О политических карликах и титанах

Празднование юбилея окончания Второй мировой войны в Европе вновь обращает нашу историческую память к тем не столь далёким событиям. И наше внимание не может не быть привлечено подчёркнутой персонификацией политического процесса тех лет. На первом плане видны фигуры крупные исторические деятели, которые одним волевым решением определяли судьбы народов и государств. После Первой мировой войны, которая была временем политических карликов, на авансцену вышли вожди и герои/антигерои Нового Средневековья, как назвал это время Николай Бердяев. В условиях тогдашнего повсеместного торжества либеральной демократии с её обезличиванием политики и широкого распространения идей социализма с его "классовым подходом" к трактовке политических событий, межвоенный период и, особенно, Вторая мировая реабилитировали теорию вождей  и толпы.

И марксизм, и фашизм, и либеральная демократия почти в равной степени способствовали этой "мировой консервативной революции" в политике 20-40-х годов прошлого века. Психологией вождизма оказались охвачены страны с давними и устойчивыми демократическими традициями. В этом смысле "новый курс" Ф.Д. Рузвельта, премьерство У. Черчилля или феномен демократического авторитаризма Ш. де Голля были явлениями того же порядка, что и рациональные диктатуры Ленина или Ататюрка, вождистский монархизм Муссолини и Сталина или мистико-харизматическая диктатура Гитлера. Характерно, что вожди такого плана стали выдвигаться на политическую сцену именно в конце Первой мировой войны. В то самое время, когда в Европе и странах, находившихся под давним влиянием европейской цивилизации (в Турции, например) наблюдалось повсеместное разочарование в идеалах демократии, дотоле казавшихся незыблемыми.

Российский философ конца XIX — начала ХХ вв. М.О. Гершензон ещё задолго до революции 1917 года объяснял подобную смену господствующих общественно-политических парадигм неким "космическим ритмом", к которому наиболее восприимчивы духовно одарённые и творческие натуры. История общественной мысли состоит из двух потоков — истории массовых настроений и "истории преемственности творческих мировоззрений". Духовный облик эпохи формируется деятельностью отдельных выдающихся личностей, способных уловить и выразить подспудное течение общественной мысли. Именно объективность этого процесса обусловливает закономерную смену одних общественных настроений другими и появление нового типа идей сразу у многих. Этим же самым определяется и смена эпох политического лидерства — на смену деперсонификации истории приходят периоды вождей и героев, и наоборот.

Но этот самый космический ритм находит своё выражение в индивидуальном творческом развитии отдельных людей. Такой индивидуум делает достоянием общества выстраданные им идеи, которые затем получают практическую обкатку и определяют характер социального движения. Вслед за этим наступает очередной период творческой работы следующего поколения выдающихся людей, который, в свою очередь, завершается новым подъёмом общественного движения.

Массовое сознание не является источником социально значимых идей. Напротив, эти идеи создают общее умонастроение, а формируются они в индивидуальном сознании. "Общество — абстракция; — писал Гершензон, — общество не ищет, не мыслит, не страдает; страдают и мыслят только отдельные люди, и на известной глубине их сознание течёт в одну сторону, по одному руслу… Бессознательное ощущение мирового единства и его непостижимой, не логической целесообразности составляет самый механизм нашей воли; мы живём всегда в подчинении законам Мирового Целого".

Гершензон преодолел негативные воззрения кумира своей молодости — Л.Н. Толстого на роль личности в истории и попытался доказать, что именно индивидуальное сознание является непосредственным источником преобразования окружающей действительности. Но это преобразование может стать действенным только в том случае, если оно отвечает высшей целесообразности, постигаемой отдельными личностями на сверхинтуитивном уровне. Правда, остался не менее значимый вопрос — о том, что массовые настроения, в таком случае, также, исходя из описанной философии, должны определяться ощущением космического ритма. В противном случае общество не было бы восприимчиво к идеям и деяниям выдающихся (как в позитивном, так и в негативном плане) личностей.

Насколько данная теория применима к объяснению смены исторических эпох? Ведь очень часто те, кто добивался громкого политического успеха, представляются нам не очень-то глубокими, а то и прямо поверхностными мыслителями. Но, наверное, идея, способная завладеть умами и чувствами миллионов, и не должна быть чересчур глубокой. Она обязана быть адаптированной к сознанию и воле масс. Только в этом случае она может быть преобразующей силой, иначе она останется развлечением для праздного кабинетного ума. Вожди массовых тоталитарных движений ХХ века понимали это тоже не столько умом, сколько чувством.

