1. Как Вы полагаете, А.И. Солженицын останется в истории России как писатель или как публицист? Какие публицистические работы Солженицына Вам наиболее близки?
В 11 лет я прочитал книгу Евгении Гинзбург "Крутой маршрут". Как сейчас помню шок преподавателя по литературе (на дворе стоял 1988 год, но я жил в посольстве в Японии и понятие "гласность" там было неизвестно). Тогда я был поражен тем, что могли вытворять НКВД-шники с заключенными, миром политзеков, и всей несправедливостью сущего. Но, как ни странно, антисоветчиком я не стал. Наверное, потому, что родители были и дел был и бабушки являлись примером того, как работая, добиваться довольно высокого положения в обществе. А все репрессии это было как-то очень далеко от меня, тогда еще несмышленого пацаненка. Хотя и "Детей Арбата" Рыбакова я через годик проглотил с удовольствием, думая, правда, в основном не о том, что парню жизнь сгубили, а о том, как всей стране в то время тяжело было. И ведь я был тогда, сопливый парнишка, как оказалось впоследствии, прав.
Так вот, предисловие это я рассказываю к тому, что вернулась моя семья в СССР 16 августа 1991 года, после 3 лет постоянного проживания за рубежом. И вернулись в другую страну. А через три дня эта страна стала не просто другой де-факто, но уже и практически де-юре. Для меня было ужасом крушение Советского Союза и унижение Горбачева. Я с тех пор ненавидел Ельцина (вполне оправданно), но тогда сочувствовал Михаилу Сергеевичу (ох и наивный был). И в том же 1991 году, гуляя по Кузнецкому мосту, моему любимому в то время месту пребывания, ибо вокруг — одни книжки, купил собрание сочинений Солженицына. В дешевой обложке, без очереди, без проблем. Дешево купил. Даже странно. Может, тогда на него не было моды еще, а началась она через полгода? Или наоборот — мода только что закончилась? Последнее вряд ли — у меня знакомые за солженицынскими книжками записывались в очереди до конца 1992 года. А я уже тогда читал.
Нет, я не читал, я зачитывался Александром Исаевичем. Естественно, первым делом проглотил "Архипелаг ГУЛАГ" (с тех пор перечитывал раза четыре). Потом, потрясенный, прочитал несколько монографий известных либеральных историков того времени (сейчас ведь даже ни одну фамилию не вспомню) про Троцкого, Бухарина, Тухачевского и других "невинно" репрессированных. Потом проглотил "Раковый корпус", "В круге первом", рассказы, и вдруг…все. Как отрубило. Я купил "Красное колесо", но, не прочитав и десяти страниц, выбросил. "Как нам обустроить Россию" буквально за шиворот заставлял себя осилить.
Вроде бы странно, да? Зато мне очень просто ответить на поставленный вопрос, кем останется Солженицын в истории? Если и останется, то лишь писателем. Смелым писателем, откровенным, не боящимся гипербол и привирания, не боящимя, что его могут уличить во лжи или же подвергнуть критике. Да, таким писателем, он, быть может и останется. Но не новатором, так как не ему принадлежат первые "политзековские" рассказы, повести и романы. И писателем он останется, как это ни грустно говорить, посредственным, конъюнктурно получившим Нобелевскую премию. Соответственно, и на вторую часть вопроса ответить мне просто — ни одна из публицистических работ Солженицына мне не близка.
Я читал Солженицына, когда вокруг рушился Советский Союз, мой дом. Когда вдруг моя семья из вполне обеспеченной чуть не превратилась в полунищую и только благодаря тому, что папа ездил в командировки в Афганистан и другие "прекрасные" по тому времени места, а также благодаря тому, что мы распродавали многое из барахла, купленного в Японии, мы жили нормально. А мои друзья жили совсем по-другому. Их родители нищали, они ходили в одной одежде весь год. И это было нормально. Это был так называемый "рынок". Я работал строителем, грузчиком, дворником, чаще всего, нанимали для таких работ нас "братки". Кому квартиру на Лубянке в порядок привести после выселения (не знаю уж какими методами) коммуналки, кому стенки в доме порушить, кому магазин построить… В общем, крутился тоже, как и все в то время. И чувствовал, что вот это вот все вокруг — хлюпающий губками Гайдар, месячная зарплата отца, которая равнялась моему однодневному заработку на строительстве у нуворишей, рушащаяся страна — все это в том числе и на совести Александра Исаевича. И когда расстреливали Белый Дом в 1993 г., я понял, что больше не могу относиться к тому, что он написал как к откровению, даже если он сам прошел через все это. И когда на следующий день, 5 октября, по пути в школу меня остановил милиционер и попросил идти поосторожнее, так как на крыше недостроенного дома на улице Правды засел снайпер, в этом тоже была вина Солженицына. Небольшая, но все же. С тех пор для меня его книги — лишь литература. А поскольку мы имеем возможность сравнивать, литература эта, увы, посредственная.
