Новый фильм известного отечественного режиссера и сценариста Александра Рогожкина «Перегон», пожалуй, расставляет несколько очень важных точек над «i» как в развитии российского кинематографа, так и в некоторых культурно-идеологических дискуссиях последнего времени (имеется в виду, конечно, спор об империи и нации, глобальных мировых процессах и консервативном изоляционизме). Сразу оговорюсь, что уже сам по себе факт переноса вышеозначенного спора на поле массовой культуры выглядит явлением примечательным.
Само кино, на мой взгляд, превосходно. По сути дела, мы снова видим по-настоящему наше русское кино, в котором в качестве рудиментов западного влияния остались только техника съемки и прекрасное качество картинки и звука (и такое «остаточное влияние», безусловно, положительно). В художественном и смысловом плане фильм совершенно не западный, на тех же американских героев картины мы смотрим снова собственными глазами, слава Богу, теперь уже избавленными от идеологических шор.
И, как любой фильм, представляющий собой значительное художественное и общественное событие, «Перегон» собрал весьма плохую критику. Плохую — не в смысле отрицательную, а плохую в смысле качества этой критики. Фильм остался, похоже, совсем не понятым киножурналистами. Некоторые пишут просто о достоинстве жанра киноромана, совершенно не рассматривая скрытое смысловое наполнение фильма, другие, пропустив главное, остро современное развитие сюжетной линии, говорят о скомканности фильма. Пишут также о том, что новый фильм Александра Рогожкина — сплошной самоповтор автора «Кукушки», «Блокпоста» и «Особенностей...», хотя такое восприятие исключительно поверхностно. В таком случае любая книга — плагиат, поскольку в ней используются буквы.
Некоторые кинокритики настолько увлекаются внешней оберткой (что, кстати говоря, лишний раз свидетельствует об ее исключительном качестве), что ругают автора за неверное понимание реалий войны, обзывая его чуть ли не тыловой крысой, таким образом уподобляясь несчастному алкоголику коменданту Юрченко (прекрасная актерская работа Алексея Серебрякова). Но этот-то критик хотя бы сам признается, что половину сюжетных ходов Рогожкина просто не разгадал, а вот автор другой рецензии, как водится, абсолютно уверенный в своей правоте, на полном серьезе утверждает, что все изящно сплетенные Рогожкиным нити сюжета и человеческих отношений героев фильма сводятся к стремлению показать нелепость войны. На основании этого, как мы убедимся абсолютно ошибочного, предположения, проницательный критик обвиняет Рогожкина в раскрытии зрителю «секрета Полишинеля».
Последняя рецензия особенно примечательна. Ее автор, предполагая, что фильм — чисто пацифистский, полагает, что его основная мораль заключена в словах маленького мальчика, который, оставшись жить среди коренного населения Чукотки, с позиции «мудрости чукчи», не понимает, ради чего же это «человек стреляет в другого человека, раз не собирается его есть». Не заметил только кинокритик, что сам автор фильма отмел такую интерпретацию своего произведения, причем изящно и с эдакой диалектикой, отталкиваясь от логики своих предыдущих работ, тех же «Кукушки» и «Блокпоста». На вопрос мальчика отвечает старый глава клана чукчей (что характерно, по имени Иван): «Ты задаешь слишком детский вопрос, раз на него не может ответить взрослый». Вопрос действительно детский, а детство закончилось, и для Рогожкина, и для нашего кинематографа в целом. Пора также взрослеть и всем нашим журналистам, высказывающим свои взгляды на насущные вопросы современной российской жизни.
Вернемся, однако, к самой картине. Как и любой фильм Рогожкина, «Перегон» изрядно сдобрен иронией и даже сатирой, однако он не оставляет ни одного шанса зрителю, который втянулся в его просмотр, не почувствовать себя частью целого отдельного мира по имени Россия (СССР или Российская Империя — в фильме недвусмысленно намекается на идентичность этих понятий для самого фильма). Мира, в дальнем уголке которого и происходит действие кинокартины (аэродром, вокруг которого разворачивается сюжет, кстати, носит название Дальний). Для зрителя в качестве своего рода подсказки на афишах и на обложках DVD (в фильме, естественно, тоже) выставлен столб с указателями, говорящими нам, что до Нью-Йорка, сердца совсем другого мира, меньше километров, чем до Ташкента, причем вместе с указателями на Нью-Йорк, Ташкент, Мурманск и Бежецк приделан указатель на туалет, до которого несколько метров.
