В первой части статьи уже говорилось о том, что русофобия, веками доминировавшая в отношениях Западной Европы к России, имеет под собой, в первую очередь, рациональные основания. Здесь же обратим внимание на факторы сугубо материального, можно даже сказать — меркантильного свойства, постоянно воспроизводящие западную русофобию. Речь пойдёт даже не столько о геополитике, сколько о геоэкономике. Ведь даже в основе старого германского натиска на Восток вплоть до времён Гитлера лежали чисто желудочные интересы. Нет оснований считать, что до и после было как-то по-другому.
В основе западной политической мотивации лежали и лежат соображения экономической выгоды, рыночный расчёт. Россия для Запада — в первую очередь, рыночный конкурент, а потом уже всё остальное (православные схизматики там, скажем, или большевики). Собственно, подобным же образом европейские нации относились и друг к другу, отлично понимая те мотивы, которые ими двигали во взаимной вражде. А вот русских — не понимали. Как и русские их.
В нынешнем Евросоюзе движущие силы взаимоотношений западноевропейских наций остались такими же, как и накануне Первой Великой мясорубки 1914–18 гг. Просто своим рацио европейцы поняли, что воевать между собой им теперь просто самоубийственно и выработали новые правила конкуренции. Короче, из враждующих феодальных замков — национальных государств — Европа переселилась в большую коммуналку. Соответственно, изменились и нравы, но не в лучшую сторону. Жить стало относительно безопасно, как в коммуналке. Только соседи зорко следят друг за другом: чтоб никто не перерасходовал воды, газа и электричества, устанавливают очерёдность выноса мусора и т.д. Каждый не прочь стащить у соседа то, что плохо лежит, прекрасно зная, что сосед лелеет в отношении твоего имущества ту же мечту. Идёт война всех против всех, сдерживаемая только общими стенами коммуналки — вне её жить негде, враждовать в открытую — значит спалить дом. Вот и приходится как-то уживаться.
Если Европа — это коммуналка, то Россия испокон веков стремилась к созданию семьи народов. В этом коренная разница. Российская империя была большой патриархальной семьёй народов под властью Белого Царя, как называли русского монарха большинство российских «инородцев». Семьёй народов, только уже не патриархальной, а более эгалитарной, братской, был Советский Союз. Что лучше — семья или коммуналка, это во всех отношениях вопрос субъективный. Наиболее нахальным, пожалуй, больше по нраву, конечно же, коммуналка. Семейное общежитие строится либо на безусловном авторитете, либо на взаимной симпатии и проистекающей из неё готовности к компромиссам. Коммунальное бытие — на умении огрызаться. Взаимное умение скалить зубы и кусать устанавливает общий баланс интересов. Рационально, а главное — демократично.
Конечно, случаются и отклонения в ту или другую сторону. Бывает, что и соседи в коммуналке попадаются порядочные, бывают и в семье тираны. Важно просто отметить общее отличие векторов организации цивилизационного пространства — как это делала Европа и как это делала Россия.
Русскому (как, впрочем, и представителю некоторых других восточных народов) кажется вполне понятным, что соседа можно по-человечески задобрить. Достаточно как бы выпить с ним на брудершафт — и дружба до гроба гарантирована. Вообще-то, это идёт от архаичных традиций гостеприимства и побратимства, свойственных многим народам. На Западе они были утрачены быстрее. Русские, подобно индийцам и некоторым другим народам, сохранили такие традиции, равно как сельскую общину и т.д., намного дольше. Поэтому-то, наверное, Александру Невскому и другим русским князьям оказывалось проще выстраивать политику на личных человеческих связях с ордынскими ханами, которые если и рубили головы, то без гуманистической демагогии, чем с расчётливыми двуличными «папежниками». С татарами обменялись аманатами, выпили бузы — и братья до первой ссоры. С западником как ни дружи — а он скажет: дружба дружбой, но табачок врозь.
Поэтому Россия всегда бывала неприятно поражена, сталкиваясь с типичным западным отношением к себе. Русский человек исходит из представления, что на Земле места и всякого добра — много, на всех хватит. Так чего же грызться? Живи и давай жить другим! Неужели то, что я начинаю жить в достатке, может вызвать у кого-то неприятие, особенно если этот кто-то живёт ещё лучше? Так почему же европейцам так не нравится, когда Россия начинает подниматься? Вот потому-то и не нравится. Ещё один конкурент. Люди с психологией коммуналки могут относиться только так. И чтобы уничтожить конкурента, в ход идут все средства. Естественно, под аккомпанемент какой-нибудь демагогии, типа «прав человека».
