Падающее — подтолкни!

В самый разгар «эпохи просвещения» (намеренно пишу оба слова со строчной буквы, одновременно запирая, хоть и поздновато, термин в Бастилию кавычек), дед Людовика XVI осуществил один из своих бесчисленных проектов, преследующих цель облагодетельствовать лучшую часть человечества — Францию. Речь шла о профессиональном обучении акушерок, об облегчении санитарных условий рожениц, усилия Людовика XV простирались вплоть до разработки наглядных пособий в натуральную величину, воспроизводящих процесс родов. Вместе с тем, женщины, принадлежащие «обществу» (термин, неизменно подразумевающий «общество» высшее), продолжали беременеть согласно графику, некогда описанному Мадам де Севинье, а именно: в виду того, что, в лучшем случае, выживает один новорождённый из двух, а дворянскому роду для поддержания чести, необходимо минимум трое отпрысков мужеска пола (старшему достаётся имение; второй предназначался карьере церковной; третий — военной), — на свет надобно родить минимум шесть мальчиков.

Так, из-за реформы, предпринятой просвещённейшим из королей в начале второй половины XVIII столетия в самом населённом государстве Западной Европы произошёл baby-boom. Но ни армия, ни церковная иерархия, — единственные возможные карьеры для дворянства, — уже не могли предоставить места столь расплодившейся французской элите, получившей, к тому же, лучшее в мире, по тем временам (да и на сегодняшний день), образование в школах иезуитов, где преподавались не только драмы Сенеки-сына, но и произведения по риторике Сенеки-отца; а труды Тацита и Цезаря становились столь же доступны подрастающему французскому дворянству, как речи Демосфена и Лисия.

Именно это утончённое образование вкупе с излишне тогда разрекламированным наиоптимистическим учением швейцарца Руссо-«воспитателя» («сумасброда», спровадившего, впрочем, собственных детей в дом общественного призрения), а пуще того — отсутствие доходов соответствующих положению и тяжелейшая конкуренция, которую составляли друг другу многочисленное поколение молодых людей благородного происхождения, привели ко всё возрастающему недовольству, завершившемуся событием, называемым в современных учебниках «Великой Французской Революцией» (вынужден цитировать термин с сохранением орфографических особенностей), к последующему террору, а также к первому в мире геноциду собственного народа, одобренному парламентом нации, естественно, избранным «демократически».

Данные факты, как и воспоследовавшие преступления, которые, исходя из идеологических причин, сейчас приходится скрывать, известны каждому мало-мальски образованному человеку (надеюсь, здесь я требую слишком многого?).

Насилие, развязанное первыми террористами, необходимо, конечно, клеймить, будучи гуманистом, но единственное в чём нельзя обвинить Тюрро (утонченного буржуа) с Робеспьером, так это в — пошлости суждений, в бескультурии, в желании льстить плебсу: «человек изначально хорош; люди равны; восстановление же справедливости социальной требует пролития крови людей дурных — „нечистой крови”», — так можно воспроизвести упрощённый внутренний монолог террориста, устанавливающего демо–кратию («насилие, совершаемое народом»), неминуемо метаморфозирующуюся, согласно незыблемой платоновской схеме, в тиранию, целью коей во Франции конца XVIII-го столетия стало установление системы «общественной пользы» — respublica.

Понадобилось «23 года европейской междоусобицы» — физического истощения baby-boom’a на Аустерлицком с Бородинским полях, и при немалом содействии Старой Смоленской дороги, — чтобы Франция вернулась к шаткой, так и не оправившейся от тиранической контузии, монархии, а после её исчезновения — к медленному тимократическому тлению Третьей «Республики», постоянно спасаемой периодически воспламеняющимся духом единовластия. Но смесь ужаса перед террором с чувством гордости за утончённых аристократов-убийц, сумевших возродить Рим Цезаря на брусчатке Лютеции, а Галлию Цезаря — в Вендейе, никогда не покидала французов.

υβρις террористов продолжал восхищать на всей планете человеческих особей, охваченных вакхическим безумством: Ленина, Пол Пота, Мао Цзедуна, Хомейни, совершивших паломничество в Сорбонну (а некоторые из них — в Вендейю), дабы принюхаться к запаху крови сотен тысяч мучеников геноцида «Великой Французской Революции» и воспроизвести этот геноцид на своей родине.