Действие «Перегона» разворачивается во время Войны в 1943 году на Чукотке на маленьком пятачке необъятной страны, пятачке размером, по словам самого Рогожкина, с «почтовую марку». Не могу не процитировать и последующие слова режиссера: «И на этой величине разворачиваются события, соизмеримые с пространством Вселенной» (интервью, данное кинокомпании СТВ, выпустившей фильм). И это действительно так, и не потому, что Россия — это целая Вселенная уже сама по себе, а потому, что автор ставит вопросы действительно крупного масштаба, имеющие исключительную важность для всех нас.
Фильм имеет две важных особенности. Во-первых, используя модный в современном кинематографе прием, Рогожкин ставит разгадку впереди загадки, а затем в эпилоге дает последнюю ключевую подсказку, после которой весь фильм должен по замыслу автора пересобраться в голове зрителя. Возможно, Рогожкин таким образом слегка перемудрил, но без такого изящного хода картина заметно потеряла бы в обаянии. Можно выдвинуть и другую версию: автор намеренно снял очень загадочное кино, чтобы зритель всматривался в него, всматривался во все его детали, которые, следует отметить, точно расставлены по местам и прекрасно вплетены в ажурную ткань киноповествования.
Во-вторых, этот фильм исключительно современен, ибо он о том, что происходило в недавнем прошлом и происходит сейчас. И автор дает нам об этом две изящные подсказки в самом начале повествования. Первая состоит в том, что в фильме рассказываются анекдоты про чукчей, которые появились в 1970–80-е годы, но никак не в середине сороковых. Причем, следует отдать дань фирменной рогожкинской иронии, рассказывает их именно чукча, причем по имени и отчеству Василий Иванович. Такое имя и отчество мы тоже знаем, ими обладал тоже герой многочисленных анекдотов, появившихся значительно позже военного времени. Ну а фамилия у чукчи Василия Ивановича не какая-нибудь, а Попов. Знаменитый советский клоун с такой фамилией нам также хорошо известен. Собственно, чукча Василий Попов и изображает из себя эдакого клоуна, коим, как выясняется по ходу фильма, он отнюдь не является.
Вторая подсказка: в разговоре с начальником аэродрома капитаном Лисневским (в исполнении Даниила Страхова) командир эскадрильи употребляет такие выражения как «... дальше мои проблемы!», «ты лучше своих техников напряги...» и «иного не дано». Стоит ли говорить, что так в сороковые годы не разговаривали, это — современный полуслэнг больших городов.
Рогожкин выстраивает перед нами картину взаимоотношений между персонажами весьма неспешно. В фильме вообще начинает хоть что-то происходить далеко за его середину. Однако без первой половины никак не понять вторую (помните: разгадка впереди загадки).
Мизансцена выстроена следующим образом. На чукотский аэродром Дальний с Аляски американцы перегоняют в обмен на золото истребители «Аэрокобра». Потом молодые, не нюхавшие пороху, советские пилоты перегоняют самолеты дальше на запад, к линии фронта через цепочку транзитных аэродромов. (Обратите внимание, как ловко Рогожкин передернул и поменял местами Запад и Восток!)
По ходу фильма обнаруживается, что американские пилоты, пригоняющие истребители, — все сплошь женщины, и только два американских чина, потомок эмигрантов Пасько и командир транспортного американского самолета по прозвищу Док, — мужчины. Это не может не усилить взаимного влечения между русскими и американцами. Вместе с русскими техниками и охраной на аэродроме работают два чукчи с русскими именами: уже упоминавшийся Василий Иванович Попов, знающий, как оказывается, «язык американцев» (язык союзников ни разу в фильме не назван английским), и водитель пожарной машины Семен.
Комендант аэродрома (герой Серебрякова), Фома Ильич Юрченко, представляется весьма противным и мрачным типом, алкоголиком, хамом и идиотом до бесноватости. Только во второй половине фильма, когда по факту убийства коменданта на аэродром из Центра прибывает следователь Гуцава (в исполнении Кирилла Ульянова), выясняется, что статная, красивая и интеллигентная женщина Ирина Владимировна Зарева (ее роль исполняет Анастасия Немоляева), учительница и библиотекарь, лучше всех знающая «американский язык», — жена коменданта, но с ним давно не живет.