А теперь посмотрим, как эта западная «стратегия» в отношении России осуществлялась на протяжении веков. С поразительным постоянством периоды относительного экономического процветания России сменялись временами упадка и хаоса. Причём почему-то вдруг всякий раз оказывалось, что не без медвежьей услужливости «культурных европейцев» (+ американцев, начиная с ХХ века). Самый известный пример — активное участие транснациональных финансовых групп и некоторых европейских правительств в разжигании российской революции начала ХХ века. Средства, «инвестированные» в революцию, наверняка сопоставимы со средствами, инвестированными в российскую экономику того периода! Хотя точно их, кажется, до сих пор никто не считал и не сравнивал. Такой учёт связан с известными трудностями. На поверхность вышли только отдельные каналы финансирования революционных партий, вроде всяких банкирских домов Варбурга, Шиффа, Лееба и Куна и т.п., а полную картину мы наверняка никогда не узнаем.
Подбор и анализ фактов разного рода подрывной деятельности «агентов влияния» в России, коих некоторые видят уже в «жидовствующих» еретиках конца XV века, — дело особого труда. Тем более что на эту тему сейчас написаны уже горы литературы — иногда достоверной, чаще, к сожалению, легковесной, рассчитанной на сенсацию или на определённый узкий круг доверчивых читателей. Не будем здесь заниматься анализом таких фактов и концепций. Попытаемся сделать проще, а именно — посмотреть, как соотносятся периоды экономического (и политического) подъёма России с ростом внутренних нестроений в России и нарастанием международной напряжённости, в фокусе которой также оказывалась Россия.
Самый первый эпизод геоэкономического противостояния России и Запада произошёл уже при Иване III, в конце XV столетия. Классическая версия прекращения торговли Ганзейского союза в Новгороде общеизвестна. Московский государь осерчал на то, что в Ревеле жестоко казнили русского и в припадке гнева повелел всех немцев, бывших по торговых делам в Новгороде, заточить в тюрьму, а их имущество конфисковать. Иногда прибавляют, что факт казни русского был далеко не единичным, и это кажется вернее. Вряд ли мудрый государь, с именем которого связано воссоздание Русской державы, рискнул бы подвергнуть риску полного разрыва важный канал связей России с Западом (связей, которыми очень дорожили поздние государи «Рюриковой» династии) из-за одного эпизода. Скорее всего, дело было не только в этой ревельской казни. Известия о многочисленных эпизодах подобного рода могут свидетельствовать об ожесточении экономической конкуренции на балтийских путях между Ганзой и усиливающейся Россией. Вернее всего, именно Ганза, раньше выгодно обделывавшая свои дела со слабым Новгородом, стремилась закрыть новой сильной России доступ к своим рынкам. И, возможно, сумела спровоцировать Ивана III на такой шаг, что формально именно московский государь был выставлен зачинщиком конфликта.
Некоторые исследователи (см., например: Мартиросян А.Б. Заговор маршалов: британская разведка против СССР. М.: Вече, 2003) возводят начало подрывной работы западных спецслужб против России ко временам Ивана Грозного. При всей видимой натянутости версии об убийстве царя Ивана IV английскими агентами, отметим, что вторая половина XVI века — время предельного обострения отношений России с ближайшими западными соседями. Как раз во время Ливонской войны Англия начала устанавливать тесные контакты с Россией. Иван IV возлагал на эти связи очень большие надежды, так как Россия с помощью них могла выйти из «международной изоляции» на Западе. А свободное общение с Западной Европой было одной из важнейших целей политики этого просвещённейшего (по меркам того времени) государя. Но Англию интересовали исключительно торговые выгоды, в частности — путь в Индию, и возможность по дешёвке закупать предметы русского экспорта. Поэтому царь вскоре разочаровался в перспективах русско-английских отношений и явно охладел к англичанам.
После Ивана Грозного не только англичане, но также голландцы и французы неоднократно просили об особых преференциях для себя перед другими и даже о монополии на торговлю на Русском Севере, но русское правительство неизменно подтверждало свою приверженность свободе торговли: купцам любых держав вольно торговать с Россией. Не аукнулась ли эта независимая политика в какой-то степени во время Смуты?
