Многие русские, называющие себя русскими националистами, присваивают себе это звание не всегда с достаточным на то основанием. Свой национализм они обосновывают не только собственной принадлежностью к русскому народу, но и тем, что ставят его интересы выше всех прочих интересов. Однако, делая русский народ предметом поклонения и даже своеобразного культа, они далеко не всегда отстаивают интересы русских как нации. Для кого русские — это только народ, пусть со своим языком, менталитетом, обычаями и традициями, кто не видит существенной разницы между народностью и национальностью, хочет он того или нет, рискует при всей своей националистической риторике оказаться вне пределов русской нации.
Тонкая грань отделяет понятие «нация» (слово латинского происхождения, не имеющее русского перевода) от понятия «народ». Она зафиксирована во всех европейских словарях, но часто не учитывается в русском словоупотреблении. Оба понятия предельно сближаются в нашей речи и сознании, свидетельствуя о том, что, будучи, несомненно, народом (и даже великим народом), русские не всегда и не во всей своей массе осознают себя одной нацией. До сих пор в своих призывах и обращениях мы апеллируем не столько к нации, сколько к народу (власть и народ, интеллигенция и народ), полагая, видимо, что достаточно быть народом, чтобы считать себя нацией. Сложившимся европейским нациям мы противопоставляем себя в качестве не нации, а народа, перекрывая тем самым путь к какому-либо взаимопониманию и общению.
Свою статью «Слово о нации», опубликованную на сайте АПН, Павел Святенков начинает словами: «Нация — понятие странное… Зело трудно оно. Причем «любой человек с улицы» интуитивно чувствует, что такое нация. Но как только пытается оформить свои воззрения хотя бы устно — начинается кавардак. Точно так же путаются, впрочем, не только обычные люди, но и специалисты». Предлагая свое определение нации как «союза людей, отказавшихся эксплуатировать друг друга», т.е. наделенных равными правами, Святенков по существу отождествляет нацию с гражданским обществом, забывая, что понятие «нация» в политической философии Нового времени вносило определенные коррективы в идею государственного «гражданства».
«Нация, — писал Г.П.Федотов, — разумеется, не расовая и даже не этнографическая категория. Это категория прежде всего культурная, а во вторую очередь политическая». Отметим эту очередность — сначала культурная, а уж затем политическая. Даже при наличии формально юридического (правового) равенства людей, делающего их гражданами конкретного государства (или политической нацией), они могут принадлежать к разным культурам с взаимоисключающей системой ценностей. Только при сочетании политического равенства с их культурной общностью можно говорить о существовании нации. «Мы можем определить ее (нацию — В.М.), пишет далее Федотов — как совпадение государства и культуры. Там, где весь или почти весь круг данной культуры охвачен одной политической организацией и где, внутри ее, есть место для одной господствующей культуры, там образуется то, что мы называем нацией».
Иными словами, нация есть, прежде всего, определенное «культурное единство» людей. В ряде случаев оно становится важнее политического равенства, рождая противоположность национализма и либерализма. Добавим к этому, что не любое «культурное единство» можно квалифицировать как национальное, оно не исчерпывается принадлежностью к одному народу, единством «крови и почвы». Что же тогда в плане культуры отличает нацию от народа?
На это отличие обратил внимание уже В.Г.Белинский. «В русском языке, — писал он, — находятся в обороте два слова, выражающие одинаковое значение: одно коренное русское — народность, другое латинское, взятое нами из французского — национальность». Между ними, как считает Белинский, при всем сходстве, существуют и различие. «Народность» относится к «национальности» как вид к роду: в каждой нации есть народ, но не каждый народ есть нация. Под народом следует понимать низший слой общества, к которому во времена Белинского и позже относили в основном крестьянство, под нацией — «совокупность всех сословий государства», включая высшие и образованные слои, которым доступно понимание того, чего не знают и не понимают простые люди, или простолюдины. «Песни Кирши Данилова есть произведение народное; стихотворение Пушкина есть произведение национальное; первая доступна и высшим (образованнейшим) классам общества, но второе доступно только высшим (образованнейшим) классам общества и не доступно разумению народа, в тесном и собственном значении этого слова».
В любой нации народ сохраняется как ее неизменная субстанция. Однако как только народ он есть «нация в возможности, а не в действительности», что есть первое и самое несовершенное проявление национальной жизни. По мнению Белинского, русская нация возникла в России только со времен Петра, когда народ отделился от бар, перестал понимать их, тогда как высшие слои могли по-прежнему понимать низшие слои. Они и представляют здесь русскую нацию. Народ же, заключая в себе потенциальную возможность существования нации, еще не стал здесь нацией в ее полном проявлении.
