Прискорбный инцидент в синагоге на Малой Бронной привел к резкой поляризации мнений вокруг русского национализма — от "необходимо срочно раздавить поднявшую голову гидру фашизма" до "это все провокации евреев и Администрации Президента". Обе стороны, захлебываясь в потоке взаимных обвинений, упорно отвергают очевидную для здравомыслящего человека версию о свихнувшемся от жизненных неурядиц одиночке. Отдельные горячие головы уже приписывают Копцеву близкое личное знакомство с Э. Лимоновым. До чего завтра додумаются отечественные доморощенные адепты от политконспирологии — страшно даже представить.
То, что рано или поздно должно будет произойти нечто подобное, было ясно еще до Нового Года, после снятия "Родины" с выборов в МГД. Уже тогда проявилось отчетливое стремление смешать в единое целое доморощенных почитателей Гитлера, зоологических антисемитов, просто уличных отморозков и вполне осмысленных и вменяемых людей из ДПНИ и "Родины", говорящих, прежде всего, об экономических и социальных опасностях, которые несут неконтролируемые потоки трудовой миграции.
Копцев — не важен, важен информационный повод, позволяющий объявить любой националистический дискурс преступным по сути и по содержанию. Заинтересованные в этом силы готовы в борьбе с националистами сделать своими союзниками левых, да кого угодно — лишь бы магические слова об "опасности русского фашизма" были вовремя произнесены перед камерой, напечатаны и растиражированы.
Левые выражают готовность стать союзниками либералов, ибо по привычке продолжают считать националистов "крайней формой буржуазной реакции", не замечая очевидного. А именно — появления принципиально нового вида эксплуатации, носящего не просто классовый, но национально-классовый характер.
Во времена классического "капитализма угля и стали", когда законы классического марксизма действовали в полной мере, потоки трудовой миграции уже существовали, но их объемы были существенно меньше нынешних — и дело тут не только в прогрессе средств транспорта и упрощении коммуникаций. В тех случаях, когда трудовая миграция была необходима — к ней прибегали не задумываясь. В середине XIX века американцы завезли на Гавайи предков нынешних обитателей чайнатаунов — воспетых Дж. Лондоном законтрактованных кули, поскольку коренное население там после общения с белым человеком практически вымерло, и на пустующих территориях просто некому было работать. Затем, правда, пришлось принимать уже ограничительные меры — согласные помногу и за гроши работать китайцы способствовали сильному понижению заработной платы американского рабочего.
В истории рабочего движения такое явление называется штрейкбрехерством. Периодически бастовавших из-за крайне тяжелого труда и грошовой оплаты рабочих скопом увольняли (это называлось "локаут"), а вместо них рекрутировали активистов правых организаций и отирающихся у бирж труда безработных. И тем и другим было наплевать на классовую солидарность. Они были согласны работать на условиях, против которых восставали забастовщики. Последние, поголодав пару месяцев, тоже соглашались на все. Забастовщики, разумеется, штрейкбрехеров не любили и часто поджидали их возле заводских проходных с тяжелыми предметами в руках.
Победивший повсеместно глобализм создал возможности для трудовой миграции, сравнимой, разве что, с "Великим Переселением Народов", положившим конец Римской империи. Свобода и связность всемирного рынка труда таковы, что можно смело говорить о феномене "увольнения народов", не вписавшихся в него по тем или иным причинам. Роль штрейкбрехеров в этой системе играют миллионы нелегальных мигрантов, согласных работать за гроши на любых условиях во имя прелестей грядущей "натурализации".
