Над словом "политология" и профессией "политолог" в современной России принято смеяться, — да что там, даже хохотать в голос. Это, в общем, неудивительно. Поскольку среди наших так называемых патентованных политологов выделяются две основные группы.
Первые — это те, кто внимательно, с карандашом в руках, прочитал некоторое количество западных авторов, и теперь считает себя миссионерами от передовой политической науки в дикой псевдовизантийской полупровинции. Эти люди обычно ссылаются на целую кучу иностранных исследований, пересыпают речь модными терминами и умеют рисовать красивые схемы наподобие "десять правильных шагов при подходе к начальной стадии эмбрионального политического анализа событий повседневности". Для большинства из них характерен перенос западных (особенно англосаксонских) схем на российскую политическую жизнь, и если жизнь этим схемам не соответствует, они, как правило, объявляют российскую политику, "не поддающейся рациональному анализу".
В качестве продукта эта группа политологов выдаёт многомудрые статьи с рисунками, схемами и приложениями (которые они почему-то с гордостью называют на американский манер "аппендиксами"). Увы, основная идея подобных работ сводится всего-навсего к тому, что российская политическая жизнь не укладывается в известные схемы, поскольку слишком примитивна. Нельзя сказать, что этот вывод неправилен — но в силу его крайней банальности он выглядит очень странным. Какой смысл применять какой-то "новейший научно-исследовательский инструментарий" ради того, чтобы получить вывод, который за кружкой пива изложит вам любой сторож макаронной фабрики (подозреваю даже, что исходная концепция сторожа будет несколько интереснее)? Для простоты назовём этот тип политологов "миссионерами". Они, так сказать, несут свет западной науки в унылые постсоветские дебри.
Вторые — как правило, люди без систематического образования в области политологии, однако достаточно яркие и талантливые, способные создавать красивые и эффектные концепции для объяснения явлений политической жизни. Они уже подтвердили свои хорошие способности на рынке политологической литературы. Сбываемость их прогнозов составляет не более 15–20% (и это ещё в лучшем случае), однако они могут не менее красиво и эффектно объяснить, почему прежний прогноз не сбылся. Более того, будучи по натуре сторонниками, так сказать, "практического разума", эти люди склонны участвовать в реальной политике, даже пробуют влиять на неё (в том числе в рамках так называемых "пиар-кампаний"; как можно заметить, данный термин в России живёт своей особой жизнью и не имеет ничего общего с западными аналогами). Именно им достаётся львиная доля доходов из тех, в общем-то, небольших средств, которые государство, бизнес и общество выделяют на "политологию". Продукт, который эти люди производят, больше похож на художественную литературу, причём, как у всяких талантливых литераторов, в их текстах постоянно происходит столкновение идей, статьи начинаются за здравие и кончаются за упокой, одна книга противоречит другой и так далее. Я бы предложил называть их "фокусниками", поскольку вся их деятельность напоминает серию номеров в бродячем цирке.
Обе группы — одна в силу своей зашоренности и удалённости от жизни, другая из-за слишком большого разброса своих мнений и интересов — не вызывают у общества доверия. Если говорить прямо, общество не считает политологов учёными по самой простой причине: их творчество не даёт никаких практических результатов для обывателя. В то время как практическая польза, скажем, от атомной физики, биологии, прикладной лингвистики и даже истории более-менее очевидна всем.
Тут возникает вопрос о критериях: что считать наукой? На эту тему десятилетиями ведутся дискуссии, причём есть явная тенденция отказывать в научности любым гуманитарным дисциплинам. Мой взгляд на этот вопрос чрезвычайно примитивен, но, по-моему, вполне позволяет судить, что является наукой, а что нет. Так вот, наука — это такая область мыслительной деятельности, которая: а) предлагает логически непротиворечивые объяснения тех или иных явлений; б) позволяет на основе этих объяснений создавать технологии (то есть, хотя бы частично, неоднократно воспроизводить объясняемые явления нашими силами или влиять на них так, чтобы получать полезные результаты). Если оба критерия соблюдены, перед нами наука. Если второй критерий не соблюдается, то это, скорее, нечто вроде "протонауки", у которой лишь есть шанс стать наукой в будущем.