При царе Михаиле Фёдоровиче Россия строила «многовекторную» политику, лавируя между блоками иностранных государств, избегая прямого участия в военных конфликтах. Кратковременный эпизод участия России в Тридцатилетней войне на стороне одной из коалиций не привёл к желаемым результатам. Со стороны Европы мы не видим в это время каких-то усилий для того, чтобы добить вконец ослабевшую после Смуты Россию — своих проблем хватало, а России как бы и не было.
Но к середине XVII века Россия вышла из разрухи, вызванной последствиями Смутного времени. Царь Алексей Михайлович стремился ограничить иностранное торговое присутствие в России и поднять русское торгово-промышленное сословие. В 1649 году он воспользовался казнью английскими революционерами короля Карла I для выдворения английских купцов и прекращения сношений с Англией. И… всю вторую половину XVII столетия Россию лихорадило. Помимо изнурительной 13-летней войны с Польшей и Швецией, окончившейся присоединением пол-Украины (хотя в ходе войны русские войска заняли было всю Украину, Белоруссию и Литву), Россию трясли городские восстания, бунт Стеньки Разина, стрелецкие мятежи, а главное — Раскол.
Пётр I превратил Россию в первоклассную военную державу. Военная мощь подкреплялась промышленной — до середины XVIII века Россия превосходила Англию по выплавке чугуна! Но после смерти Петра частые дворцовые перевороты, фаворитизм и засилье иностранцев при дворе затормозили развитие Российского государства. Опять «чисто внутренние причины»? Или — не только?
Темпы экономического роста России в конце XIX — начале ХХ вв. давно стали отправной точкой многих альтернативных исторических сценариев, изображающих достигнутые без революций и крови процветание и величие России в параллельном ХХ столетии. (Хотя в этом и состоит главное неправдоподобие, ведь право на величие и процветание необходимо уметь отстаивать, невзирая на количество проливаемой крови, чужой и своей!) К войне 1914 года Россия уже заняла 4-е место в мире по объёму ВВП, обогнав Францию. Почти столь же быстрыми темпами развивалась Германия, потеснившая на мировом экономическом подиуме Англию со 2-го места. Механизм вовлечения двух динамичнейших государств Европы в самоубийственный конфликт вскрыт сейчас достаточно убедительно (см.: Кремлёв (Брызгун) С. Россия и Германия: стравить! М.: АСТ, 2003).
Самое удивительное в этом историческом срезе — то, как экономически более слабая Франция политически подчинила себе тогдашнюю российскую элиту. Последняя уже тогда занималась тем же, что и элита нынешняя — личным обогащением за счёт сумм нежно пестуемого ею Отечества. Лидировали здесь те, кому и было положено — многие члены царствующей фамилии.
После революций в Германии и России обе страны оказались разорены и унижены. Чтобы ни утверждала советская историография, но такого лояльного отношения Запада к Советской России, как в начале 1920-х годов, никогда после не было. Россия нэповская не была конкурентом, наоборот — благодатным полем для делания денег за счёт её самой. Хаммеры разных мастей тут же и ринулись под сень диктатуры пролетариата помогать русскому народу строить социализм.
Индустриализация России была стратегически необходимой политикой. То, как она проводилась, едва снова не поставило страну на грань катастрофы. Почему это произошло? Обычно, в качестве причины, называют некомпетентность Сталина и его окружения (хотя отрицать необходимость самой индустриализации трудно). Обратим внимание вот на что. Первый резкий всплеск послереволюционной русофобии пришёлся на 1927 год — меморандум Чемберлена, разрыв дипотношений с Великобританией. Многие тогда ожидали войны. Пока ещё был нэп, но вопрос об индустриализации был решён советским руководством принципиально. Спор в верхах шёл лишь о её концепции. К этому времени Россия превзошла довоенный ВВП. Она снова становилась опасным конкурентом.
1928 год ознаменовался рядом громких дел против «вредителей в промышленности». Подоплека многих из этих дел заставляет предполагать, что далеко не все из них были «сталинской фальсификацией», как нас убеждали в годы перестройки. Многие из осуждённых «спецов», работая до революции на высоких должностях в крупных компаниях, после революции продолжали получать указания от своих сбежавших на Запад бывших боссов. Напомним: первая пятилетка только начиналась, никто не мог предугадать её результатов, но подрывная работа «на всякий случай» уже велась.