Начальник аэродрома, вышеупомянутый Сергей Михайлович Лисневский, является любовником Ирины Владимировны, в то время как сам комендант Юрченко, ее муж, зная о романе жены с Лисневским, имеет связь с поварихой Валентиной (замечательная актерская работа Светланы Строгановой), и Валентина беременна от него, в чем сам Юрченко, судя по всему, то ли сомневается, то ли ему все равно. В это время молодой пилот Константин Туровский (по прозвищу «Туз» — актерский дебют Александра Прилля) берет у Заревы уроки «американского», и та недвусмысленно начинает флиртовать с ним. «Туз» явно «ведется». «А вы красивая...» — говорит он Ирине Владимировне. Не остается никаких сомнений в том, что Зарева — опытная соблазнительница.
Продвинутый чукча Василий Попов активно общается и со своими сородичами в расположенном неподалеку от аэродрома поселке, и с американцами, а также все время трется у самолетов, которые техники аэродрома готовят к перегону. Василий Попов участвует в нехитром «бизнесе» с американцами, меняя шкурки животных на патроны и прочие вещицы. Патроны, заметим, предназначены для американских винчестеров, широко распространенных у местного чукотского населения. В свое время эти ружья были закуплены еще царской Россией для вооружения дальневосточной армии. Одному из этих винчестеров и одному из этих патронов суждено сыграть в фильме в прямом и переносном смысле слова убойную роль.
Вообще оба чукчи, работающие на аэродроме, производят довольно странное впечатление. То, что Василий Попов не так уж прост, как кажется на первый взгляд, становится ясно довольно быстро, а вот Семен долго производит впечатление совершенно случайного человека на объекте государственного значения. Однако автор кинофильма не дает нам шанса остаться в этом заблуждении. Уж слишком хорошо Семен разбирается в автомобилях, слишком хорошо обслуживает вверенную ему пожарную машину. Далее режиссер неспешно и с расстановкой демонстрирует нам два «произведения high-tech» в руках Семена: почти автоматический приставной табурет для пожарной машины, а затем с руки Семена стартует ажурная модель вполне современно выглядящего вертолета.
Среди героев фильма немалую роль играют два бывших политических зэка, а ныне вольнонаемных с ограничением в местах проживания: нейрохирург Иван Яковлевич, работающий на аэродроме фельдшером, а также выращивающий различные растения в своем парнике, и бывший авиаконструктор Роман Денисович Ромодановский (прекрасный кинодебют театрального актера Юрия Орлова), привезенный на аэродром в качестве повара. Оба они проходили ранее по пресловутой 58-й статье, первый за шпионаж, второй — за вредительство.
Комендант Юрченко постоянно беснуется, зачастую бывает необоснованно жесток и груб, вечно требует отправить на фронт его самого, а также отправить туда же всех остальных, поскольку все — «крысы» и «зажрались в тылу». От американцев напившийся Юрченко требует открыть второй фронт, испортив своим поведением банкет с союзниками. Говорит он в целом правильные вещи: «Нет, мы, конечно, справимся и сами, потому что мы это мы...», «Мы уже второй год кровь льем, а вы нам только самолетики?!», «Где второй фронт, я вас спрашиваю?!». Однако эти истины не выглядят убедительными, поскольку произносит их несчастный контуженный алкоголик, от которого все постоянно отмахиваются, а когда его поведение выходит за рамки, связывают и изолируют. Неправильный на аэродроме комендант, вот и творится на нем сущий паноптикум. И еще коменданта преследует навязчивая идея, что кругом творится заговор с целью его убийства. Он даже связывает и допрашивает бывшего политического зэка Ромодановского с целью узнать, кто против него плетет этот заговор. Как показывают дальнейшие события фильма, комендант оказывается отнюдь не параноиком.
Стоит добавить к общей картине происходящего еще два мазка: то, что глава клана чукчей в первой же сцене фильма выцеливает в американский винчестер прибывающие на аэродром самолеты союзников, а также становящуюся практически сразу очевидной весьма шаткую надежность американских воздушных машин. При этом американский представитель Пасько на замечания относительно излишней «прожорливости» одного из самолетов и по поводу подтекающего из двигательного отсека масла отвечает неизменно — «это нормально» и «пока есть — то что есть».
Итак, все герои расставлены по местам, все ружья развешаны по стенам, и в последней трети фильм срывается в стремительную драму с лихо закрученным детективным сюжетом.
