Геополитика ТЭК и цивилизационный проект России

26 мая Институт национальной стратегии открыл серию экспертных семинаров "Большая Европа" против "Большой России": пространства борьбы. Темой первого семинара стал анализ "общего энергетического пространства" России и ЕС. В дискуссии приняли участие представители Минпромэнерго Марина Микаелян и Владимир Никитаев, руководитель Института модернизации Михаил Делягин, политолог Антон Суриков, культуролог Владимир Винников, директор института Восток- Запад, экономист Алексей Макушкин, зав. сектором ТЭК ВНИИВС при МЭРТ Владислав Савин, президент ИНС Михаил Ремизов, вице-президент ИНС Виктор Милитарев, главный редактор АПН Борис Межуев и другие эксперты. Провел семинар директор по спецпроектам ИНС, политолог Юрий Солозобов. Состоявшееся обсуждение позволяет сделать выводы о политических угрозах энергетическому суверенитету России и системных мерах по его восстановлению.

Цель проводимой ИНС серии семинаров — выявить основные зоны противоречий в отношениях России с Евросоюзом. Речь идет не о противоречиях между "переговорными машинами" российской и европейской бюрократий, а о противоречиях между двумя проектами для самой России: проектом ассимиляционной евроинтеграции и проектом государства-цивилизации. Сегодня вопрос стоит предельно жестко: либо "Большая Европа" в режиме "ассоциации" Россия + ЕС, либо "Большая Россия", представляющая собственный интеграционный проект на евразийском пространстве и взаимодействующая с Европой на началах партнерства, но не интеграции. Конфликт между этими двумя моделями существует во всех сферах наших взаимоотношений с Европой. И не в последнюю очередь в сфере так называемого "энергодиалога".

Базовой предпосылкой "энергодиалога" является объективная взаимозаинтересованность и взаимозависимость. К началу XXI века Россия, имеющая крупнейшие в мире запасы газа, и Европа, чьи запасы составляют всего 3% от общемировых, оказались более привязаны друг к другу экономически, чем когда-либо в совместной истории. Вопреки расхожему мнению, именно эта взаимозависимость представляет собой не залог гармонии, а фактор растущей напряженности отношений.

Ключевым звеном энергодиалога Россия — ЕС является газовая отрасль. Во-первых, Европа демонстрирует постоянный рост доли потребления газа в общем энергопотреблении. Во-вторых, именно поставка природного газа, из-за системных ограничений на механизмы транспортировки, наиболее жестко привязывает друг к другу потребителей и поставщиков, способствуя созданию региональных альянсов. "Энергодиалог" России и ЕС на ближайшие годы следует рассматривать как борьбу за определение параметров этого вынужденного альянса.

По ситуации на сегодняшний день, рынок газа является рынком покупателя, а не продавца. Все российские газопроводы ведут в Европу, тогда как в структуре европейского спроса доля российского природного газа составляет около трети. Поставки осуществляются на основе долгосрочных контрактов, которые, с одной стороны, дают возможность российской стороне планировать долгосрочные инвестиции в модернизацию транспортных систем, а с другой, являются формой дотирования экономики Евросоюза. Газ, поставляемый из Сибири в центр Европы по первой оптовой цене, доходит до конечных потребителей по цене существенно более высокой (разница обусловлена налоговой и социальной политикой Евросоюза).

Это положение дел могло бы вполне устраивать объединенную Европу. Однако, по мере увеличения спроса на газ в Европе, по мере исчерпания запасов Северного моря и по мере роста экономик стран ЕС, значение и, в самом широком смысле, цена российских поставок потенциально возрастают. Поэтому уже сегодня Евросоюз принимает меры, которые позволят ему остаться хозяином положения. В частности, ЕС осуществляет диверсификацию и либерализацию собственного газового рынка. Политика диверсификации предполагает, что по каждому импортируемому виду энергоносителей должны быть обеспечены поставки как минимум из трех разных источников. При этом доля российского природного газа не должна превысить нынешнего уровня в 36%. Политика либерализации предполагает постепенный уход от долгосрочных газовых контрактов и переход на биржевую торговлю, по примеру рынка нефти. Это должно обеспечить конкуренцию альтернативных поставщиков и переложить на них основные риски, в том числе, политические риски, связанные с транзитными территориями.