Вместо того чтобы поднимать престиж, культуру труда и заработную плату — предприниматели и потворствующие им власти предпочитают импортировать дешевую и неприхотливую рабочую силу на места продавцов, дворников, строителей и таксистов. Абсолютно неважно — идет ли речь о мексиканцах в США или о таджиках в РФ — ситуация подчинена одним и тем же законам. Причем крайне важна именно ее "незавершенность" — законы, ограничивающие миграцию, сохраняются и их даже периодически ужесточают, но одновременно всевозможные общественные организации и господствующий дискурс требуют от общества политкорректности и толерантного отношения к тем, кто смог все-таки приехать и обосноваться. Так создается искусственный механизм, производящий естественный отбор — преодолеть нелегально государственную границу, работать за гроши, спать, где придется, и играть в кошки-мышки с милицией могут только самые хитрые, сильные, изворотливые, одним словом — самые конкурентоспособные.
Попав внутрь разобщенного общества "молодые и зубастые" мигранты начинают не только демпинговать на рынке труда, но и создавать диаспоры, этнические преступные группировки — срабатывает ментальный код "свой среди чужих", кроме того, источником миграций являются, в основном, страны с давно и прочно укоренившимся коллективизмом. Давление сформировавшихся диаспор первым делом начинает ощущать на себе население, вернее — наименее имущие, а значит — и пользующиеся наименьшей защитой со стороны капиталистического государства слои. В ответ общественный организм создает собственную иммунную систему, обычно — в виде группировок бритоголовых и ультраправых партий (ультраправых — потому что не существует иной традиции, на которую они могли бы опереться, потому что настоящее по-прежнему мыслится в категориях прошлого, то есть в категориях нацизма). Государство и "борцы за толерантность" в ответ с легкостью объявляют эти классовые движения тождественными фашизму и германскому национал — социализму 30-х годов. Это действительно легко — потому что никакого другого багажа, кроме усатого австрийского ефрейтора, у этих движений нет, а весь накопленный к настоящему времени опыт левых ими отвергается по принципу "от противного".
"Новые правые" совершают ту же ошибку, что и сражающиеся с ветряными мельницами "экстремизма" власти — они пытаются поразить не саму болезнь, а ее симптом. И те и другие не видят своего настоящего противника — а он тот же, что и у левых. Это Капитал, если точнее — бизнес, стремящийся снизить издержки за счет снижения расходов на рабочую силу, а не за счет уменьшения собственных доходов. Бизнес не желает более иметь дело с хорошо знающими свои права "коренными", способными и организовать профсоюз, и забастовать и даже (представьте себе эту наглость!) чего-то требовать в условиях, когда балом правит Его Величество Рынок. Проще их уволить и завести таджиков или китайцев, "которые знают свое место", готовы получать гроши и работать в самых скотских условиях из страха перед депортацией.
Согласно "канонической легенде" послевоенная волна трудовой миграции в Европе началась с необходимости завозить во Францию "трудовые резервы" из бывших колоний для послевоенного восстановления. Но в то же время, из учебников и исторических исследований можно узнать, что во Франции и в ФРГ тогда имела место безработица. Сколько-то там процентов — неважно, важен сам факт: работы для французов и западных немцев нет, зато, в целях "восстановления экономики" просто необходимо завезти неприхотливую и дешевую рабочую силу из бывших колоний. То есть создание системы глобального штрейкбрехерства началось фактически сразу же после войны, однако реализовать в полной мере ее удалось, только сокрушив СССР. Теперь бизнес, будучи интернационалистом, заинтересован в постоянном существовании определенного уровня нищеты и нестабильности в странах "третьего мира" и на постсоветском пространстве — вот поистине неиссякаемый источник штрейкбрехеров для всемирной "биржи труда".
Ситуация в России отличается от западной в худшую сторону. В условиях коллапса экономики, кризиса эффективности государственного аппарата и чрезвычайно высокого уровня безработицы среди коренного населения более или менее значимые препятствия на пути потоков трудовой миграции фактически отсутствуют. Миграция происходит стихийно и центрами ее притяжения являются не малонаселенные районы (за исключением "ползучей колонизации" Дальнего Востока и Сибири китайцами), а крупные мегаполисы, и без того перенаселенные.
