Запоздалое размежевание

Национализм — понятие многозначное. Очевидно, для многих — это принцип верности своей «нации», как патриотизм — своей стране. Для кого-то «патриотизм» и «национализм» — синонимы. Кто-то различает «этнический», «культурный» и «государственный» национализм. В некоторых из этих смыслов национализм может оказаться составной частью любой адекватной идеологии, прежде всего консервативного и традиционалистского толка. Но для массового сознания «национализм» — прежде всего этнонационализм, попытка построить особую идеологию на основе только или преимущественно этнического (не социального или религиозного) интереса. В этом смысле (и в кавычках) термин далее и употребляется.

Понятие «национализм» — в основном плод XIX столетия. На этом первом этапе «национализм» с лозунгом «каждому этносу — по государству» являлся всего лишь составной частью либерализма, радикализма, а то и социалистических учений. Первые развитые версии социализма (в том числе российские) были именно «национал-социализмом». Тот «национализм» был направлен своим острием против европейских империй. Новые национальные государства должны были стать составными частями транснационального общеевропейского дома, что и происходит на Западе в наши дни.

После Первой мировой войны начался следующий этап развития «национализма». Наиболее убежденные «националисты» открыто восстают против либеральных и гуманистических идеалов и пытаются выстроить новый мир не на общих ценностях, а на интересах своих этносов. Идейной основой становится именно социалистическая и радикальная мысль минувшего века. Дистанция от Лассаля до Гитлера, от Гарибальди до Муссолини гораздо короче, чем хотелось бы и левым, и «националистическим» историкам.

При этом на вооружение берутся некоторые консервативные ценности в противовес либеральным. Но это почти исключительно ценности светского консерватизма. Духовной основой «национализма» межвоенной Европы, даже там, где он считался с католицизмом, являлись, как правило, оккультные доктрины. Как религиозные, так и светские консерваторы в системах «националистических» тотальных государств подвергались репрессиям. Режимы консервативного толка (например, в Юго-Восточной Европе), имевшие несчастье попасться на «традиционалистские» лозунги из столиц центральных держав, подчас гибли от рук этих «союзников».

Третий этап наступил после Второй мировой, в условиях сильнейшей дискредитации самого понятия «национализм». Для «национализма» последнего полувека характерен постепенный отход от социалистических принципов — при сохранении отдельных черт социалистического популизма. Продолжается и заимствование консервативных лозунгов, в чем наиболее определенно обозначили себя «новые правые» Франции и их последователи.

С другой стороны, особенно в «националистических» низах, в массовом движении, происходит все большее зацикливание на этнической и расовой проблематике. Это, как по заказу, роднит «националистов» с наиболее одиозными из предшественников.

Духовной основой «национализма», как правило, являются оккультные и сектантские неоязыческие идеи. Особый вариант — «истинное христианство» расистского толка, доктрины которого зародились в США и ЮАР среди протестантских фундаменталистов. Они мало общего имеют с христианством и исповедуются лишь отдельными «неохристианскими» сектами и оккультно-политическими сообществами. Аналоги их, к сожалению, имеются и в России.

Таким образом, ни на одном из этапов своей истории «национализм» не являлся подлинным союзником христианского консерватизма. Можно назвать достаточно исторических примеров прямой враждебности. Духовные основы «национализма» никогда не являлись христианскими. Среди видных «националистов» церковных христиан (будь то католики, православные или даже протестанты) можно пересчитать по пальцам. «Навскидку» не вспоминается никто.

При этом «национализм» таит и еще одну, не столь явную, угрозу для консерватизма любых толков. Он является идеальным средством поляризации общественного мнения, создания ложных дилемм. Особенно это касается современного, замкнутого в рамках собственной субкультуры западноевропейского «национализма». По сути, нередко сколько-нибудь жесткий консерватор ставится ситуацией (или ее медийным представлением) перед выбором — ты «националист» или толерантный либерал?

Смягченным российским вариантом дилеммы — не менее ложным — является, кстати, выбор между «национализмом» и «евразийством». На самом деле расширительно понимаемые терпимость и толерантность — далеко не единственная альтернатива «национализму». Идейные искания как раз российских консервативных мыслителей, преимущественно православного исповедания, вполне четко на это указывают. Тем не менее, и в России популярны идеи братания «националистов» и консерваторов на антиглобалистской или вообще «патриотической» основе. Но имеет ли это для тех и других хоть какой-то действительный смысл?