Критически важным для обеспечения этой политики является подключение к европейскому рынку новых поставщиков, прежде всего — из каспийского региона. По прогнозам европейских экспертов, доля постсоветских поставок природного газа в Европу может составить до 70%. Учитывая уже упомянутый принцип ограничения удельного веса России на европейском энергетическом рынке, это означает только одно: императивом политики ЕС на постсоветском пространстве является сдерживание России. То есть противодействие любым формам консолидации и интеграции стратегических поставщиков и транспортировщиков сырья. В этом — коренное противоречие между декларируемым в "энергодиалоге" с ЕС общеевропейским энергетическим пространством и перспективами построения Единого экономического пространства в формате Россия — Белоруссия — Казахстан.

Однако проблема политических следствий российско-европейского "энергодиалога", безусловно, шире. Естественная задача наших европейских партнеров состоит в том, чтобы жизненно важные для них энергетические ресурсы России не были капитализированы ею как политические ресурсы и не могли служить рычагом самостоятельной геостратегии. Проект энергополитической десуверенизации, являющийся базовым для ЕС в "энергодиалоге" с Востоком, был рассмотрен экспертами под знаком нескольких основных угроз.

Соответствующее давление оказывается давно, но до сих пор сохранялся своего рода взаимный нейтралитет. С одной стороны, ЕС и США блокировали допуск российских компаний на внутриевропейский рынок оптовых перепродавцов и мешали покупке приватизируемой транспортной инфраструктуры в странах Восточной Европы (Венгрия, Чехия) и бывшего СССР (Украина). С другой стороны, российская сторона не допускала иностранные компании к разработке российских месторождений. Сегодня этот баланс невмешательства нарушается. Появляются первые серьезные симптомы вскрытия ранее недоступного сырьевого рынка России без соразмерного проникновения российских игроков на европейский рынок транзита и переработки. Все попытки Газпрома поучаствовать в приватизации восточно-европейских газораспределительных сетей были решительно пресечены комиссией Евросоюза; а президент Буш в ходе последнего визита в Грузию прямо не рекомендовал ее правительству совершать уже согласованную сделку по продаже магистрального газопровода Газпрому. Между тем, внутри России Газпром утрачивает статус монополиста газодобычи, создавая прецеденты паритетной разработки недр с немецкими партнерами. Этот процесс закономерен и будет иметь продолжение, поскольку в целом проекты сотрудничества с Газпромом — а также жесты политической поддержки Владимиру Путину, — рассматриваются немецкой стороной только в перспективе ожидаемого изменения отношений собственности. Учитывая форсируемую либерализацию акций концерна, этот момент уже не за горами.

Ответной американской реакцией на российско-германскую "газовую" дружбу стало беспрецедентное заявление посла США в России Александра Вершбоу, выразившего, от лица американских компаний, заинтересованность в гарантиях доступа к запасам газа на долгий срок в обмен на технологии по производству сжиженного природного газа, мощности по его приему и регазификации. Главные вопросы, волнующие западные компании, — каким образом будет регламентирована регистрация западных добывающих компаний в России и каким образом будет обеспечен доступ к стратегическим запасам пока еще "миноритарных" акционеров (таких, например, как американская ConocoPillips), намеревающихся стать стратегическими инвесторами. По сведениям экспертов — участников семинара, американский пакет требований — в том числе, допуск американских компаний к российским месторождениям в приоритетном порядке и право строительства частных нефтепроводов — уже согласован и принят российской стороной.