Использование лиц "штрафной национальности" на рынках и всевозможных "стройках капитализма" в настоящий момент не ограничено ничем. Работодатель, у которого вдруг обнаружат очередную пачку такого рода граждан, в результате конфликта с органами правопорядка отделывается небольшим штрафом и легким испугом. Сами мигранты отделываются ночевкой в милиции и высылкой (если нет денег на взятки), после чего опять "понаезжают тут", но только в еще большем количестве. Все это дает работодателям (которые в данном случае проявляют себя истинными акулами капитализма в духе Милтона-Фридмана) возможность сэкономить на таких, с точки зрения либерального сознания, абсолютно ненужных вещах как зарплата, медстраховка, соцобеспечение, оплата по больничным листам, etc.
Потому что мигрант (в особенности нелегальный) на покровительство законов российских в виде даже капитально урезанного нынешнего КЗоТа рассчитывать, разумеется, не в праве. Его можно рассчитать без выплаты зарплаты сразу по окончании работ, можно уволить безо всякого пособия в случае производственной травмы, можно много чего еще с ним сделать, и он все стерпит. В "Живом Журнале" можно прочитать, якобы "забавную" историю о двух таких вот "рационализаторах", решивших ускорить производственный процесс, накормив гастарбайтеров из Таджикистана "спидболом" — сильнодействующим наркотиком метамфетаминовой группы:
"Таджики старались трое суток — без отдыха, без сна. И даже плов не ели. А когда работа закончилось и спиды стали отпускать, Егор говорит, главный таджик подошел к Коту, протянул половину заработанных бригадой денег и сказал: Андырющя, очен просым: ЕЩЁ".
Думаю, что после подобных случаев появление "этнических наркомафий" перестанет вызывать удивление. Вам описанная ситуация ничего еще не напоминает? Например — ситуацию с рабством и работорговлей в Новое Время (хоть и звучит это очень цинично). Когда Новый Свет только открыли, испанцы предпочитали обращать в рабство индейцев. Однако экспериментально-практическим путем было выяснено следующее: а) не все индейцы умеют и хотят вкалывать на плантациях и в шахтах, б) индейский организм устроен таким образом, что регулярной и тяжелой работы индейцы не выдерживали и помирали, словно мухи по осени. Большая часть населения доколумбовых цивилизаций Центральной и Южной Америк была сведено к нулю именно вследствие обращения их в рабство и использования с чрезмерной для их организма нагрузкой.
Нашелся, в конечном итоге, "высокоидейный гуманист" Бартоломеу Ди Лас Касас, который написал трактат о том что, что индейцев следует все-таки считать людьми (!), а поэтому лучше их обращать не в рабство, а все-таки в христианство, а для работы в рудниках и на плантациях завозить из Африки негров, которые а) совсем уж черные и звероподобные, так что считать их людьми крайне проблематично, б) при всех этих недостатках гораздо крепче сложены, поэтому помирать в таких количествах как индейцы не будут. И настал ад уже для африканцев.
Подробно описывать, что такое португальский или испанский невольничий корабль я не буду — чтение это явно не для слабонервных. Скажу лишь, что если до Нового Света добиралось чуть меньше половины живого товара — это считалось хорошим результатом. Умерших в пути ежедневно выбрасывали за борт, поэтому за невольничьими судами постоянно следовали стаи акул. Вспомните об этом, когда будете рассуждать о "гуманизме и высокой культуре", якобы присущих европейской цивилизации. Несмотря на высокую негритянскую смертность, торговля рабами шла крайне оживленно, а посему цена жизни и здоровья раба была невелика — чуть выше стоимости тех сельскохозяйственных орудий, которыми раб пользовался, но ниже стоимости, скажем, здорового мула.