Как бы то ни было, титану, покушающемуся на Олимп, — чужда пошлость.

А теперь вернёмся в нашу благословенную Пятую «Республику».

***

Де Голль, однажды накормивши до отвала французов, замыслил занять их новым «зрелищем» — клоунадой сопровождающей общенациональный референдум, единственным вопросом коего стало: «выбирать, или нет, президента «Республики» путём прямого народного голосования?».

До этого, во Франции, как некогда в Афинах, верховную власть избирала βουλη, лишая, таким образом, δημος способности приносить излишний вред государству.

Так, случайная прихоть заскучавшего стареющего генерала вырвала Францию из терпимых для толстокожих особей когтей демократии, чтобы впервые со времён террора 1792-93 годов ввергнуть страну в тиранию: « — Так вот, тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство.

Он неточно выразился, этот воздыхатель красавца Агафона; правильнее было бы сказать: «сгусток глупости подогнанных одного к другому представителей черни (а вовсе не некоего абстрактного δημος’a), и самое страшное — необоримое желание элиты льстить этому сгустку — есть тирания». Когда же элита подхватывается вихрем страсти льстить плебсу, она перестаёт быть «элитой». Отныне спасение от тирании может прийти лишь извне установленной системы.

Бросим же теперь взгляд на политический мир Франции, сонливо почёсывающейся в ожидании «демократического “медиа-тиранического” таинства» — президентских выборов 2007 года.

Итак, имеется сплошной «центр», где каждому нашлось местечко. Есть, например, «Партия Президентского Большинства», то есть «большинства» президента, выигравшего в 2002 году выборы с результатом, коему позавидует иной африканский царёк-людоед.

Тогда Жак Ширак вместе в получением президентского поста разбил на голову Гитлера с Гиммлером вкупе с немалым куском Муссолини, — воплощённых господином Жаном-Мари Ле Пеном. Вечная за то слава президенту!

Ширак, называющий себя «правым», мог бы конечно отказаться, например, от голосов революционеров (присоединившихся к его борьбе с «фашизмом»), чьей программой является «Взять всё да и поделить» (экспроприация экспроприаторов), — но не сделал этого, хотя в троцкистах Ширак практически не нуждался: в 2002 году его победа над «нацизмом» была неминуема.

В ожидании выборов 2007 года «Партия Президентского Большинства» начала кампанию раньше всех. Теперешний лидер французских «большевиков» воспользовался для этого ежегодными этническими мятежами, разрекламировав свою борьбу с ними: пламя горящих автомобилей освещало чрезвычайно фотогеничного генерального секретаря французских «большевиков» (по совместительству министра внутренних дел Пятой «Республики»), принимавшего героические позы в пригородах французских мегаполисов, куда, вот уже много лет не ступала нога француза.

После успешного начала президентской кампании мятежи не утихли, и по окончании летних каникул (когда бандиты африканского происхождения, погуляв в Греции и Канаде за счёт налогоплательщиков Франции, вернулись в Сен-Дени) машины снова загорелись, а этнические банды с успехом продолжили убивать французов да насиловать француженок, или же тех, кто имеет несчастье быть на них похожими по расовым признакам. Только мятежи осени-зимы 2006 года никого уже не заинтересовали: уделять внимание жертвам-туземцам перед предстоящими выборами — значит отдать должное справедливости многолетних пророчеств господина Жана-Мари Ле Пена. А с ним французские «большевики» ведут войну непримиримую, ибо они, как и всё передовое человечество, — враги «фашизма» с «расизмом», которым в «демократии» — не место!

Помимо министра внутренних дел, среди французских «большевиков» имеется также Ширак, ещё-президент. Именно он, в последние перед выборами месяцы, если позволит пошатнувшееся здоровье да возникнет (<само->организуется) подходящий международный кризис (столь необходимый для сплочения «нации» вокруг президента) — сумеет организовать чистку среди своих «большевиков» дабы вычистить прыткого конкурента финно-угорских кровей.

