Проблему непризнанных (или самопровозглашенных) государств следует поместить в более широкий — глобальный — контекст, выйдя за рамки постсоветского пространства. Для этого нам следует ответить на вопрос, с чем вообще связана проблема возникновения непризнанных государств и почему решение данной проблемы оказывается столь сложным для мировой политической системы?
Проблема непризнанных государств самим фактом своего существования фиксирует определенное внутреннее противоречие, несогласованность некоторых ключевых положений внутри системы международного права, которое наилучшим образом проявляется в разнице судеб этих самых государств за последнее десятилетие.
Среди таковых государств есть те, что после продолжительного «самопровозглашенного» существования обрели, наконец, легитимность в глазах мирового сообщества. Это — государство Восточный Тимор, признанное, кстати, в мае 2002 г. российским президентом, а также обретшая в 1993 г. юридическую независимость африканская Эритрея. Следует здесь упомянуть, конечно, и Южную Корею, получившую полноценную международную правосубъектность после признания ее Советским Союзом в период правления Михаила Горбачева.
В то же самое время следует помнить и об исчезнувших (не по своей, разумеется, воле), то есть не только де-юре, но и де-факто непризнанных, государствах. Среди них — ликвидированная в 1995 г. Республика Сербская Краина, Чечня-Ичкерия, а также уничтоженный американцами руками Северного Альянса Исламский Эмират Афганистана (напомню так официально называлось государство талибов, правительство которого было признано Пакистаном, Саудовской Аравией и Объединенными Арабскими Эмиратами).
По сей день остаются на нелегальном положении такие государства, как Турецкая республика Северного Кипра (которую признает только Турция) и фактически управляемый Пакистаном Свободный Кашмир. Полулегальный статус имеет и Тайвань (Китайская республика на о. Тайвань), признаваемый примерно тремя десятками других государств. В наихудшем положении находятся самопровозглашенные государства на территории СНГ — в особенности Приднестровье, Южная Осетия и Абхазия, — которых официально не признает никто.
Неодинаковая судьба самопровозглашенных государств отражает то обстоятельство, что международное право на современной стадии своего развития оказывается неспособно регулировать определенные процессы, происходящие с государствами. Так, в частности, международное законодательство бессильно вынести ясный и недвусмысленный вердикт относительно тех или иных результатов гражданской войны, которая в ряде случаев раскалывает территорию страны на два противоборствующих лагеря. Возникает закономерный вопрос, почему мировое сообщество в одном случае, например, в китайском, — принимает результаты гражданской войны, объявляя победителя полноправным представителем своего народа, а в другом — афганском — оно упрямо сопротивляется такому признанию? Притом что Северный Альянс к осени 2001 г. контролировал в Афганистане территорию, едва ли намного превышающую размеры Тайваня. Очевидно, что решение в каждом из этих случаев выносилось в силу политической конъюнктуры, а не какой-то общей установки.
Конечно, совершенно загадочная ситуация складывается со знаменитым правом нации на самоопределение. С одной стороны, почти очевидна вредоносность этого положения, делающего этническое большинство на определенной территории легитимным выразителем «мистической народной воли». Понятно, что ничего кроме бесконечного территориального распада это пресловутое «право на самоопределение» принести не способно. Как справедливо писал политолог Владимир Пастухов, комментируя события в Косово: «Те, кто был этническим большинством, внутри нового государственного образования окажутся меньшинством; следовательно, они смогут воспользоваться, в свою очередь, правом на самоопределение. Эта процедура способна продолжаться до бесконечности, пока не будет поделена последняя деревня».
Однако если посмотреть на это с другой стороны, становятся столь же понятны основания, по которым право на самоопределение было некогда провозглашено и по которым от него теперь оказывается очень нелегко отказаться. Ибо если бы это право не было введено, то неясно, каким образом можно было бы легитимизировать весь процесс деколонизации, фактически — управляемого государственного распада с последующей передачей власти представителям «наций», зачастую просто созданных из разнородного этнического материала бывшими колонизаторами. А если сейчас подвергать сомнению результаты деколонизации (какими бы проблематичными они на самом деле ни были), мы рискуем пошатнуть устои мирового порядка до такой степени, когда само международное право можно будет спокойно передать в ведение какого-нибудь «факультета ненужных вещей». И в самом деле, на каком основании допустимо передавать независимость той или иной территории? Только на том основании, что ее жители образуют некую «нацию», имеющую право на самоопределение?
