В Чечне убит один из лидеров сепаратистов Абдул-Халим Сайдулаев. Именно этот человек после убийства Аслана Масхадова в марте 2005 года стал первым среди «ичкерийцев» защитников идеи независимого чеченского государства. На него были возложены обязанности президента уже несуществующей к тому времени самопровозглашенной Чеченской республики Ичкерия. В отличие от Абхазии, Нагорного Карабаха и Приднестровья, это непризнанное государство к марту 2005 года не имело уже ни своей территории (не считать же единой территорией диверсионно-террористические анклавы и сепаратистское подполье, включающее в себя и ячейки в городе Грозный), ни четкой властной структуры, ни единого командования.
Объективности ради отметим, что все перечисленные выше признаки слабо проявлялись и при «второй Ичкерии» времен Аслана Масхадова и даже в период «первой Ичкерии» харизматического Джохара. Таким образом, Абдул-Халим Сайдулаев был в течение своей недолгой «легислатуры» президентом без государства, главнокомандующим без армии, лидером, чье лидерство не очень то признавали такие «сами себе президенты», как Шамиль Басаев. Тем паче, что ни харизмы Дудаева, ни военного опыта Масхадова, ни диверсионно-террористического мастерства Басаева, ни высокого уровня пиар-искусства Мовлади Удугова у покойного не было. Нельзя сказать, что до своего «президентства» Сайдулаев чем-то особенным выделялся среди «ичкерийцев». Последний (на сегодняшний день) лидер Ичкерии до своего «хождения во власть» был исламским богословом (алимом) и отличился участием в религиозных диспутах и проповедями. Это позволило ему выдвинуться среди «ичкерийцев», как знатоку ислама и исламского права. К моменту своего выдвижения на «президенсткий пост» Сайдулаев был главой верховного шариатского суда.
По справедливому замечанию корреспондента радио «Свобода» Андрея Бабицкого, последний «президент» Ичкерии «пытался как-то соединить линию радикальных мусульман с линией умеренного центра, который ассоциируется с фигурой Аслана Масхадова. Ему в значительной мере это удалось. Сегодня и те, и другие воюют вместе». Однако бросается в глаза сегодняшний военно-политический и организационный кризис чеченских «моджахедов». После Беслана образ ичкерийских «freedom-fighters» в значительной степени поистрепался и в Европе, и в США (хотя в последних этот образ был популярен скорее в кругах левой «либеральной» интеллигенции, а не в официальных кругах). Перейдя тонкую грань, отделяющую терроризм от массового детоубийства, защитники ичкерийской независимости потеряли всякую «легитимность» (речь в данном случае идет не о легитимности вообще, а о легитимности в глазах европейских, американских и даже российских правозащитников). Сегодняшние теракты «ичкерийцев» скорее, если следовать строгим дефинициям, напоминают военные диверсии. Не озвучиваются политические цели и задачи, не выдвигаются лозунги. Все делается, как в известном анекдоте про всеми забытого партизана, который по четным дням мосты взрывает, а по нечетным пускает под откос поезда. Что ж, подобный опыт в чеченской истории уже был. До 1970-х годов в горах скрывался такой противник Советской власти, как Хазуха Магомедов. Однако сильный характер и воля к сопротивлению Хазухи Магомедова никоим образом не могли изменить стратегию политики СССР по отношению к Чечне (равно как и должным образом повлиять на мировое общественное мнение).
Гибель Абдул-Халима Сайдулаева не вызвала того резонанса, которым сопровождалась «ликвидация» Аслана Масхадова. В марте 2005 года многие представители СМИ, политологического сообщества и в России, и за рубежом говорили, во-первых, о радикализации чеченского сепаратизма, а во-вторых, упрекали российскую власть в неумении и в нежелании вести переговоры с сепаратистами. Гибель Масхадова рассматривалась даже как «упущенный шанс» Кремля на достижение мира в Чечне. События марта 2005 — июня 2006 гг. опровергли многие прогнозы, сделанные полтора года назад. Радикализации чеченского «сопротивления» не произошло. Скорее, мы наблюдаем его маргинализацию.
Сегодня идея независимого государства Чеченской республики Ичкерия умерла или, как минимум, находится в коме. Вообще этнонационализм, который стал идейно-политической основой борьбы части чеченского общества за суверенитет и независимость, на Северном Кавказе уступил место исламскому «интернационализму». При этом идейно-политический центр исламского «интернационала» находится не в Чечне, а в Дагестане. Полиэтничный Дагестан как нельзя лучше подходит для этой роли. Таким образом, чеченская борьба стала каплей в общекавказском исламистском море.
Теракты последних двух лет проходят не под лозунгами «свободы Ичкерии», а с идеями «чистого ислама». Так было в Нальчике осенью 2005 г., так было в селении Тукуй-Мектеб Ставропольского края в феврале 2006 года, так было в Дагестане, где только в первой половине 2005 года прошло более 80 террористических актов, а сообщения о взрывах и боях с вооруженными группами исламистов поступают почти каждый день. Чечня перестала быть эксклюзивной территорией нестабильности. Характер угрозы на Кавказе изменился. На смену сепаратистскому этнонационалистическому терроризму пришел терроризм исламский, более соответствующий стандартам «международного терроризма» и террористическим практикам Ближнего Востока и Северной Африки. Отсюда и снижение общего интереса к ситуации в Чечне, которая становится фактически одним из “case studies” исламского терроризма и радикализма. Отсюда и отсутствие тех комментариев, которыми были так полны масс-медиа в связи с гибелью Аслана Масхадова. Сегодня от Москвы никто не требует ведения переговоров с боевиками, а Сайдулаева не называют легитимным президентом Чеченской республики Ичкерия, с которым можно и должно было договариваться.