О таком определении можно спорить, поскольку оно достаточно широкое. В частности, в его рамках наукой можно считать даже какую-нибудь успешную симпатическую магию, если только она основана на логических умозаключениях и даёт повторяющиеся практические результаты. Я именно так и считаю, кстати.
Исходя из этого, российская политология пока до уровня науки не доросла. Рассуждать о явлениях политологи уже научились. Более того, они даже пытаются их объяснять. Но я смею утверждать, что логически обоснованных концепций в нашей политологии нет или почти нет. Тем более нет у нас и политических технологий, в особенности — полезных для обывателя. Термин "политические технологии" пока что в наших условиях означает "тупой пропагандистский долбёж" (вроде известной политрекламы 1996 г. "голосуй сердцем") или, ещё проще, "задействование административного (вариант — финансового) ресурса", т.е. ещё более тупое давление на избирателя или, совсем уж без изысков, раздача "электорату" сотенных купюр (а то и бутылок водки) на избирательном участке.
Увы, какова политика, таковы и политологи. Признаем: российская политическая жизнь примитивна. Это факт, который не подлежит сомнению. Иногда кажется, что уже в позднем СССР от такого примитива постепенно уходили — несмотря на идеологический пресс, "под ковром" советского общества дрались самые разные бульдоги, причём с разными результатами. Но настал момент — и ковёр разодрали, а бульдоги превратились в хамелеонов.
Со стороны постсоветская политическая жизнь начиная с 1991 г. выглядит совсем плохо, приближаясь к незабвенным образцам раннего большевизма. Противостоят, как и тогда, "элита" и "быдло", причём процесс идёт однообразно, по спирали. "Быдло" (население страны) периодически поднимает голову и получает пинки со стороны "элиты" (союза части высшей бюрократии и этнических мафий). После каждого восстания "элита" понемногу инфильтруется проигравшим "быдлом". В результате, возникает некий "синтез", чем-то напоминающий пресловутый "сталинизм" (т.е. как бы "и от коммунизма отказываться не хотят, и раздувать пожар мировой тоже уже не хочется", иначе говоря, постепенно побеждает весьма специфический реализм). Этот "синтез" — нечто иное, а именно частичный общественный консенсус. Когда говорят, что 80% населения поддерживают нынешнего президента, я склонен в это верить, ведь так в России в последние 400 лет консенсусы-то и складываются.
Однако писать о столь примитивных процессах политологам, особенно со специальным образованием, попросту стыдно. И они сочиняют, кто во что горазд. Кроме очевидно буксующих на российской … эээ, как бы это поизящнее выразиться… почве западных моделей, возникают собственные, доморощенные. Правда, они тоже по большей степени вдохновляются какими-то западными образцами, вроде идеологий европейских "новых правых", американских неоконов и так далее. Можно даже сказать, что у нас в 2000-е годы случилось буйное цветение далёких от реальности политологических концепций. Российская политология — это то самое "ложное сознание" марксизма в чистом виде. Жизнь-то примитивна, а её описания изящны и красивы, вот только они представляют собой, как говорили в 1980-е годы, "концепт без денотата".
Мне кажется, что политологическое сообщество РФ уже дозрело до того, чтобы обсуждать многие вещи всерьёз. При этом я не осуждаю ни применение западных моделей, ни "политологическую кустарщину", которые у нас распространены — всё это со временем пригодится. Проблема в другом: российская политология не даёт возможности технологического подхода, и происходит это всего-навсего из-за того, что нынешней "элите" таковой подход неинтересен (в силу каких причин — думаю, понятно). За осмысленную политологию сейчас попросту не платят.
Однако это не означает, что она не нужна и что ею бессмысленно заниматься. Наоборот, как раз сейчас у нас появляется возможность в спокойной обстановке, не гоняясь за "грантами" и поощрениями, постепенно создать систему, которая могла бы работать — в других условиях, при других целевых установках "элиты". Нужно постепенно строить то, что можно было бы назвать "мозгом нации" — по аналогии с пресловутым "мозгом армии".
