориентированной на возвращение в состав Румынии. Как выразился Владимир Воронин, «унионизм и сепаратизм стали близнецами-братьями». Причём это отрицание прописывалось даже в официальных документах не только ПМР, но и самой Молдовы. Любые проекты по восстановлению государственности, отрицаемой самими её жителями, в длительной перспективе обречены. Молдаване всё более склонны к получению румынского гражданства: как отмечают в Румынии, к концу этого года количество граждан Молдавии, получивших румынские паспорта, может составить уже два миллиона человек (при населении Молдовы в 3,6 млн.). Это уже массовое бегство от несостоятельной государственности. Так что высказываемые в экспертном сообществе планы по признанию Молдавией независимости Приднестровья ради вхождения в состав Румынии (с российской стороны это «План Белковского») всё более обретают шансы на реализацию. Современная Молдова попала в ловушку Приднестровья: вся её внутренняя и внешняя политика почти полностью определяется только одной проблемой – реинтеграцией индустриального востока. И именно она предопределила возрождение официального молдавенизма, развиваемого правящей Компартией. По сути, существование непризнанной ПМР сейчас является главным гарантом существования самой молдавской государственности, не давая ей самоуничтожиться через присоединение к Румынии. Такая ситуация не выгодна большинству и в основе своей абсурдна, а потому и обречена на изменение.
Но пока существует уникальное по своей природе приднестровское общество, уже сумевшее доказать свою успешность и целостность, оно должно быть пристальным объектом изучения, осмысления и перенимания опыта для России. Ведь анациональность мышления большинства граждан и вненациональность самой государственности у России и ПМР общие, как и связанные с этим проблемы.