Стремление крупных игроков получить "больший доступ" к российским месторождениям стало уже традиционным. Однако аналогичные заявки делаются из самых разных и неожиданных уголков западного мира, что в целом позволяет говорить о начале долговременной кампании за интернационализацию российских природных ресурсов. Например, в ходе переговоров по ВТО Норвегия, формально не входящая в ЕС, потребовала контроля над трубопроводной инфраструктурой, Австралия — доступа к российским недрам. В итоге, в Москве было подписано двустороннее соглашение с Норвегией об условиях присоединения России к ВТО одновременно с рамочным соглашением о сотрудничестве в энергетическом секторе. Сегодня две норвежские компании — Statoil и Hydra — допущены к участию в освоении Штокманского месторождения. Российское руководство заверило западных партнеров, что избрало Норвегию стратегическим партнером в этой сфере и заговорило об "общей совместной ответственности за управление нефтегазовыми ресурсами в Баренцевом море".

Вопреки официальному оптимизму российской стороны, этот больной вопрос в отношениях с ЕС отнюдь не закрыт и не будет закрыт даже с окончанием переговоров по ВТО. По существу, он "вшит" в саму псевдоинтеграционную модель отношений Россия — ЕС, выраженную в концепции "общих пространств". Одним из параметров общего энергетического пространства (как части "общего Европейского экономического пространства") объективно является система ценообразования. До тех пор, пока сама концепция "общих пространств" не будет пересмотрена, склонная к переговорному прессингу евробюрократия будет методично возвращаться к вопросу о постепенной унификации ценообразования на энергоносители в рамках "большой Европы". Евросоюз хотел бы избежать "энергетического демпинга", из-за которого российские промышленные потребители получают доступ к газу, цена которого в пять раз ниже экспортного уровня. Тем самым российское государство субсидирует свою промышленность "в ущерб международной конкуренции". Существенная доля в экспорте России в ЕС принадлежит энергоемким товарам, таким, как металлы и химическая продукция. И в Евросоюзе хотят, чтобы они стоили дороже.

В печать просачивались неофициальные сведения, что целью переговоров со стороны ЕС является цена газа 45–60 дол. за тысячу кубометров для российской промышленности. В результате, российские энергопроизводители получили бы больше доходов для вложения в свои новые экспортные проекты, а конкуренция для европейской металлургической и химической промышленности снизилась бы. Напомним, что на данный момент (по оценкам ПГ "МАИР") российская металлургия субсидируется на 800 млн. долл. за счет дешевой электроэнергии, еще на 1 млрд. долл. — за счет газа и на 150 млн. долл. — за счет существующих пошлин на экспорт металлолома. Суммарное субсидирование металлургов составляет сегодня 15–17% от выручки, получаемой компаниями. Сейчас внутрироссийские потребители покупают у "Газпрома" энергоносители по установленной правительством цене — около 38 долларов за тысячу кубометров. По оценке экспертов "Газпрома", рост цен при свободном ценообразовании мог бы составить около 30% — почти до 50 долларов за тысячу кубометров, что примерно совпадает с промежуточными требованиями ЕС. Вице-президент ОАО "Газпром" и гендиректор ООО "Газэкспорт" Александр Медведев прямо признал, что в протоколе по присоединению к ВТО, подписанном РФ с Евросоюзом, содержится точный график повышения тарифов для внутрироссийских потребителей газа. В интервью французской газете La Tribune он заявил, что "нашей целью является достижения к 2010 году цены на газ на уровне 60 долларов за одну тысячу куб. метров газа".