На мой взгляд, России необходимо экспертное политологическое сообщество, некий "большой аналитический совет", в котором могли бы быть представлены разные взгляды и концепции, в том числе взаимоисключающие. Единственное, что должно объединять его участников — убежденность в том, что русские как политическая нация, как субъект политики имеют право на существование (естественно, я понимаю здесь слово "русский" не в узкоэтническом смысле, а в смысле соответствия определённым культурно-поведенческим стереотипам). То есть люди, считающие, что "скорейшая гибель России и русских — в интересах самих же русских", из такого сообщества будут заведомо исключены. Всё остальное, любые экзотические взгляды на будущее русского народа и его государства, вполне допустимы. Модное сейчас понятие "консерватизм" следует освободить от странного содержания, когда консервировать предлагается какую-то древнюю утопию или реалии современного политического строя (по определению "переходного"!). Новый русский консерватизм должен быть направлен на поддержание национальной "витальности", т.е. интереса к жизни вообще, к политической жизни в частности и к реализации национальных проектов (так сказать, не только на "сбережение народа", но и на его "вовлечение в большой проект").
В чём должно состоять отличие такого сообщества от нынешних цехов и одиночек политологического ремесла? В одной простой вещи. Это сообщество должно анализировать реальные тенденции развития России и русских, а не рисовать изящную картину, не имеющую отношения к действительности. Казалось бы, многие вещи очевидны — на протяжении тысячи лет русской истории реализуются довольно однообразные сценарии вроде "распад страны — воссоздание на новой основе", "попытка введения демократии — провал в деспотизм (или хаос) — переход к какой-либо форме авторитаризма — появление новых демократических тенденций". Чтобы предсказывать такое развитие событий, сейчас уже не надо быть мудрецом. Но нация, которая оказывается жертвой всех этих процессов, пока не создала механизмов, которые могли бы её защитить. По ряду причин, включая и банальное отсутствие стремления к самоорганизации. Что, как мне представляется, есть следствие отсутствия "коллективного мозга нации".
И ещё. Будущее политологическое сообщество должно постепенно получать доступ к конкретным рычагам влияния на ситуацию. Так сказать, при случае не избегать власти и не отсиживаться в академических кабинетах. Оно должно быть "широкой сетевой структурой" в хорошем смысле этого слова.
Я бы назвал такой тип политолога, не являющегося ни "миссионером", ни "фокусником", словом "друид" (понимая все иронические следствия этого, на уровне дразнилок вроде "Как проводит день друид? Он напьётся и лежит"). Нужна когорта укоренённых в местных традициях знатоков российских реалий. Которые, фигурально выражаясь, при необходимости будут способны и из лука пострелять, и на коне поездить. И которых будет объединять нечто более серьёзное, чем просто перспектива опубликоваться в иностранной газете.
России нужна политология большого национального проекта. Уже даже неважно, какого по содержанию. Возможно, это будет несколько больших проектов. Как только сообщество, разрабатывающее их, сложится, можно будет сказать, что до превращения российской политологии в науку остался один шаг.
Я понимаю, что создание подобного сообщества — дело многих лет. Но сейчас надо хотя бы поставить эту задачу. Перед русскими (и глобально — перед коренным населением всей России), по моему глубокому убеждению, в нынешних условиях всё ещё маячит вызов распада страны, превращения её жителей в диаспору и последующего исчезновения, причём на это потребуется максимум 3–4 поколения (т.е. уже наши правнуки будут лишь смутно припоминать о своём происхождении, да и то по большим праздникам.
Либо система научится самоорганизовываться, либо её сметут. Середины, кажется, нет. Не боюсь показаться смешным: сегодня вопрос создания национальной системы политологии — это вопрос национального выживания. Хочется, чтобы это осознали хотя бы некоторые. Может, тогда удастся объяснить ситуацию и другим.