А старому «большевику» Шираку президентское место необходимо скорее, как войны — Цезарю: для продления статуса президентской неприкосновенности, который, покамест, охраняет его от уголовных преследований за растраты, коррупцию, получение взяток и прочие незначительные огрехи присущие лидерам «демократического» общества. Делаются, впрочем, и дополнительные пассы, как, например, вручение портфеля министра юстиции представительнице мощного клана, в обязанность коему вменяется охранять Ширака в случае утери им иммунитета в 2007 году.

Помимо «большевиков» во Франции есть и социалисты — «апостолы чандалы», как их некогда метко окрестил один немецкий философ. Теперь они — партия функционеров, чурающихся красных знамён и добивающихся партбилетов ради успешного продолжения карьеры.

Господин Жан-Мари Ле Пен побил социалистов на прошлых выборах, не имея, в отличие от них, в своём распоряжении ни субсидируемых Пятой «Республикой» печатных органов, ни доступа на теле– и радиоканалы. Основная причина разгрома социалистов — ораторский талант и изысканный французский язык, благодаря коим господина Жана-Мари Ле Пена можно назвать единственным политическим деятелем Пятой «Республики», чьи выступления слушаешь с удовольствием, в отличие от его конкурентов, изъясняющихся, в большинстве своём, на шаблонном, «дубовом», языке не имеющим с французским ничего общего.

Исходя из теперешних данных, шансов у социалистов нет никаких, на что, по причинам определённого характера, которые будут изложены ниже, мне остаётся лишь посетовать. Основная слабость социалистов заключается в том, что верхушка социалистической партии Франции — также функционеры, а потому они абсолютно не способны действовать не по чиновничьей логике. Советники у социалистов — не люди со стороны, но — члены той же партии, и, следовательно, в обязанность им вменяется поддакивать мнению лидеров, которые, в свою очередь, неуёмно льстят тому самому «сгустку глупости черни», о котором уже упоминалось в моей статье.

Последним же лозунгом плебейской глупости современной Франции стала «феминизация политической жизни». И вот, учуяв наказ черни, социалисты вытолкнули из своей толпы некую даму. И при поддержке американской фирмы — организовавшей в 1990 году для западного зрителя «зверства иракской армии в Кувейте», а, следовательно, и «справедливость первой войны с Ираком» (именно эта известная, но предпочитающая оставаться в тени фирма взялась за создание имиджа социалиста в юбке), — эта дама бросилась в политическую баталию.

Видеть её — наслаждение для артиста! Так, если, например, у дамы спрашивают: «чем Вы отличаетесь от Ваших конкурентов?», то она, выставив (настоящую!) грудь против дула камеры, отвечает: «Это же видно с первого взгляда!», — всё это сопровождается коммерческой улыбкой второго сорта: избирателю-«леваку» предлагается, как в приличном публичном доме, — «вам мальчика или девочку?», — после чего уже переходят к обсуждению нюансов «демократической» сделки.

Не знаю, что думает в восьмом круге ада Де Голль об успехах своей политической реформы, но по-моему, претендентке–социалистке не хватает лишь фригийского колпака да лавровой ветви, чтобы занять пьедестал в центре площади Республики, — и то верно, представительные женщины, вроде Мадам Жорж, нынче не в моде.

Интересно, что французские коммунисты тотчас имитировали тенденцию, возобладавшую в «умеренном крыле фашизма», также выставив на президентскую гонку «женщину». Ведь КПФ — тоже партия функционеров. А посему, коммунисты также не смеют позволить себе вербализировать основную опасность, грозящую в современной Франции «демократическим» движениям, открыто представляющих дух ressentiment, не смеют назвать конкурента! А они тут как тут, эти конкуренты плебея французского : семь миллионов «французов»–мусульман, новый люмпен-пролетариат, завезённый по причине исчезновения собственного и расплодившийся во имя оправдания своего имени. На него возлагают свои надежды те, кто называет себя «левыми», попутно защищая представителей пролетариата африканского происхождения от «расизма». Но в том-то и дело, что мусульмане ни за что не отдадут своих голосов женщине, да к тому же ещё и неверной. Только вот, «левые» — атеисты, а потому Корана на досуге не почитывают. А стоило бы.

Магометане уже имеют собственных претендентов в президенты, и «демократическое» таинство 2007 года станет их первой серьёзной попыткой реванша на территории Франции с 732 года. Любопытно: 500 подписей мэров — необходимый залог дуэлеспособности претендента на президентский пост, — в отличие от Жана-Мари Ле Пена, давно есть у мусульман в приложении к неизбежному белому одеянию их кандидата.