Это противодействие носит косвенный характер и осуществляется преимущественно через внутрироссийских лоббистов. Его мотивы лежат на поверхности. Во-первых, Евросоюз объективно заинтересован в сохранении сегодняшней тотальной еврозависимости российского энергетического сектора, который на данный момент физически неспособен продавать тот же газ куда бы то ни было, кроме Европы. Во-вторых, Запад и прежде всего США заинтересованы в стратегическом сдерживании растущих экономик Китая, Индии и других стран АТР. Проблема энергодефицитности этих экономик, становящихся "глобальной фабрикой" в мировом разделении труда, остается важным фактором контроля над их развитием со стороны державы, контролирующей (или стремящейся контролировать) силовое поле глобальной энергополитики. По оценке участников семинара, американской стороне в ходе неформального согласования позиций удалось, во-первых, добиться принципиального отказа российской стороны от строительства трубопровода в Китай по проекту "Восточного трубопровода", во-вторых — сориентировать российский рынок сжиженного газа на американский технологический цикл и американский маршрут.

В наибольшей мере настораживает то, что для России ставкой в этой игре является не только проблема диверсификации собственной энергополитики, но проблема инфраструктурного развития Сибири и Дальнего востока и проблема коммуникационной связности страны. Эксперты, лоббирующие проект ассимиляционной евроинтеграции, уже откровенно говорят о "сворачивании" обременительной хозяйственной инфраструктуры Сибири, созданной в советские времена, как объективном условии "европейского выбора". В логике этого выбора, альтернативой "имперской" политике освоения "трудных пространств" должен стать вахтовый подход и, как следствие, — международные гарантии безопасности зауральских территорий и международный режим пользования их ресурсами. В последнее время этот сценарий начинает проникать из информационного поля в реальную политику. Сибирь и Дальний восток уже сегодня "отрезаны" от европейской части России по примеру Калининграда. В ходе делимитации с границ с Казахстаном, спешно проведенной под давлением требований Евросоюза, не был даже поставлен вопрос о статусе участка Транссиба, проходящего по территории Казахстана. На данный момент лишь добрая воля президента Назарбаева отделяет Россию от "перерезания" ее осевой коммуникационной артерии "визовым барьером".

В европейском правовом пространстве, к которому стремится примкнуть Россия, "право на самоопределение" трактуется, в том числе, как право коренного народа на природные богатства в областях его расселения. В ходе обсуждения нашла подтверждение гипотеза, выдвинутая экспертами ИНС, о том, что в руках Евросоюза принципы самоопределения (опрометчиво признанные Москвой) могут стать "отмычкой" энергополитического суверенитета России и что эта угроза пока не оценена в должной мере российской властью. Уже сегодня через Финляндию, Эстонию, Венгрию развивается тема прав финно-угорских и саамских народностей России, в том числе их прав на недра. Более того, "ущемлению" прав финно-угорских народов в России недавно была посвящена специальная резолюция Европарламента. Эта тема развивается подспудно и в известном смысле держится "про запас", но на определенном этапе она может быть резко поставлена в информационную повестку дня и в повестку дня официальных отношений Россия — ЕС.

Из стратегии ЕС по диверсификации импорта энергоносителей вытекает, как было сказано выше, стратегия сдерживания России на постсоветском пространстве, недопущения прямого или косвенного контроля с ее стороны над добывающим сектором и транзитной инфраструктурой прилегающих территорий. Параллельно "сдерживанию", Евросоюз выстраивает новые региональные альянсы. Показательна в этой связи роль Украины, которой, судя по всему, предназначено превратиться из страны "санитарного кордона", создающей для России трансакционные издержки "на пути" в Европу, в активного посредника "нероссийских" энергопоставок. Проект многостороннего газотранспортного консорциума (Россия-Украина-Германия) терпит крах, зато по итогам визита В.Ющенко в Германию Deutsche Bank открывает "Нефтегазу Украины" кредитную линию на сумму около 2 млрд. евро для реализации международных проектов компании. Украина становится для ЕС доверенным "газовым оператором" на постсоветском пространстве. Для начала она будет торговать туркменским газом совместно с Польшей и Германией. Предполагается скорое создание торгового дома для реализации на территории Евросоюза "газа нероссийского происхождения", источником которого могут быть Туркмения и Казахстан, недовольные реэкспортной монополией "Газпрома", контролирующего маршруты транзита. Сегодня в ЕС полагают, что эта транспортная проблема вполне разрешима, о чем свидетельствует старт новых проектов, в том числе, газотранспортных, на Каспии и Кавказе. По мере их реализации, контроль России над транзитом газа из Центральной Азии и каспийского бассейна в Европу, будет устранен или сведен к минимуму.

