К 60-летию Крымской конференции "большой тройки”
Распад СССР и делёж постсоветского пространства на сферы влияния, складывание в западном мире двух конкурирующих центров глобализации и упадок авторитета ООН — всё это далеко не единственные сиптомы краха системы международной легитимности, выстроенной в конце Второй мировой войны. Ялтинская конференция глав правительств СССР, США и Великобритании (4-11 февраля 1945 г.) была одной из основных в создании ключевых элементов этой системы. Хотя весьма спорно, являлась ли последующая Потсдамская конференция менее или более важной по своим последствиям? Продолжала ли она традиции Ялты или, наоборот, переписывала их? Характерно то, что атмосфера диалога и сотрудничества лидеров сильнейших государств во взаимном стремлении к установлению стабильной мировой безопасности и организации международного сотрудничества ещё долго после этого называлась "духом Ялты”.
60 лет назад Рузвельт, Черчилль и Сталин совместно строили глобальную систему безопасности. В дальнейшем англосаксы стремились выдавить СССР из неё. Как писал британский историк А. Тейлор, "не потому нарушилось объединённое сотрудничество, что были заключены Ялтинские соглашения, а потому, что англичане и американцы от них отреклись". Причём именно Сталин был больше заинтересован в том, чтобы создаваемая система была всеобщей и равноправной. По словам того же Тейлора, "все действия Сталина во время войны… показывали, что любое распространение коммунизма за пределы сферы влияния Советской России было для него совершенно неприемлемым". Ялтинская система и была таким распределением сфер влияния. Однако этот баланс почти тут же стал подвергаться ревизии.
Ялтинская система не предусматривала серьёзных противоречий между её участниками. Потому и создаваемая в рамках неё ООН могла эффективно воздействовать на международные процессы только при совпадении позиций всех великих держав. Ялтинскую систему можно рассматривать как один из прообразов нынешней глобализации, основанной на сотрудничестве наций на почве совместного принятия ряда принципов цивилизационного существования. Именно это выражало дух ялтинских соглашений. Ныне же ялтинский вариант глобализации (противостоявший, кстати, другому — фашистскому проекту) сменился сразу, по меньшей мере, двумя конкурирующими между собой программами: американской (имперско-националистической) и европейской (подчёркнуто космополитичной).
В упорном стремлении ликвидировать СССР как один из мировых “полюсов”, США создали себе нового конкурента. Де Голль первым из западноевропейских политиков использовал выгоды двухполярного мира для выхода из-под диктата США. Он понимал, что раздел Европы на основе равного баланса сил (при том, что война между ними выглядит самоубийственной!) представляет отличный шанс для вызревания “третьей силы”. Нынешний Евросоюз по своей структуре и идеологии противоположен плану “Европы отечеств”, выдвинутого Де Голлем. Хотя всё-таки харизматический основатель Пятой республики с некоторым основанием может считаться и вдохновителем объединённой Европы.
Югославский кризис 90-х гг. явился началом выхода объединённой Европы на мировую арену. Ныне в США всё чаще раздаются как бы сожалеющие голоса о том, что европейцы были “захребетниками американцев” (см., напр., Р. Кейган. О рае и силе. Америка и Европа в новом мировом порядке. /пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2004). Оставим в стороне досадливые ковбойские сетования на то, что европейцы обладают моральным воздействием на западный мир, несоразмерным с их скромными силовыми ресурсами. Тут следует признать факты, что делает и автор упомянутой книги: американские внешнеполитические действия переживают кризис легитимности. По этой причине Америка не менее, чем раньше, нуждается в оправдании своих действий со стороны их европейских союзников-конкурентов.
По сути, ялтинская система возрождается в новой форме. Правда, России в ней отведена более чем скромная роль неполноценного привеска к “большой семёрке”, заменившей “большую тройку” 60-летней давности. Но само объединение “7+1” играет в какой-то степени роль такого же оборонительно-наступательного союза. Правда, в отношении тех стран, которые являются, по господствующему определению, источниками мирового терроризма. Подобным альянсом была “большая тройка” в отношении Германии и Японии (ныне включённых в группу ведущих держав). Как и в антифашистской коалиции, противоречия между составляющими “семёрки” значительны и, при отсутствии внешнего фактора её легитимации, смогут ещё послужить отправной точкой для новой “холодной войны”. Но с иной, чем прежде, расстановкой противоборствующих сил.
Наша задача, как в своё время — Де Голля, верно рассчитать перспективы такой ситуации и оптимальное поведение в ней России. Но пока трудно предсказать, когда такая обстановка наступит. Единственное, что видится достаточно чётко — Россия с начала XIX столетия традиционно встраивалась в различные западные глобализационные проекты (“Священный Союз”, Гаага, Антанта), при этом была и оставалась великой державой. Сталинская внешняя политика, наиболее выпукло проявившаяся в Ялте, была попыткой повторного равноправного встраивания в вестерноцентричные структуры международного сотрудничества, а не альтернативой им.