Её масштабы явно усилились после того, как стало ясно: несмотря на опустошительную коллективизацию, Россия не только выдержала испытание, но и успешно становится индустриальной державой, опередив по ВВП «старушку Англию». Тут-то к месту подоспел и Гитлер со своей славянофобией, плохо замаскированной под антибольшевизм. Правда, был один момент, когда казалось, что Россия и Германия смогут поладить, и атлантический Запад был в панике. Но это был всего лишь эпизод. В целом же, во Вторую мировую войну перед англосаксонским миром стояла дилемма: кого из конкурентов уничтожить в первую очередь — Россию или Германию? Гитлер сам помог её решить.
После войны взялись за Россию. Та сфера геополитического влияния, которую выстраивал Сталин, была жизненно необходима СССР. Но не только «советская экспансия» подогревала русофобию в США и Западной Европе, ставшей американской подмандатной территорией. Россия поразительно быстро, без внешней помощи, без всякого «плана Маршалла», восстановила свой довоенный потенциал — уже в 1948 году! А в 1952-м превзошла его вдвое!
Но зато, когда СССР перешёл к созданию «сфер влияния» далеко за пределами своих рубежей — в Африке, в ЮВА, в Латинской Америке — Штаты как будто даже подогревали у СССР этот интерес своей мнимой послевьетнамской слабостью. Вашингтонским стратегам было ясно: Россия экономически не выдержит такой геостратегической гонки. И хотя, наряду с этой причиной, была масса других, содействовавших сокрушению Советской державы, усталость (в первую очередь — усталость партийной элиты, мечтавшей о сытой спокойной жизни, а вовсе не о мировом лидерстве и уж тем паче — упаси Боже! — не о мировом коммунизме) от соперничества с США сыграла не последнюю роль.
В 1980-е годы прошлого века СССР уверенно переходил на стадию «общества потребления». Достаточно просто прикинуть основные экономические показатели СССР и показатели, из которых складывается уровень жизни, а заодно сравнить их с нынешними. СССР последних лет жизни был такой же благополучной и обеспеченной страной, как, примерно, тогдашние Италия или Испания. Ну, а где сейчас Италия с Испанией и где мы?
Зато когда Союз рухнул, Запад без всякой русофобии принимал пьяного дирижёра симфонического оркестра, аплодируя всяким его загогулинам в строительстве, понимаашшшь, демократии. Вот такую Россию — лубочную, бутафорскую, неопасную, с водкой и фольклорными «медведями» — Запад приемлет ох как с радостью! Потому как такая Россия — не жилец. И как только Россия немного вздохнула после «реформ», тут же последовал дефолт. Нам опять пришлось выкарабкиваться из ямы. Не надо говорить, что дефолт был вызван доморощенной дурью. Почему-то все внутренние потенциальные организаторы дефолта до сих пор на высоких постах. Есть такой макрополитический субъект — многоголовая гидра мирового капитализма. Он един во всех странах, что, правда, не исключает периодического взаимопожирания голов.
Не следует думать, будто иррациональная русофобия — это первопричина, а всё остальное в действиях Запада — вторично. Православные Греция и Болгария никогда не раздражали и не раздражают Запад своим православием. Так что не в религиях дело. И не в геополитике исключительно. Российская империя столетие после наполеоновских войн присутствовала в Европе не менее непосредственно, чем после Второй мировой. Но Запад не очень противился этому, пока Россия не стала, в дополнение ко всему, резко развиваться и богатеть.
Что касается «фобий» разного рода, то, например, Англия и США в 1939–40 гг. с лёгкостью встретили пакт Молотова-Риббентропа не в последнюю очередь потому, что он позволял им, руками немцев, резко опустить такого конкурента, как Францию. Можно сказать, что у англосаксов всегда была франкофобия, и в 1940-м она получила удовлетворение. Про постоянное стравливание России и Германии здесь уже говорилось, так что, если мы говорим о «русофобии», стоит считать, что есть и «германофобия» как историческая данность. Кстати, перед 1914 годом она, искусно нагнетаемая либеральными СМИ, достигала в России масштабов поистине космических.
Методика удушения применяется не только к нам. Сейчас мы видим, как в США нарастает «синофобия». Достаточно хотя бы поверхностно ознакомиться с рекомендациями американских экспертных центров по проведению политики в отношении Китая. Их общий мотив: необходимо сдерживание Китая, причём это касается не столько военной мощи и геополитического усиления Китая (этого США пока не очень опасаются), сколько экономического роста Поднебесной.
Ну, а по поводу нынешнего отношения Запада к России — есть такая примета: если нас на Западе всё больше и больше ругают, значит, Россия вновь становится Россией. Невзирая на прошлые, делаемые и запланированные огрехи наших правителей, так оно будет.