Начинается все с падения истребителей. Сначала падает в зоне ответственности аэродрома сданный американцами и полетевший под управлением нашего летчика истребитель, затем разбивается истребитель под управлением американской женщины-пилота. Заметим, что вторая воздушная машина не дотягивает до аэродрома Дальний после загадочного полета чукчи Василия в Америку на транспортном «Дугласе», о которой тот договорился (за взятку, конечно) с американцем Доком. Здесь мы видим яркий пример разгадки до загадки в исполнении Рогожкина.
Комендант начинает сильно нервничать, падение первого истребителя заставляет его даже отказаться от обязательного ежедневного опохмельного стакана водки. Сразу после этого происходит его жесткая стычка с молодым пилотом Туровским, которого комендант застал за беседой с пилотом Мэри МакЛейн (в исполнении Кэтрин Инноченте). В этой стычке Юрченко неожиданно предстает перед нами не беспомощным хромающим алкоголиком, а ловким и жестоким бойцом. Спровоцировав Туровского на выпад, он одним движением своей нелепой деревянной тросточки (об этой тросточке мы еще поговорим ниже — это важный элемент общей картины) наносит тому серьезную травму. Свидетелем этой быстрой и жестокой драки становятся, помимо американки, бывший политзэк фельдшер Иван Яковлевич, а также Зарева. Когда Туровский в приступе почти детской ярости обещает убить «эту сволочь», он практически решает свою судьбу. Ему предстоит попасть под раздачу.
Любопытно, что ранее с Мэри МакЛейн пытался завести роман младший лейтенант Денис Нулин по прозвищу «Очко» (дебют Олега Малкина). Стремясь к общению с ней, младший лейтенант обращается к чукче Василию с просьбой написать ему шпаргалку на «американском языке». Тот умело и цинично подставляет Нулина, заставляя того сказать американке пошлость, а затем ловко уходит от обвинений со стороны младшего лейтенанта. Однако ранее, намеренно разъединяя Нулина и МакЛейн, Василий вдруг сообщает ему имя и звание американки. Не потому ли, что на следующий день пилоту предстоит погибнуть, разбившись на неисправном самолете? А то, что причина падения самолета состоит именно в техническом состоянии крылатой машины, прямо говорится в фильме. Это еще одна разгадка до загадки. Самолеты портит чукча Василий Попов — больше некому.
Следует также сказать и о том, что разъединяется и вторая намечающаяся пара советского пилота и американской летчицы — младшего лейтенанта Шматко по прозвищу «Сало» (еще один дебютант — Артем Волобуев) и американки Типпи (в исполнении Сары Раттли). На этот раз падает второй самолет, которым и управляет Типпи. Ну а судьба «подхватившего эстафету» у Нулина Туровского станет ясной из дальнейшего. Итак, наших летчиков и американок разводят без сантиментов, жестко и трезво, причем делает это отнюдь не незадачливый замполит Свист (Юрий Ицков), который только и твердит беспомощно «надо разводить, ох разводить надо...», а совсем другие силы.
Комендант же еще до падения управляемого американкой самолета, сразу после прибытия Василия Попова обратно на Чукотку, слышит за окном разговоры молодых летчиков об американках и снова, казалось бы беспричинно, начинает беспокоиться, снова оставляет пьянство и идет что-то выяснять. Он просит у Шматко посмотреть фотографию Типпи и возвращает ее ему с, казалось бы, невозможными словами: «Все правильно. Хорошая девушка». Дело в том, что коменданта волнует не «моральное разложение» летного состава, а Константин Туровский, с которым намеренно и расчетливо флиртует его жена. Отметим, что до этого частые визиты Туровского к Зареве видит ее любовник Лисневский, видит, но ничего не предпринимает. Итак, Юрченко идет к Зареве и, безусловно, застает там Туровского, но... вроде бы ничего не происходит. Туровский жив-здров, а комендант возвращается к своему обычному существованию с водкой, рассолом и супом.
Это последняя сцена с участием коменданта. Почему же Юрченко погибает именно после нее? И кто убил коменданта? Ответ на второй вопрос становится очевидным из хода расследования, во время которого выясняется, что в Юрченко стреляли из американского карабина, находящегося только в руках чукчей, с расстояния более 250 шагов, и эпилога, в котором открывается, что сожительница Юрченко Валентина давно и плотно связана с чукчами. И что она — прекрасный стрелок, причем единственный в своем роде. Валентина, по словам старшего чукчи Ивана, может попасть «с трехсот шагов в русский пятак».