Но, с другой стороны, и признавать, следуя той же лукавой логике, a priori все возможные самопровозглашенные государства — абсолютное безумие. Некоторые из них возникли исключительно вследствие оккупации территории другим государством с последующим установлением в нем марионеточного режима, — а если признавать юридические последствия любой оккупации, то о какой законности на интернациональном уровне стоит тогда вообще говорить.
Итак, в решении данного вопроса мировое сообщество попало в тупик, выйти из которого далеко не просто. В какой-то мере непризнанные государства СНГ расплачиваются за огрехи международного права. Но только в какой-то мере. Если бы ельцинская Россия в 1990-91 гг. не объявляла бы суверенитет от Российской (Советской) империи, а, напротив, отождествила бы себя с, как тогда было принято выражаться, «центром», многих проблем можно было бы избежать. Во всяком случае, народ Приднестровья, как и русскоязычные жители Прибалтики, не были бы оставлены на произвол судьбы. Что же теперь должна сделать Россия, сознавая свою историческую вину за народы и людей, которые в 1991 г. без малейшего на то права были отданы в распоряжение властителям других стран, зачастую совершенно не собирающимся принимать их интересы и принципы во внимание?
Во-первых, ей следует честно и откровенно причислить себя к бывшим колониальным империям, тем самым зафиксировать свой постимперский статус, соответственно, объявив Содружество независимых государств полноценным аналогом Британского Содружества наций. Это позволит нашей стране связывать ситуацию в Приднестровье с ситуацией в Индонезии или Африке, что на самом деле может принести немалую выгоду (по целому ряду причин, которым следовало бы посвятить отдельную статью). Во-вторых, нужно подумать о своего рода гражданской амнистии «непризнанных стран», возникших в результате постколониального распада. Допускаю, что не во всех случаях потребуется оправдывать сецессию государства или его раскол: в иных ситуациях необходимы переговоры о федерализации страны. Что недопустимо, так это заведомый «двойной стандарт» по отношению к народам и территориям, в частности, к народу Приднестровья, имеющему право на государственную автономию ничуть не меньшее, чем жители Восточного Тимора. В-третьих, не дожидаясь правового разрешения ситуации (хотя и настаивая на нем), России следует в одностороннем порядке признать самопровозглашенные государства на территории СНГ. Сделать это следует опять же после проведения переговоров с лидерами суверенных республик о вхождении «непризнанных государств» в их состав на условиях полноценной федерализации. Если федерализация страны не будет произведена в обмен на урегулирование конфликта, России нужно оставить за собой право действовать самостоятельно. Наконец, надо начинать серьезную дискуссию на самых разных уровнях о том, что под процессом деколонизации должна быть все-таки подведена черта и от безусловного права нации на самоопределение следует отказаться как от заложенной в фундамент любого государственного порядка мины замедленного действия. Минеры сделали свою работу, теперь им стоит побыстрее удалиться.
Выводя ситуацию в СНГ в глобальный контекст, Россия сможет наконец выступить в качестве нового игрока на мировой политической сцене. Пока мы варимся в своем «постсоветском котле», мы — всего лишь объекты внешнего воздействия, готовые за видимость геополитического контроля на пространстве Содружества непрерывно «поступаться геокультурными принципами». И в этом наша основная слабость, со всей отчетливостью проявившаяся в последней попытке подыграть заокеанскому партнеру, ищущему хотя бы какого-то оправдания своей акции в Ираке. Ибо сейчас, в этот момент истории, рационально действует только тот, кто действует «по принципам», а еще точнее тот, кто сам способен создавать и формулировать принципы, по которым он действует.