Вот мы постепенно добрались и до истинного дьявола; куда там, — до самого Дьявола! — эпохи европейского декаденса. Имя ему — «антисемитизм». Этот так называемый «антисемитизм» разросся как младенец-Геракл, передушил прочих гадов, заполнив большую половину того пространства, которое сегодняшние «демократы» называют современной французской политическй жизнью. Обратимся же к «антисемитизму», оттолкнувшись от услужливо подставленного хребта французских арабов — тоже, кстати, семитов.

***

Франция, настоящая Франция, издавна была, да и пока ещё остаётся, страной евреев. Юдофобия, как и любая другая «фобия», неотделимая от природы плебея, никогда не превышала волнообразно нахлынывающую ненависть к прочим группам «человечества», отмеченным каким-либо отличием, как то: бретонофобию, италофобию, германофобию, содомитофобию, кальвинофобию… вплоть до теперешней лепенофобии, — юдофобы, как правило, никогда лично не сталкиваются с «отрицательной спецификой евреев», также как и лепенофобы никогда не соизволили хоть раз задуматься над тезисами любой предвыборной афиши Национального Фронта; ненависть и тех и других располагается на уровне «анальной стадии»; «еврей» для юдофоба также дурно пахнет, как и «Ле Пен» для борца за «права человека». Группам плебса жизненно необходим козёл отпущения, полное или частичное уничтожение коего вызывает временное облегчение толпы, «разжатие челюстей чандалы».

Итак, евреи, также как и прочие части французского общества, издавна существовали во Франции, — важный нюанс, речь идёт об евреях, большей частью выходцев из Испании, до и после 1492 года. Именно евреи Испании («сфарад» — «Испания». др. евр.), расселившиеся позже вплоть до Парижа, Эльзаса, регионов Бордо и Нанта, занимались ростовщичеством, судостроением, работорговлей, — коей, впрочем, не брезговало и французское дворянство помельче эпохи того же «просвещения», например, Вольтер, чьё имя носят бульвары и школы Пятой «Республики», сколотил немалое состояние благодаря торговле неграми, — впрочем, евреев, ежели почитать его произведения, Вольтер явно не жаловал, и запросто угодил бы за решётку (к арабам), в благословенной «анти-антисемитской» Франции эпохи позднего декаданса («Вольтер» — не более чем одна из пошлостей современной бескультурнейшей «элиты», никогда не открывающей трудов Вольтера, написанных слогом изящнейшим, quasi-божественным, точно «Путешествие в Арзрум», ещё до рождения Пушкина, было переложено неким демоном на французский язык.).

Но вернёмся к пугалу современной Франции — «антисемитизму». Тот факт, что в течение столетий евреи-«сфардим» жили во Франции, создал из большей их части подлинных французов: многие сефарадские семьи не мыслят своего существования вне «тела» французской нации. Даже когда страна была оккупирована войсками Германии, временно подчинённой социализму национального толка, — сфарады не покидали Франции, несмотря на все для этого возможности, и только некоторые из них или вынуждены были искать убежище по ту сторону Пиреней, во франкистской Испании, или же, находясь в свободной зоне, они прибегали к защите военных сил фашистской Италии, как это неоднократно случалось на юго-востоке Франции.

Уничтожение империй ХХ столетия и последовавшие за тем изменения геополитического характера, захлестнули Францию волной евреев-ашкеназим, выходцев, большей частью из бывшего СССР, людей в основе своей <бес>–малокультурных, привыкших к унижениям, излишне политизированных, а главное — жаждущих реванша за «страдания» перенесённые, ими и их предками, по ту сторону железного занавеса. Исключения из этого правила являются редчайшим, божественным случаем.

Такой еврей-ашкеназ, конечно же, Францию своей страной не считает — происходит это, скорее всего по причине того же бескультурия: Франция ему известна по советским историческим монографиям сомнительного качества; малая культура выходца из СССР приоткрывает ему лишь клок «Франции парижской», медиатической Франции-мулатки, ещё не излечившейся от вируса троцкизма — модной болезни, завезённой лет сорок назад вместе с грузом политкорректности североамериканских университетов.