Для православных и вообще для религиозных (любого исповедания) консерваторов главная, корневая причина социально-политических невзгод — разрушение религиозно-нравственных основ общественного бытия, традиционных ценностей. Отсюда проистекают как теоретические разработки на отдаленную перспективу, так и постановка конкретных тактических задач.

Главной тактической целью, судя по действиям православных консерваторов, для них в настоящее время является реконструкция разрушенных ценностей. Реконструкция эта происходит на уровне общественного сознания — в творчестве писателей, историков, философов, публицистов, — и на уровне конкретных политических шагов. Они достаточно хорошо известны. Главный их тренд — поддержка крайне немногочисленных нравственно и патриотически-воспитательных действий власти, расширение участия Церкви в общественной жизни. Важные направления — борьба с тоталитарной «толерантностью», оборачивающейся религиозной немотой, реформы в образовании, критика медиа-политики.

В некоторых из этих направлений религиозный консерватизм может пересекаться с «национализмом». Но сама тактическая цель последнего — иная. Судя по конкретным действиям, такой целью для нынешних «националистов» является складывание «националистически» ориентированного общественного мнения. Соответственно, в общественное мнение внедряется практически единственная позиция — беды страны связаны с этнической загрязненностью и (даже в меньшей степени) с международным «заговором».

Решение проблем предлагается достигать путем силовых действий, причем идущих снизу, незаконных по своей сути. Это видится неким проявлением «прямой демократии». Тем самым ставится задача не поиска пути к власти, а анархической подмены власти. Последнее, мягко говоря, не вполне соответствует консервативному мировидению. При этом, однако, наблюдается парадоксальная ситуация — нередко, вольно или невольно, консерваторы (не все, но и не они одни) срабатывают на сторону «националистов». Вместо того чтобы ясно предлагать собственные решения, действительно альтернативные и либеральной «толерантности», и «национализму».

Так и напрашиваются крайне неудобные вопросы. Как неправославные «националисты» относятся к укреплению общественных позиций Русской Православной Церкви? Приветствуют или выступают против злопыхателей и клеветников? Хотя бы против самых-самых откровенных? Ну хотя бы из собственной среды? Были ли выступления «националистов» в защиту хотя бы факультативного присутствия в школах Основ православной культуры? Хотя бы одно заметное, имевшее реальный медиа-резонанс?

Рассуждения в стиле «Я инглиист, а он бонпосец, и мы знаем еще десяток парней, которым это безразлично» — помнится, были. Нападки, не хуже, чем у либералов — были. Поддержки — не было. Это особенно заметно на фоне рвения некоторых православных («православных»?) публицистов, бросающихся на защиту любой «национально ориентированной» группки от репрессий властей. Даже если репрессируемые призывали убивать священников. Будем считать, что никто конкретно в виду не имеется и любые совпадения в этом отвлеченном рассуждении случайны. Главное, что ситуация типична. Консервативная сторона иллюзорного тандема иногда как будто заискивает перед «националистической». А та, как раз, ведет себя вполне естественно и со своей точки зрения оправданно.

Что касается стратегических целей, то они у обеих сторон определены пока не слишком четко — сказывается низкий уровень внутренней консолидации. Но уже ясно, что для православных консерваторов первичными будут являться задачи по реконструкции традиционных ценностей — и традиционной роли религии в жизни общества. Большинству «националистов» по понятным причинам этот курс будет чужд.

Напротив, любые попытки построить государство на этнической основе — будь то моноэтничность или жесткое этнодоминирование — по природе противоречат христианской универсальности. Противоречат они и православной традиции. Ни одного моноэтничного (более того, — и монорелигиозного) православного государства в истории не было. В осознании этого простого факта — одно из важных отличий православного консерватора и от «националиста», и от какого-нибудь религиозного утописта.

Конечно, это не означает полного отсутствия общих целей и задач. К примеру, обе рассматриваемые силы могут предлагать сходно жесткие решения проблем преступности (разве что у «националистов» будет обязательное определение — «этнической»). Но такое сходство можно найти не только у этих двух сил. А по другим пунктам можно найти сходство с кем-нибудь другим. Например, у оппозиционных религиозных консерваторов — с казенными «консерваторами» светскими. В медвежьи объятия последних, кажется, никто пока особо не рвется. А у «националистов» — с «красными бригадами». Только почему они порой дерутся между собой на улицах? У тех и у других — с «евразийцами», допустим. Без комментариев.