Дело, конечно, не просто в образованности, а в том, что она привносит с собой в человеческое поведение и сознание. Народ в большинстве своем живет в стихии устной речи, не знающей письменности, связан общими для себя преданиями, обычаями, верованиями, передающимися от поколения к поколению на уровне соседства или прямого родства. Они и образуют народную культуру. Такая культура (фольклор, например) безымянна, анонимна, лишена именного авторства, является по преимуществу продуктом коллективного творчества. Нация же, впитывая в себя образцы этого творчества, складывается в основном в русле большой письменной традиции, которая создается и поддерживается, прежде всего, посредством индивидуального авторства.
Творцами национальной культуры являются те, кого принято называть классиками национальной литературы и искусства. Соответственно и приобщение к национальной культуре требует от человека индивидуальных усилий (хотя бы умения читать и писать). Принципом существования национальной культуры (в отличие от народной) является свободная в своем творческом самовыражении и личном выборе индивидуальность. Если народ можно определить как коллективную личность (здесь личность как бы одна на всех), то нация — это коллектив личностей, в котором каждый имеет свое лицо, непохожее на других.
Восходя по своим корням к народной культуре, постоянно обращаясь к ней, национальная культура не просто воспроизводит и транслирует ее в письменной форме, но предстает как многообразие индивидуальных самовыражений. К одной и той же национальной культуре могут принадлежать люди с разными взглядами, идеологическими предпочтениями и эстетическими вкусами. В каждой национальной культуре можно найти своих просветителей и романтиков, традиционалистов и модернистов, консерваторов и революционеров. Здесь каждый имеет право на личную позицию и мнение, что, разумеется, не исключает присущую ей целостность, единство и своеобразие в ряду других национальных культур, определяемых общностью этнического происхождения.
Короче, нация тем отличается от народа, что впервые в истории рождает и культивирует особый тип человеческой личности, способной быть чем-то большим, чем простым слагаемым той или иной коллективной общности. Нация объединяет людей в силу их не биологического, а духовного родства, которое является родством в свободе, признающим за каждым право быть самим собой. Не всякий, кто принадлежит к русскому народу по крови и происхождению, может на том же основании считать себя принадлежащим к русской нации. Кто мы по крови и происхождению, к какому народу принадлежим, от нас не зависит (в этом нет никакой нашей личной заслуги), принадлежность же к нации есть дело нашего свободного выбора и личных усилий. Свою этничность поменять нельзя, а национальность можно: достаточно для этого переехать в другую страну, например, в США. Сам ты американцем, наверное, не станешь, а твои дети и внуки станут. Человек, называющий себя американцем русского происхождения, достаточно четко формулирует различие между своей национальностью и этничностью.
Оставаясь только народом, трудно увидеть в другом народе нечто близкое тебе по духу и менталитету. Поэтому выражение «дружба народов» не совсем верное. Дружат не народы, а люди, представляющие разные народы, идентифицирующие себя не только по крови и биологическому родству. Этносы, в которых индивид еще не отделился от коллектива, обладая структурным сходством, как правило, лишены дара общения, более склонны видеть в других этносах если не врага, то чужака (в этом, как нам кажется, источник всех межэтнических конфликтов). И только нации, образуемые свободным индивидуальным выбором ее членов, обретают способность общаться с другими нациями, обмениваться друг с другом своими открытиями и изобретениями. Народы при столкновении своих интересов предпочитают решать свои проблемы силой, нации — договариваться и заключать соглашения.
Националист, как я понимаю, тем и отличается от народника, выдающего себя за националиста, что ценит и защищает в своем народе не только его общее сходство, но заключенное в нем богатство индивидуальных различий и возможностей, пусть в чем-то расходящихся, а то и конфликтующих между собой. Он не стремится подвести всех под одну черту, а, наоборот, ратует за реализацию всего индивидуального многообразия, содержащегося в данном народе. Национальное в любом случае неотделимо от индивидуального, природа которого имеет не биологическое, а культурное происхождение. Можно сказать и так: индивидуальность каждой нации складывается из всей суммы образующих ее человеческих индивидуальностей.
Поэтому только государство, гарантирующее народу индивидуальную свободу выбора во всех областях его жизнедеятельности, может называться национальным в полном смысле этого слова. Россия здесь — не исключение. Самосохранение русского народа (как этноса), его физическое выживание и материальное благополучие, защита его языка и веры, внешняя безопасность и многое другое, несомненно, являются первоочередными задачами для любого политика, претендующего на власть в России. Но назвать такую политику национальной можно будет лишь в том случае, если она озаботится одновременно политической и духовной свободой своих граждан, только и позволяющей им быть нацией.
И еще большой вопрос, можно ли без такой свободы обеспечить сохранность народа, его историческое выживание.