В этой сверхидеологизированной псевдо-культурной атмосфере франкофонного суррогата подлинной Франции ассимилируется еврей-ашкеназ, плебей par excellence, а потому бросающий косой взор раба-отпущенника на всё ему непонятное, оставаясь ксенофобом по необходимости бескультурия: оказаться за столом бывшего министра или же сделать карьеру среди самых малообразованных функционеров французского университета — является для него верхом счастья, истинным реваншем плебея. Такой еврей-ашкеназ способен прожить в Париже четыре десятилетия, оставаясь глухим и слепым к сокровищам наследницы чуждых ему шатобриановских Иерусалима, Афин, Рима — Франции.

Именно такой ущербный еврей-ашкеназ с головой окунается во все перипетии парижской борьбы с «антисемитизмом» — только так он снова чувствует себя дома, оказывается в родном СССР: перед ним опять закланный козёл отпущения, враг народа, эдакий лепенист–«антисемит», вызывающий у еврея-ашкеназа всю фобию свойственную «анальной стадии», на который затормозилось его мировосприятие.

***

На евреев-ашкеназим бросает свой царственный взор еврей-сефарад, как патриций на вопящую толпу. Он прекрасно понимает, что конечной целью требований «справедливости» — борьбы с «антисемитизмом» — остаётся надежда на получение ста дополнительных сиклей муки да десятка дармовых зрелищ процессов пожирания христиан на арене. Патриция-еврея же интересует судьба Франции, будущее Европы, и он с презрением отворачивается от мельтешащего плебса, который, покамест, добивается лишнего куля с продуктами.

Именно такие ашкеназим, объединяя борьбу с «антисемитизмом» и борьбу с «расизмом» (семиотические пунктики, приближённые в тираническом сознании плебея), ратовали, в течение последних десятилетий, за свободу иммиграции, за воссоединение семей арабов да исламизированных негров на территории Франции, и естественно, что есть мочи противостояли «Сатане» — господину Жану-Мари Ле Пену.

Такие евреи-ашкеназим — создания момента, и, следовательно, —совершенные орудия «революционной борьбы», — так, не стесняясь, характеризовал, ещё в 1902 году на страницах своей Искры Владимир Ульянов мощь плебейской страсти реванша, психопатическую силу ressentiment еврея-ашкеназа.

И сейчас, точно также, как и во время советского сведения счётов с «космополитами», бывшие борцы за свободу превратились в первых жертв: именно ашкеназим, как наименее защищённые (небогатые жители городов и пригородов), убиваются и подвергаются пыткам арабами и неграми мусульманами, ставшими полноправными гражданами Пятой «Республики» благодаря успешной борьбе евреев-ашкеназим с «расизмом-антисемитизмом».

Большинство же сфарадов-французов издавна поддерживают господина Жана-Мари Ле Пена, как финансово, так и просто вступая в ряды Национального Фронта: вдали от беготни и воплей плебса, не будучи связанными круговой порукой мести за «страдания», свои и своих предков, ещё три десятка лет назад можно было определить последствия деколонизации Африки, а также предвидеть чем конкретно завершится взятие на вооружение Пятой «Республикой» лозунгов «анти-антисемитизма». Но даже сейчас, в преддверии масштабных этнических столкновений, у плебея ашкеназа, бывшего гражданина Страны Советов, проживающего во Франции, мои строки вызывают ненависть: Анатолий Ливри затронул неизлечимые раны свойственные черни, так и не преодолевшей своей «анальной стадии».

***

Итак, что может пожелать парижский артист сейчас, на исходе 2006 года, в ожидании «демократического» таинства, предстоящего через несколько месяцев, так это — пикантнейшей ситуации непредвиденной катастрофы, вызванной, или эскалацией этнических междоусобиц на территории Франции; или невиданным успехом исламских партий; или же крупной аферой, которая разорвёт французских «большевиков» на кланы — одним словом всё, что приведёт к победе на первом туре выборов двоих кандидатов: «женщину», возглавляющую социалистов, вместе с «фашистом» господином Жаном-Мари Ле Пеном.

В данном случае «большевикам», а с ними и всей медиа-тиранической системе, придётся выбирать к кому присоединиться: к издыхающему ли III-му Интернационалу, или же подписать пакт с «Сатаной» последних десятилетий.