В середине 18 века ситуация коренным образом изменилась — англичане и русские начали более или менее регулярную охоту на невольничьи суда. Двигала англосаксами, скорее всего, не забота о судьбе несчастных негров, а желание выжить испанцев с морей и подорвать основные каналы их морской торговли. Плантационное рабство в Новом Свете было экономически выгодным, но пробивавшему себе дорогу индустриализму требовался "отрыв", который дал бы ему преимущество над традиционным аграрным производством. Так или иначе, доставка новых рабов в Америку стала делом проблематичным, чтобы не сказать — крайне опасным. Полноводная река, таким образом, превратилась в пересыхающий ручеек, а потом и вовсе иссякла.
Владельцы плантаций стали предпринимать все мыслимые и немыслимые меры для сохранения и воспроизводства популяции "говорящих сельхозорудий". Меры эти касались улучшения условий труда и качества жизни рабов. Им разрешили строить собственные дома, а не жить в казармах, иметь семьи и заводить детей, а забивание негра насмерть кнутом или охота на него с собаками перестали быть популярными развлечениями среди плантаторских деток по причинам чисто экономического свойства — негритянская жизнь отныне ценилась гораздо дороже.
Жестокости и зверства, описанные у Гарриет Бичер-Стоу в "Хижине дяди Тома" — это, к тому времени, скорее, исключение из правил, нежели норма.
Что было дальше — всем известно. После Войны за Независимость негры, сражавшиеся в рядах повстанческой армии, получили свободу, после Войны Севера и Юга ее получили вообще все, а после борьбы с сегрегацией в середине XX века негры получили еще и равные с белыми права, а теперь борются за то, чтобы стать "равнее" других.
История, как известно, повторяется каждый раз на новом витке. Положение московских нелегальных мигрантов до крайности напоминает ситуацию с неграми в Америке до активного вмешательства в ситуацию английских рейдеров. Мигрантов много, их труд ценится дешево, про социальные гарантии и медстраховку никто и не вспоминает, более того — варварские нормы, пришедшие из классического "либертарианского" капитализма середины 19 века, потихоньку начинают применять и к нанимающимся на работу коренным москвичам.
Что же даст действительное ужесточение законов о трудовой миграции? В таком случае объектом давления со стороны националистов и национально ответственного правительства станут не столько сами "понаехавшие", которые в данной ситуации, скорее — жертвы стечения обстоятельств, сколько социально безответственные предприниматели, с легкостью принимающие на работу мигрантов. Будет совершен переход от неконтролируемой миграции — к миграции запланированной, то есть отвечающей реальным потребностям общества.
Ответ прост — в таком случае исчезнет разделение наемных работников на людей "первого" и "второго сорта", что, согласитесь, лучше для самих же работников. Исчезнет сама возможность демпинга на рынке труда, а по легальным миграционным каналам рабочих рук будет поступать ровно столько, сколько потребуется после трудоустройства собственных безработных. Приехавших на легальной основе мигрантов придется наделять теми же правами и привилегиями, которыми пользуются коренные москвичи, платить им нормальную "белую" зарплату, оплачивать страховки и травматизм — то есть они не получат какого-либо значимого преимущества с точки зрения рынка. Исчезнет гигантский источник коррупции — возможность для государственных служащих всех уровней — от префектов до простых милиционеров, брать взятки с мигрантов и с диаспор.
Уезжают за "длинным рублем" люди особого, говоря словами Гумилева, "пассионарного" склада. Если большая их часть останется в своих странах — рано или поздно они начнут оказывать на свои правительства сильное социальное давление, требуя работы, лучших зарплат и лучших условий труда. Рано или поздно их правительства (если они не хотят революций) будут вынуждены им все это дать (или их просто свергнут, так или иначе). Если в странах "постсоветского пространства" будет налажена более или менее нормальная жизнь — то, следуя принципу "от добра — добра не ищут" их население в Россию работать не поедет. Таким образом, поток гастарбайтеров практически иссякнет и носящие национально-классовый характер проблемы, против которых борются современных националисты, вроде ДПНИ, будут разрешены.