Парадокс "героического" ХХ века можно, вероятно, усмотреть в том, что деятельность многих общественных движений и их лидеров, а также крупных писателей и учёных, отрицавших роль личности в истории, явилась живым опровержением их собственных взглядов. Когда Альберт Эйнштейн услышал, что выдающимся полководцем считается тот, кто выиграл не менее пяти сражений, и что таких военачальников — не более трёх процентов от общего числа, он усмехнулся: "Это полностью укладывается в теорию вероятности". Но тот же Эйнштейн оставил неизгладимый след в истории науки, так же, как другие "деперсонификаторы" истории — Маркс, Толстой, Ленин — в истории общественных идей и политических движений.

Особенно парадоксальной в этом смысле явилась политическая практика социализма, которая практически всюду оказывалась невозможной без культа личности вождя. Отрицание роли личности в истории проистекает из культа равенства, который прямо противоположен культу ранга. Именно этим и можно отчасти объяснить враждебное отношение марксизма к завышению роли личности в истории. Но тот же самый марксизм, апеллируя к чувствам миллионов, пробуждал архаичные пласты политического сознания, объективно выступая в качестве идеологии консервативного поворота в политике, приходя на смену либеральному обезличиванию.

Культ личности вождя никогда не был культом конкретного человека. Это было возвеличиванием качеств идеального правителя. Мировая политическая мысль почти всегда отталкивалась от одного главного вопроса: каким должен быть государь? Эпоха рационализма во-многом обесценила этот вопрос, но, как оказалось, для того, чтобы снова реабилитировать его уже в рамках одной из самых радикальных политических доктрин в истории человечества.

Культ личности вождя всегда имел важное воспитательное значение, поскольку указывал власть предержащим на их высший нравственный долг. Не так уж важно, многие ли в СССР сталинского времени искренне верили всем славословиям в адрес "отца народов". Ещё более сомнительно, что им верили сам Сталин и его ближайшее окружение. Да это и не важно. Перечисление свойств "мудрого вождя и учителя" имело только одно этическое назначение — указание на те качества, которыми должен обладать не только верховный правитель государства, но и все подчинённые ему агенты власти, как носители частичек высшего властного начала, светящие отражённым светом вождя.

Именно в социалистических режимах вождизм удерживался дольше всего, доселе определяя политическое лицо таких стран, как, например, Куба или Северная Корея, а также ряда постсоветских государств. Можно даже сказать, что отказ от вождизма явился одной из причин краха авторитарно-патерналистской системы там, где это уже состоялось, и в перспективе грозит политической дестабилизацией таким странам, как Беларусь или Туркмения. Хотя культ вождя почти никогда не отражал реальных качеств носителя власти, а являлся лишь формой политического сознания эпохи, именно этим он показателен. Культ вождя имеет внешнее, но не более, сходство с тем, что в современной демократии принято называть политическим имиджмейкерством. Создавая искусственный образ лидера, участвующего в предвыборной борьбе, политтехнологи, успешно или нет, задействуют различные пласты массового сознания, в том числе и те, которые использовались и при формировании всяких "культов личности".

Со всем этим, между вождизмом и имиджмейкерством имеются принципиальные различия. Современный политик, в большинстве случаев, — просто товар, предлагаемый политтехнологами на продажу. Продукт, за который идёт выручка в виде голосов избирателей. Вождь — не товар, хотя в его продвижении к власти могут быть задействованы элементы профессионального пиара. Между вождём и демократическим политиком такая же разница, как между произведением искусства (которое может быть и гротескным, и пугающим) и его копией, сделанной учеником.

Русский эмигрантский публицист И.Л. Солоневич, идеолог "народной монархии", в 40-е годы прошлого века писал: "Гений в политике — хуже чумы". Для людей, хлебнувших горя со всякими вождями, рациональный и предсказуемый политик казался куда меньшим злом, чем харизматический лидер. Но общество, устающее от тошнотворной череды абсолютно одинаковых серых политиканов , неизбежно вновь и вновь обращается к поиску "спасителя Отечества". Но никто никогда не сможет дать несомненного ответа на вопрос: вожди творят общество или общество вождей? Быть может, само периодическое появление "исторических героев", которые на поверку оказываются злодеями, вызвано лишь тем, что Homo sapiens, по природе своей, не может не экспериментировать. Не состоит ли пресловутая разумность человека только в этом?