Но что же послужило причиной убийства коменданта?
Валентина проговаривается Юрченко о взаимодействии Ромодановского и чукчей. Суп из морепродуктов, которым она угощает коменданта, сделан из того, что совместно наловили Роман Денисович и Василий, а, значит, Ромодановский ходил в поселок чукчей, поскольку сам Василий находится на излечении у своих родителей после нелегкого перелета в грузовом отсеке на Аляску и обратно. Учитывая, что Юрченко уже пытался допрашивать Ромодановского на предмет заговора против себя, Валентина понимает, что теперь ему нужен Василий и нужны чукчи. Это подтверждается и тем местом, где было найдено тело Юрченко: далеко за пределами аэродрома. А ведь до этого в фильме Юрченко ни разу не покидал его. Все действия коменданта полуслепы и спонтанны (не то, что будущие действия следователя, прибывшего расследовать его убийство), но он становится опасным для плетущих заговор персонажей, и они его убивают.
На фигуре следователя Якова Ларионовича Гуцава следует остановиться отдельно. Эта «важная птица» прибывает на аэродром Дальний в сопровождении ординарца старшего сержанта Черных именно в тот момент, когда комендант уже убит, а самолет, управляемый американкой Типпи, еще не разбился. Любопытно, что крушением самолетов Гуцава как будто бы совсем не интересуется, хотя моментально понимает все, что происходит на Дальнем, открывает для зрителя все хитросплетения интриг на маленьком клочке Чукотки и вникает в каждую деталь. Как будто бы кто-то лампочку включил в темной комнате: от внимательного взгляда грузинского особиста-философа не ускользнет ничего. Куда там Эркюлю Пуаро и Порфирию Порфирьевичу! Гуцава знает жизненные истории и тайны каждого, он умело добывает информацию, видит людей и вещи насквозь. Недаром Рогожкин дважды акцентирует внимание зрителя долгими крупными планами на умных зеленоватых глазах следователя.
Суть в том, что до Дальнего наконец добралась ВЛАСТЬ. Власть безжалостная, циничная, всевидящая, мудрая, по-настоящему сильная и прагматичная. По словам самого Гуцавы, только идиоты власть любят, власть «уважать и бояться надо, а иначе что же это за власть», иначе получается лишь рабская любовь к господину. Именно в этой парадигме Власть начинает наконец действовать на Дальнем. «Как тут у вас все сложно, запутанно» — сетует Гуцава, однако реально для него все тайны — лишь тонкая скорлупа, стоит поддавить — и наружу вытекает правда. Ничто не скроется от прозорливого взора эдакого интеллигентного Берии, никто не сможет устоять — ни холеный капитан Лисневский, ни Зарева, ни Валентина, ни прошедшие, казалось бы, уже все круги ада политзэки, ни хитроумный чукча Василий.
Однако образ следователя Гуцавы был бы неполным, если не принять во внимание, что он в реальном и мистическом смысле принимает эстафету от коменданта аэродрома Юрченко. Своего рода эстафетной палочкой служит деревянная тросточка коменданта, которую Гуцава сразу забирает себе при осмотре личных вещей убитого и с которой не расстается до отлета из Дальнего. И еще: одет следователь точно так же как и комендант: зеленый френч без знаков различия и фуражка без кокарды, тросточка только дополняет образ. Вот только галифе у него синие — НКВД все-таки! — да вместо пижонской черной кожаной куртки обычная короткая шинель без опознавательных знаков.
Дабы до конца закрепить у зрителя мистическое восприятие Власти, Рогожкин рисует нам сцену главного следственного действия Гуцавы. Тот ложится на место, где было найдено тело Юрченко. Автор фильма представляет его как некое сакральное действо: контур тела убитого обложен камнями, уложенными на скудную растительность тундры, и Яков Гуцава ложится в этот контур, как на некий инфернальный алтарь — пытаясь выяснить, ради чего принесен в жертву горе-комендант Юрченко. После чего следователь решительно встает, оглядывается вокруг и... теперь он понял все.