Вместе с тем, эксперты отмечают, что главным фактором энергополитического влияния РФ на постсоветском пространстве является не активность внешних сил, а ее собственный системный выбор между моделью общеевропейского энергетического пространства и единого энергетического пространства в формате Россия — Казахстан — Беларусь. В случае приоритетной ориентации на "общеевропейскую" модель, Россия утрачивает не просто влияние на постсоветском пространстве, а сами рычаги панрегиональной блоковой политики (что усугубляется фактором вступления в ВТО, сужающего инструментарий региональных экономических союзов).

Общим знаменателем названных вызовов является консолидированное требование евроатлантического мира: энергетический потенциал России не должен быть фактором ее политического суверенитета. Мы не исходим из аксиомы заведомой враждебности европейских и евроатлантических структур в отношении России. Напротив, это требование является следствием пресловутой "обреченности на сотрудничество", о которой часто говорит западническая элита в России. Вопрос, как было сказано, — в определении условий вынужденного альянса ЕС и России. В отсутствие стратегической заявки на субъектность со стороны России, этот альянс окажется колонизационным, о чем и позволяют судить перечисленные векторы давления. Индикатором "колониальности" евроинтеграционного проекта для России является не формальный статус РФ в переговорном процессе, а принимаемая ее элитой модель развития. Можно прогнозировать, что при дальнейшем "углублении интеграции" в заданном русле, жизненно необходимая обеим сторонам модернизация российской транзитной инфраструктуры будет оплачиваться отчасти внутрироссийским потребителем (за счет постепенного выравнивания цены с уровнем "общеевропейского" рынка), отчасти — иностранными инвесторами в обмен на доступ к российским месторождениям. В итоге, с одной стороны, усугубится разрыв между сырьевым сектором и обрабатывающей промышленностью, с другой — будет исключена даже формальная возможность ликвидации этого разрыва через мобилизацию ресурсов ТЭК на инфраструктурные и промышленные проекты общенационального значения.

В этой связи экспертами было отмечено, что требования "интернационализации" добывающей отрасли и "либерализации" внутренних цен на газ — важны для наших партнеров не только как фактор конкурентных преимуществ, но как системный фактор сдерживания внутреннего энергопотребления в России. Подавление энергоемкого промышленного роста России — естественный императив энергетической безопасности Европы и неотъемлемая часть философии общеевропейского дома, в которой Российской Федерации принадлежит роль кочегарки. Кочегарки мощной, но слишком громоздкой, чтобы тратить ресурсы на "отопление" всех ее избыточных площадей (отсюда, в частности, и требования отказа от освоения Сибири и перехода на вахтовый метод добычи полезных ископаемых). Таким образом, встраивание в энергополитический формат "большой Европы" предполагает для России возможность получать сырьевую ренту, но заведомо исключает для нее определенные типы вложений: в промышленный рост, энергоемкое развитие регионов, экспансию в прирубежных зонах.

В качестве главного плюса этой модели зависимого развития называют, как правило, высокий уровень безопасности: Европа заинтересована в целостности и стабильности поставщика энергоресурсов на всем его "транзитном протяжении". Однако целостность транзитных коридоров далеко не тождественна целостности общества и страны. Напротив, проект еврозависимого развития означает для России потерю связности — социальной (приоритет внешнего рынка перед внутренним предполагает отделение ориентированных вовне "точек роста" от деградирующего социального ландшафта) и территориальной (интеграция регионально разнородной России в "общеевропейские пространства" обречена быть "разноскоростной"). В пределе, логистике энергопоставок нисколько не мешает взаимоизоляция региональных обществ, так же, как целостности трубопроводных магистралей не препятствует "перерезание" железнодорожной Транссибирской магистрали. Фрагментированная Россия вокруг единой системы труб — такова единственно возможная модель восточного крыла "большой Европы".