2. Как Вы относитесь к геополитической программе и историософским воззрениям писателя, изложенным в "Письме вождям Советского Союза" и ряде последующих работ, включая "Как нам обустроить Россию"? Одобряете ли Вы антиимперскую и изоляционистскую программу Солженицына? Считаете ли Вы, что она будет востребована новой Россией? Считаете ли Вы, что она будет востребована новой Россией?
Если же говорить о геополитических воззрениях Александра Исаевича, то они банальны и неинтересны. Что мы видим в "Письме вождям Советского Союза". Чего взять с человека, который на первое место ставит некое "хрущевское чудо". Где оно это чудо, в чем оно? В том, что повыпускали политзэков? Так надо было разбираться вообще-то, прежде чем выпускать. Кто-то и досидеть должен был. А выпускали ведь всех без разбора. Да, о войне с Китаем тогда было говорить модно. Модно и сейчас. Но что нового мы услышали от Александра Исаевича? О крахе Запада, мне кажется, будут говорить до тех пор, пока он все-таки не рухнет, наконец-то. Мессианство Солженицына растворяется также быстро, как и дым от снаряда Авроры. "Как нам обустроить Россию" вызывает у меня приступ бешенства. Ибо это очередное идеологическое обоснование распада СССР. Причем, использованное очень вовремя. Сейчас, по прошествии 14 лет мы видим, к чему привели благодушные идейки великого Солженицына.
Но когда вы спрашиваете "одобряю ли я антиимперскую и изоляционистскую программу Солженицына" сейчас, вне исторического контекста, то, бесспорно, мне приходится ее частично одобрять. Россия не может пока стать империей. Не может до тех пор, пока у нас не появится национальная элита и национальное государство (что, впрочем, взаимосвязано). До тех пор, пока у нас не возникнет гражданское общество, а не либерастичная пародия, узурпировавшая себе это определение для немноготысячных сборищ "интеллигенции". Да, до тех пор Россия не сможет стать империей. Поэтому антиимперский курс сейчас не просто может, а должен одобряться. Что касается изоляционизма, то в данный момент он представляется чем-то идиотским. Мы не можем отгородиться от всего мира. Мы не можем, например, отгородиться от КНДР, от Китая, от наших соседей, наконец. Россия должна понимать, что одна она в этом мире — это всего лишь вкусный лакомый кусочек. И изоляционизм только подстегивает его съесть.
3. Чем Вы объясняете молчание А.И. Солженицына в период с 1983 по 1990 гг.? Могло ли вмешательство Солженицына и его активное участие в политике изменить судьбу страны в эту эпоху?
Почему Солженицын молчал с 1983 по 1990-й г., сложно сказать, но, полагаю, что он следил за процессами и когда увидел, по его мнению, необратимость распада СССР, выступил с крайне радикальной точкой зрения, с радостью подхваченной либералами и ельциноидами: "если мы свалим с себя все республики, то нам, русским станет хорошо". Что это — наивность или предательство? Кто знает.
4. Поддерживаете ли Вы отношение Солженицына к идее "экспорта демократии", которое он высказал во время недавнего интервью телекомпании РТР? Не находите ли Вы здесь противоречие с пафосом знаменитой Гарвардской речи писателя 8 июня 1978 г.и других его выступлений эпохи холодной войны?
Если брать выступление Солженицына по РТР, то, безусловно, тот кусочек, который был приведен, относительно того, что "демократию нельзя насаждать штыками", я поддерживаю, однако здесь Александр Исаевич не сказал ни одного нового слова, все это уже было до него артикулировано десятки раз, особенно после украинского оранжа. Никакого противоречия в том, что Солженицын говорил в Гарварде в 1978 году с тем, что он говорит сейчас, я не вижу. Есть такая вещь, как конъюнктура. Тогда он призывал к походу на коммунистов. Сейчас выступает против экспорта демократии. И в том, и в другом случае он следует общей политической линии страны своего проживания. Есть, конечно, и недовольные. И в России его выступлением по РТР, и в Америке его Гарвардской речью. Ну и что?
5. Считаете ли Вы, что национальная идея России состоит в "сбережении народа"?
Если говорить о национальной идее России, то я лично не знаю что это такое, но все же беру смелость полагать, что не Александру Исаевичу судить о том, что такое национальная идея России. Если упереться в прилагательное, то давайте сначала определимся с тем, что значит в России слово "национальное". И, только решив этот вопрос, мы сможем говорить о какой-то национальной идее.
Данилин Павел Викторович, политолог.
http://www.livejournal.com/users/leteha/