Вопрос же о том, кто будет преемником погибшего «президента», является скорее не политическим, а техническим. Очень точно эту ситуацию описывает знающий военно-политические структуры боевиков изнутри Андрей Бабицкий: «Как это повлияет на общую политическую ситуацию в Чечне и, вообще, на российские операции по уничтожению боевиков? Похоже, что существенно не повлияет. Масхадов — фигура гораздо более известная и влиятельная — в общем, тоже мало влиял на ход военных действий, поскольку другие люди определяли стратегию и тактику. И сейчас к власти придут те, кто реально выстраивал стратегию последних 6–7 лет этой войны. По конституции, по всей вероятности, по "лесной" конституции Ичкерии пост президента Ичкерии займет Доку Умаров, вице-президент. Он действующий полевой командир, человек, который проводит достаточно много времени в лесу, разрабатывает боевые операции, участвует в них сам».
В любом случае это будет «лесной президент» с «лесной» же легитимностью. Его участие в боевых действиях (в отличие от Доку Умарова, Сайдулев больше работал с исламским словом, чем с исламским делом) делает его фигуру малопривлекательной даже для тех, у кого остались последние иллюзии насчет возможности переговоров с «ичкерийцами». В любом случае все действия Умарова будут встроены в пока (!) разрозненные действия «исламских интернационалистов». Сумеет ли встать во главе ичкерийского движения Шамиль Басаев на самом деле — тоже вторичный вопрос. Не вполне доказательными являются и опасения, что в случае победы Басаева движение будет более радикальным. Сегодня ничто не мешает «неистовому Шамилю» вести борьбу с более жестких позиций (хотя куда уж жестче). Реально этому не мог бы помешать ни Масхадов, ни Сайдулаев, ни Умаров. И сегодня российской власти надо опасаться не столько Басаева, сколько тех социальных условий, которые делают популярным людей типа Басаева. Именно неблагоприятная социально-политическая ситуация на Кавказе дает для него террористическую пехоту.
Для содержательного (а не пиаровского) противоборства с вызовом радикального ислама важно не уничтожение одиночек (пусть даже и знаковых), а реальное присутствие российской власти на Кавказе. Сегодня же это присутствие ограничивается имперским форматом. Главное — внешний контроль над территорией, а также соблюдение формальной лояльности. Никаких попыток социализации и модернизации (как в советские времена) Северного Кавказа центральная власть не делает. И речь в данном случае идет не о восстановлении системы репрессалий или партийно-номенклатурной системы, которые оставили о себе дурную память. Речь идет о включении Кавказа и кавказцев в общероссийские социальные связи. Необходимо дать почувствовать жителям Кавказа, что они такие же представители российской нации, как жители Рязани, Калуги или Саратова. Второе (о чем автору этих строк сказал один из дагестанских чиновников во время моего недавнего визита в Махачкалу) — это установление справедливой власти. «Мы дагестанцы можем жить бедно и стесненно, но не потерпим несправедливой власти. Это у нас в крови», — сказал собеседник автора. Установление такой власти (а не системы добровольных помощников московских высокопоставленных мздоимцев) — задача для Кремля (да и для всех нас) первостепенной важности.
И последнее (по порядку, но не важности) замечание. Гибель Сайдулаева сегодня преподносится как победа не столько российской власти и спецслужб, сколько Рамзана Кадырова. Министр правительства Чеченской Республики Муслим Хучиев отметил, что уничтожить Сайдулаева удалось при обработке оперативной информации сотрудникам полка милиции специального назначения №2 имени Ахмата Кадырова совместно с силами Аргунского районного отдела внутренних дел. Сегодня именно премьер-министр Чечни является полновластным хозяином республики. Сам Кадыров в интервью «Интерфаксу» заявил, что "террористы практически обезглавлены. Нанесен решительный удар, опомниться от которого им впредь никогда не удастся".
Убийство Сайдулаева фактически совпало со ста днями пребывания Рамзана Кадырова на посту главы чеченского правительства. "Послезавтра Рамзан Кадыров может стать президентом". Статью с таким интригующим названием опубликовала, пожалуй, наиболее содержательная газета Чечни "Чеченское общество" (№12, автор Мурад Магомадов). "Чеченское общество" также сообщило: "Последний номер молодежной газеты "Редакция" вышел с огромной надписью на обложке: "50 молодых политиков России". И чуть ниже — надпись: "Послезавтра они могут стать президентами". Обе эти надписи означают, что газета закончила составление рейтинга молодых политиков России и опубликовала их фамилии в очередном номере. Первым в этом рейтинге оказался Рамзан Кадыров".
При этом поступки и действия Кадырова — младшего (и об этом автор этих строк не раз уже писал) далеко не всегда соответствуют и российскому законодательству, и логике «властной вертикали». Кадырову прощается то, что никогда не простилось бы любому российскому губернатору. В окружении премьера Чечни много вчерашних боевиков, которые осознали, что встраивание в российскую власть, преодоление маргинального статуса намного лучше, чем участие в партизанских рейдах. Однако стали ли эти «пророссийские кадры» законопослушными гражданами, готовыми соблюдать законы и права людей? Риторический вопрос. А значит, точку в разрешении чеченского кризиса ставить рано. Сегодня чеченский кризис трансформируется. Радикальные боевики («ичкерийцы) включаются в исламистский интернациональный проект, а умеренная их часть — российские властные структуры. Того чеченского вызова, который был нам явлен в 1990-е годы, больше нет. Однако это никоим образом не означает его «окончательного разрешения».