В самом финале расследования Гуцава и сидит на обычном месте коменданта в отдельном помещении столовой, так же, как Юрченко, поигрывая деревянной тросточкой, вот только не заливает себе мозги алкоголем. Он предельно собран, поскольку разговаривает с главной подозреваемой — Валентиной — и бывшим политзэком Ромодановским. О судьбе Ромодановского Гуцава также знает все. Называет его талантливым человеком, талантливым во всем, даже извиняется за простоватое слово «повар» и заменяет его на уважительное «кулинар», но при этом умело провоцирует на признания и Валентину, и Ромодановского — тот нелепо бросается на защиту беременной поварихи, но тут же уличается во лжи. «Нонсенс!» — лукаво улыбается Гуцава, и... И ничего не происходит. Он оставляет все как есть.
Это наиболее удивительный поворот фильма. Ведь к этому времени и Гуцава, и зритель уже поняли, что в заговоре участвуют практически все опрошенные следователем люди. Чукча Василий Попов никак не может не быть связан с Ириной Владимировной Заревой, в противном случае, откуда чукча так хорошо знает «язык американцев»? И патроны, одним из которых был убит Юрченко, достает у американцев именно Василий. Да и доносы на коменданта, как выясняется, тоже писал Василий. Сама Зарева также явно знала о заговоре и причастна к убийству коменданта, поскольку проговаривается следователю именно об убийстве (хотя причины смерти к тому времени еще держатся в тайне), пытаясь защитить своего любовника Лисневского. Тот в свою очередь тоже бросается на помощь Ирине Владимировне, пытаясь взять вину за убийство на себя. «Ирину не трогайте!» — просит он. Бывший политзэк Иван Яковлевич (вспомним — нейрохирург!) не находит в голове убитого коменданта пулю, в то время как это без труда делает сержант Черных. То есть на лицо явный саботаж следствия и со стороны политзэков. О том, что убийство совершила Валентина, проницательный Гуцава или догадывается, или узнает от Василия Попова, на которого оказывает резкое и эффективное давление.
И, тем не менее, следователь охотно и по собственной инициативе проглатывает наживку, оставленную заговорщиками: конфликт Туровского и Юрченко. То, что это наживка и что выставляют ее по меньшей мере два человека — Иван Яковлевич и Ирина Владимировна, — ясно из первой части фильма. А то, что наживка следователем проглатывается зряче, очевидно: Лисневскому Гуцава говорит, что убил не он, потому что он «стрелок хреновый». Но если плохим стрелком оказывается регулярно ходящий на охоту Лисневский, то какой уж там стрелок из молодого лейтенанта-летчика? У Лисневского больше всего мотивов для убийства Юрченко, но его оставляют невредимым, лишь слегка набив морду, чтобы не смел повышать на власть голоса. Почему? Это объясняет сам Гуцава: «Вы нам пока здесь нужны».
В этом-то, по всей видимости, и разгадка действий Гуцавы. Если Ирина Владимировна имеет большие связи в Москве, то тот же Лисневский легко может быть отправлен под трибунал за препятствие следствию. Оба бывших политзэка так и простятся обратно в лагерь, один за соучастие, другой за то же препятствие следствию. И уж конечно и убийца Валентина, и доносчик, и контрабандист Василий Попов заслуживают того, чтобы «лес валить». Но Гуцава не занимается арестами этих людей, потому что… как представитель настоящей Власти он действует исходя из целесообразности. А убитый комендант — не в счет. «Алкоголик он был ваш Фома Ильич» — говорит Гуцава Валентине. Тем более не в счет один мальчишка-летчик, влюбленный в американку, когда «разворачиваются события, соизмеримые с пространством Вселенной».
Стихийную самоорганизацию разношерстного общества многонациональной и социально неоднородной Империи Власть неожиданно поддерживает. Заговор столь разных людей носит явный имперский и изоляционистский (антиамериканский) характер. Вот только это все стихийные, неорганизованные действия. Очевидно, например, что перегон (мост между Россией и Америкой) мешает чукчам прежде всего потому, что шум самолетов пугает диких зверей и мешает охотникам. Но вот тот же чукча Василий мечтает летать на боевом истребителе...