Комичность ситуации будет почище той, что вызвало известие о прибытии подлинного ревизора в город управляемый Сквозником-Дхумановским, а продолжится столбняк куда более полутора минут, затребованных Гоголем у актёров: «Ces bourgeois sont affreusement ridicules», — сказал как-то со смехом Д’Артаньян, нагоняя Портоса.

***

Напоследок зададимся вопросом, почему же во Франции произошёл столь нежданно быстрый переход от демократии к тирании? Ведь всего каких-то сорок лет потребовалось, чтобы скука Де Голля привела к возвращению Франции к ситуации конца 1791 года.

По-моему, помимо принятия генералом теоретического решения, а также помимо выведенной в Республике теоремы неизбежных последствий демократии, существует ещё и фактор практического ускорения приближения тирании. Имя этому фактору — Франсуа Миттеран.

Он получил то, ставшее сейчас величайшей редкостью, классическое образование Третьей «Республики». В отличие от большинства теперешних профессоров Сорбонны, Миттеран знал не понаслышке об Аристотеле, Шопенгауэре, Ривароле и Бональде. С юных лет вступив в ряды крайне правого движения Action Française, Миттеран стал членом его молодежного звена, Camelots du Roi. Там же он получил первые навыки политической борьбы, преследующей цель возвращения Франции в лоно монархии, согласно теории Шарля Морраса, которого Миттеран — уже функционер правительства маршала Петена, и в 1943 году получивший за заслуги перед режимом Виши одну из высших наград Французского Государства, «la Francisque » (двухлезвенный бердыш), — называл Maître.

Политический оппортунист Миттеран — политик типа описанного Плутархом Суллы, — продолжал звать Морраса «учитель» (правда уже лишь в частных беседах) также и в бытность свою социалистом, президентом Пятой «Республики».

Миттеран, бывший член Action Française, превратился в элемент pays réel (подлинной Франции, согласно терминологии того же Морраса), оказавшийся в самом сердце pays légal — Пятой «Республики». Миттеран контаминировал нравы политиков, стёр с карты Европы границы Франции, уничтожил её армию, отнял конкретную власть у Парламента, сделал из «патриотизма» синоним «нацизма». Миттеран изгнал классическое образование из учебных заведений, от школы до университета, вылепивши, таким образом, из элиты игрушку в руках плебса. Миттеран ввёл моду на «антирасизм» с «анти-антисемитизмом», одновременно распахнув ворота страны перед исламом.

Совершено всё это было со всей циничностью римского патриция и с использованием для собственных нужд — вплоть до последних дней своей жизни, — благ распадающегося государства.

Да! Уничтожить как можно скорее, и со всем презрением коего она достойна, демократию, разнеся её изнутри! А, насадив тиранию, самой утончённой местью плебсу человека классического, становится — продолжать называть новорождённую тиранию «демократией». Так, описав классический круг дурных политических систем: тимократия, олигархия, демократия, тирания — французской нации в сокращённых сроках предоставляется возможность хорошо пережить выздоровление — после неизбежного кризиса вырваться из порочного круга, к наилучшей, согласно Аристотелю, политической системе:

«В нашем предыдущем рассуждении о видах государственного устройства мы распределили их так: три вида правильные — царская власть, аристократия, полития ...».

До конца своих дней Миттеран не расстался с идеалами Шарля Морраса, и его «классическая» задумка удалась: теперешняя Франция, лишённая армии, собственной валюты, границ, Франция почти безъязыкая — беззащитна. Первый же кризис бросит её в гражданскую сумятицу, в хоас торжествующего варварства — единственного возможного исхода путча 1789 года.

А посему можно лишь пожелать «демократической» победы, при поддержке французских «большевиков», «дочери» Миттерана, социалистической даме, ибо, как некогда заметил один, наизусть знаемый господином Миттераном мыслитель: «was fällt, das soll man auch noch stossen!».

Впрочем германский философ был прав и в том, что наблюдать за крахом европейских государств куда приятнее из Санкт-Морица.

Анатолий Ливри, писатель, философ, поэт, докторант Сорбонны, лауреат двух международных российских премий, номинант Премии «Русский Бунин» 2006 за книгу «Набоков ницшеанец».