Итак, действительно общего у религиозных консерваторов и «националистов» — только признание существования некоторых проблем. Скажем, демографической, иммиграционной, внешнеполитической, культурно-нравственной. Подход к решению проблем — разный. Видение генезиса и сущности проблем — разное.

Но сами эти проблемы видят и все поголовно политики нынешнего власть предержащего истеблишмента, всех действительно больших партий. Или говорят, что видят, — но в неискренности можно подозревать кого угодно, и эту сторону проблемы обсуждать здесь неуместно. Что же, на основании видения одних и тех же проблем, буквально всем системным и несистемным политикам объединиться в некий единый фронт? Кое-кто именно это и предлагает. Меньшей чушью от этого такие объединительные прожекты не становятся. Собственно, разница между политиками, между идеологиями и состоит в неодинаковом видении одних и тех же проблем.

Любую политическую силу, в конечном счете, может ожидать только два исхода: победа (т.е. приход к власти или во власть) или поражение. Что сулит консерваторам-христианам приход к власти совместно с «националистами»?

Как ясно из вышеизложенного, невозможность эффективного осуществления ключевых культурно-охранительных элементов своей программы. Как, к примеру, будет бороться с тоталитарными сектами и оккультными группами правительство, в котором представлены секты и посвятительные сообщества? Неизбежны столкновения, в самой резкой форме, по поводу церковно-государственных отношений, даже если не будет ставиться вопрос о государственной религии. Далее — невозможность воплощения в жизнь своей экономической и политической программы, которая с неизбежностью основывается на чуждых большинству партнеров принципах. «Развести» веру, ее нравственные принципы, и свои общественные убеждения для искреннего христианина (впрочем, и для искреннего оккультиста) невозможно.

Все вышеизложенное сохраняет актуальность при равноценном представительстве обоих элементов в условной «коалиции». При превалировании «националистов», как думается, век искренних религиозных консерваторов в органах власти будет прямо пропорционален количеству православных в стране. Но роль таких консерваторов будет незавидна — служить прикрытием чуждой им политики. В случае же превалирования консерваторов — скажем прямо — непонятна сама необходимость брать с собой во власть «националистов». Итак, в случае победы коалиция бесперспективна.

Надо помнить при этом, что вероятность длительного и успешного в итоге правления националистов, с учетом исторического опыта, крайне мала. Наиболее вероятный итог проведения последовательно этнонационалистической политики в нынешней российской реальности — развал или в лучшем случае сокращение территории страны. Более того — развал может быть спровоцирован самим фактом заявления такой политики. Но и еще более — одним только приходом к власти силы, способной, по мнению некоторых местных элит, такую политику заявить. Мы уже прошли развал СССР под лозунг «отделимся от окраин». Нести ответственность за «второй круг», принимая с собой во власть подобных попутчиков, для любой политической силы, «красной» или «белой», было бы неразумным. Строго говоря, если победа подлинных правых или левых возможна только вместе с ними — значит, победа невозможна.

Более вероятен, однако, второй вариант — поражение или поражение почти сразу после призрачной победы. Этот вариант обсуждать, в общем, нечего. Ясно, что нести поражение во имя чужих идеалов (а так и получится, если православные патриоты попадут под «антифашистский» властный каток) ни одна политическая группа не захочет. Разве что, находясь целиком во власти странных иллюзий.

К сожалению, «единого патриотического движения» не существует. Патриотизм как целостная идеология мог сложиться только на общей духовной основе. Этой основы нет.

Единство патриотов сейчас — не более чем единство людей с нормальной психикой или нормальной половой ориентацией. Любить свое Отечество и свой народ естественно и нормально, как любить родную мать. Не менее. Но и не более.

Хорошо, если бы это само по себе являлось идеологией. Но это, увы, не идеология. Не программа партии. Каждый видит спасение Отчизны по-своему. И рецепты «православных консерваторов» и «националистов» — к несчастью — отличаются друг от друга не меньше, чем рецепты тех и других от коммунистических. Или рецепты их всех — от рецептов «партии власти».

Размежевание — прямая польза для всех сторон этой странной дружбы-противостояния. Оно никого не ослабит. История (в том числе российская) знает примеры побед в полной политической изоляции. Четкость мыслей в политике — может быть, тоже к несчастью, — привлекает больше, чем широта души.