Следователю, олицетворяющему власть, как выясняется, не так уж важно, кто убил коменданта, его беспокоит то, что на Дальнем все так запущено, что люди занимаются не важными для них самих и для страны делами, а Бог знает чем. «Ох, сложно тут у вас все, запутанно» — приговаривает Гуцава и начинает наводить порядок. Лисневскому сказано больше не писать рапортов о переводе на фронт, «вы здесь нужны». Чукча Василий Попов, мечтающий летать, отправляется в летное училище, становится гвардии младшим лейтенантом и героически погибает за Родину. Ромодановский, который не собирался больше заниматься авиацией, направляется в закрытый институт разрабатывать отечественные истребители (не все же золотом платить за американские?!). А Валентина отправляется к чукчам, поскольку она — прекрасный охотник, и традиционный образ жизни этого этноса ей больше подходит. Скоро все войдет в норму. Скоро перегон станет не нужным.
Следует отметить несколько важных деталей в фильме, подтверждающих и дополняющих общую идею фильма. Во-первых, молодые летчики-славяне, столь падкие до интересных американок, не воспринимают Чукотку как часть страны. Танцуя с американкой, один из летчиков говорит: «Это конечно не Россия, Чукотка...» Не мудрено, что вот такие неправильно все понимающие комсомольцы и могут быть назначены козлами отпущения. Во-вторых, основная часть фильма происходит в 1943 году, когда петлицы с ромбиками на форме солдат и офицеров Красной Армии постепенно заменялись на погоны, практически полностью идентичные погонам армии Российской Империи. Из истории известно, что первые погоны пошли в Красную Армию со старых складов, это были погоны, сделанные еще в царское время. И вот все действие фильма петлицы постепенно вытесняются погонами. Первыми в фильме они появляются у младшего лейтенанта Туровского, своего рода отданной на заклание жертве имперских заговорщиков. Вспомним, что и оружие, из которого стреляли в неправильную власть в лице коменданта Юрченко, было в свое время закуплено Царской Россией. К моменту прибытия следователя Гуцавы на аэродром имперская символика на военной форме полностью вытесняет комиссарские ромбики на петлицах.
Антиамериканская, изоляционистская направленность заговора и, видимо, пафоса фильма видна также из того, что неправильную власть, то есть коменданта, убирают сразу после наглядной демонстрации того, насколько эта власть погрязла в связях с союзниками: все приборы, которыми ест Юрченко, имеют четкое клеймо «US». Это не случайный кадр. Камера достаточно долго останавливается на приборах, чтобы акцентировать внимание зрителя. Далее следователь в комнате коменданта обнаружит множество вещей, привезенных союзниками. «Скромно живете» — усмехается Гуцава. Можно сколько угодно в пьяном угаре кричать про фронт и про тыловых крыс, но это только пьяный бред, на деле ты давно уже погряз во всем американском...
Фигура чукчи Василия, представителя самого анекдотоёмкого этноса Империи, ставшего и заговорщиком, и героем войны, чрезвычайно важна. Не ершистые славяне-лейтенантики выводятся в фильме героями (те только на Ромодановского горазды наезжать за приготовление берлинского — в их понимании «фашистского» — штруделя), а именно чукча. Но столь же важна и фигура Ромодановского, человека, осужденного по 58-й статье. Он нужен, и он становится снова авиаконструктором. Конечно, можно покупать за золото американские «Аэрокобры» и перекрашивать американские звезды в красный цвет, но лучше иметь собственные истребители, поэтому не на Колыму путь бывшему политзэку, а в институт. Империи нужны собственные истребители. С перегоном пора заканчивать.
То, что Александр Рогожкин выступит против этнической ксенофобии, никто не сомневался — его прежние картины были также пронизаны тем же духом интернационализма, — но вот что появится, хотя бы со знаком вопроса, пафос имперский и изоляционистский — это, пожалуй, новость. Безусловной новостью оказалось и то, как режиссер попытался изобразить власть — беспощадной и циничной, но мудрой. Можно конечно пофантазировать на тему, что мы имеем иллюстрацию к произошедшему в нашей стране (или точнее к распространенным представлениям на этот счет): на смену сильно пьющему правителю приходит непьющий представитель органов и наводит в стране порядок, но это было бы уже гиперинтерпретацией.
Пожалуй, все дело в том, что Александр Рогожкин, хоть и стал снимать совсем другое кино, но так и остался романтиком: он верит, что подобного рода вещи могут происходить, при том что не в состоянии предложить никакого зримого, а не мистического, рецепта.
Мы же должны поблагодарить автора «Перегона» за то, что столь животрепещущие темы и проблемы, о которых до сих пор шел разговор в узком кругу социогуманитариев, теперь с изяществом, загадочностью и иронией настоящего художника оказались вынесены на широкую публику.