Этот образ мало соответствует стандарту европейской модернизации. Больше того, именно "европейский выбор" (понятый как курс "интеграции в Европу" на ее системных условиях) делает Россию страной, качественно неевропейской по уровню и типу развития. Это утверждение парадоксально лишь на первый взгляд. Некоторые теоретики "Большой Европы" указывали, что за пределами европейского ядра (где лежат эти пределы — тема отдельной дискуссии) принципом интеграции является не сходство, а различие в уровне развития экономик, обеспечивающее их комплиментарность.

Цена "европейского выбора" в энергетической сфере, как видим, весьма высока: утрата энергополитического суверенитета, консервация сырьевой модели и фрагментация страны. Проблема в том, что не менее высокой является сегодня готовность правящей элиты заплатить эту цену. По оценкам экспертов, высказанным на семинаре, в ходе последних лет второй легислатуры В.Путина существенно вырастает вероятность далеко идущих уступок по многим болезненным для нашей страны вопросам. В том числе, по вопросам энергетического суверенитета. Часть окружения Президента, и шире, представители северо-западной элиты, судя по всему, видят себя составной частью интернационализирующейся корпоративной инфраструктуры контроля над энергопотоками Россия — ЕС и, как следствие, выступают лоббистами ее интернационализации. С другой стороны, пакет энергетических требований вполне может быть разыгран как цена легитимации новой власти Западом при оранжевом сценарии переворота. Причем эти два направления угрозы отнюдь не исключают, а, напротив, дополняют друг друга. Больше того, проект энергетической десуверенизации РФ под эгидой интеграции в Европу может в итоге стать главным пунктом консенсуса околовластного и "оранжевого" сегментов действующей элиты. То есть стать залогом мягкого транзита власти с гарантиями безопасности (по формуле жизнь + собственность) для одних и гарантиями легитимности для других.

Поэтому крайне важно, чтобы смена власти в России, во-первых, не нуждалась в дополнительной легитимации извне, то есть прошла по максимально демократическому сценарию, и, во-вторых, вывела на авансцену свободную от еврозависимости социал-патриотическую элиту.

Ослабление позиций России в "энергодиалоге" с ЕС прогнозируется при любом формате смены власти. Это связано с тем, что долгие годы "формула успеха" Кремля сводилась к размену системных уступок на личные политические договоренности, "завязанные" на конкретные политические фигуры и имеющие ограниченный срок годности. Усиление власти через ослабление страны стало одной из базовых технологий российской внешней политики. Единственный залог ее преодоления — наличие у правящей элиты завтрашнего дня системы публичных принципов, выражающих условия существования страны как самостоятельного "большого пространства" (государства-цивилизации) и заведомо не являющихся предметом переговоров. В сфере международной энергополитики такими принципами являются:

1. Приоритет внутреннего энергопотребления перед экспортом. Российская позиция должна состоять в том, что низкие внутренние цены на энергоносители — естественное преимущество богатой ресурсами страны, расположенной на обширной холодной территории и, фактически, форма дотирования сегодняшней России ее прошлыми поколениями. Внутренний рынок энергоносителей (прежде всего, нефти и газа) должен быть эффективно сепарирован от влияния внешних рынков как охраняемая "территория низких цен". Только в этом случае повышенная рентабельность предприятий первичного сектора будет не подавлять, а обеспечивать индустриальное развитие всей экономики. Обязательство оставлять определенную долю энергоресурсов на территории страны вынуждает сами добывающие компании создавать дополнительную прибавочную стоимость в обрабатывающем секторе.

2. Приоритет энергетической интеграции на постсоветском пространстве перед обязательствами общеевропейского энергетического пространства. Так же, как европейская интеграция началась с франко-германского Союза угля и стали, североевразийская интеграция России и стран-союзников может базироваться на энергетическом пакте, в основе которого — объективная зависимость прирубежных стран от российской энергетической и транзитной инфраструктуры. Последняя должна открыто рассматриваться как политический инструмент российского государства, который применяется им, в том числе, в интересах стран-союзников. Для этого статус союзников России должен быть оформлен как международно-правовой и обязывающий. От сегодняшней способности России выстроить консолидированную энергетическую политику, прежде всего, с Казахстаном и Белоруссией во многом зависит ее независимость от ЕС и статус как самостоятельного "большого пространства".

3. Государственная монополия на проведение международной энергополитики. Речь не о внешнеторговой, а именно о политической монополии, которая не требует полного огосударствления топливно-энергетического сектора. В отношении частных компаний должен действовать механизм согласования с государством партнеров по продажам и цен, а также всех инвестиционных проектов с иностранными партнерами. В отношении государственных компаний топливно-энергетического сектора должен действовать формальный запрет на приватизацию. Ситуация, при которой Газпром или Роснефть могут сначала получать преференции в качестве государственных корпораций, а затем благополучно пользоваться ими в качестве частных (что вполне вероятно в недалеком будущем) — должна быть законодательно исключена.

4. Исключительная собственность государства на недра и добываемое сырье. Организация режима недропользования на основе этого принципа (на данный момент ресурсы, добываемые на государственных месторождениях, оказываются фактически в собственности добывающих компаний) является главной системной предпосылкой привлечения внешних инвестиций в модернизацию и развитие транзитной и добывающей инфраструктуры, в том числе, на основе режима срочных концессий.

5. Диверсификация энергополитического партнерства. Распределение российского экспорта энергоносителей между несколькими мировыми центрами силы является условием независимости страны. Европейский крен нашей энергополитики необходимо сбалансировать развитием юго-восточных энергетических коридоров. Индия, Китай, Япония и другие страны АТР жизненно заинтересованы в поставках российских топливно-энергетических ресурсов и готовы вкладывать средства в сопутствующую инфраструктуру. Поскольку принцип диверсификации партнерства следует применять и к самим странам АТР, маршруты, позволяющие торговать с несколькими государствами (Ангарск — Находка), политически предпочтительнее для России, чем маршруты, жестко привязывающие ее к одному потребителю (Ангарск — Дацин).

6. Наличие неприкосновенных стратегических сырьевых запасов. Стратегический резерв разведанных месторождений, разработка которых может быть санкционирована только специальным, исключительным решением парламента важен, прежде всего как фактор оздоровления общественных отношений (переход от модели собственности как кражи к модели собственности как наследства) и преодоления синдрома "сырьевой державы". Одновременно он усилит международный статус России и ее сопротивляемость нарастающему давлению по вопросу о международном освоении природных богатств в ситуации глобальной борьбы за ресурсы.

7. Освоение "Внутреннего Востока" — или, что тоже самое, приоритет территориального развития России перед энергетической безопасностью Европы. Проект комплексного инфраструктурного развития русского востока должен стать не просто альтернативой "вахтовому подходу" к Сибири как совместной колонии западного мира, но одним из прорывных направлений развития российской цивилизации в ХХI веке. И, в частности, — одним из главных направлений инвестирования прибылей ТЭК. Бизнес добывающих компаний должен быть в некотором смысле "закрепощен", то есть связан обязательствами регионального развития. Наряду с гарантиями дешевых внутренних коммуникаций транссибирского направления, это даст России шанс занять достойное место в растущем Азиатско-тихоокеанском регионе. То есть стать, наконец, великой неевропейской державой.