Между заминкой при подсчете украинских голосов и разминкой президентских выборов в США остался маленький временной зазор. Во время затишья перед электоральной бурей тянет поговорить о вечном. Точнее, о ставшем уже очевидным тотальном кризисе «избирательной» демократии. Проблема «скользкого счета» , похоже, становится всеобщим признаком современных «демократий», как недавно управляемых, так и отчаянно зрелых. От сомнительно равных результов в крохотной Абхазии и уже неразличимой победы на Украине вирус девальвации института выборов грозит переброситься на саму колыбель утопической демократии — США. Отсюда остается один лишь шаг до пандемии политической нелигитимности.
На этом фоне катастрофы теряют смысл текущие сводки с позиционной войны рейтингов и экзит-полов. Ги Эрнест Дебор оказался исторически прав — уже не важно, что думает публика и совсем не важно, какие у неё вкусы. Позже, в своих комментариях к «Обществу Спектакля», он так отметил всю ничтожность пристрастий электората: «Спектаклю они уже не помеха, ведь опросы общественного мнения, выборы и прочие «модернизации-реструктуризации» проводятся отныне под его патронажем. И не важно, кто победит на этих выборах — преданным покупателям всё равно на них всучат самый паршивый товар, потому что выборы ради этого и устраиваются».
Эта смелая критика современной системы долгое время считалась, если не маргинальной, то слишком радикальной. Ровно до тех пор, пока деборовский прогноз не стал оправдываться на наших глазах с пугающей математической точностью. Равновероятность выбора между фаворитами электоральной гонки наводит на уже мысль не о повторямой «стабильности» в развитой не по годам двухпартийной системе , но об эффекте «бабочки», известном нам из теории катастроф.
В современном, безоговорочно деполитизированном обществе такое пугающее совпадение позиций на финише свидетельствует не о равенстве финансовых и технологических возможностей ведущих кандидатов-лидеров. И даже не о неразличимости их рейтингов предпочтений, а, скорее, о равенстве «рейтингов безразличия».
В ситуации, когда рейтинги двух кандидатов близки друг другу и существенного разрыва между ними нет, комментаторам экзит-полов остается только одно. Важно заявлять , что «это — главный результат выборов, который можно сейчас достаточно точно засвидетельствовать». Когда избирательная кампания из эрзаца войны превратилась в «войну рейтингов» или в войну эрзац-социологии, совсем недостаточно одних претензий по поводу адекватности данных экзит-полов. Основные претензии предъявляются к неадекватности самой социологической науки.
Социология, среди всех идеологических наук, предъявляет наибольшие требования к инструменту, или, как бы «объективирует» свой инструмент. Однако исследователи не совсем «только замеряют», они замеряют с точностью до инструмента, а инструмент создают сами. Считается, что, если правильно следовать сложившимся в науке нормам, то можно избавиться от некоторой субъективности. Дать возможность выразить разные позиции, а в одной шкале опроса выбрать между разными позициями. Или, как писал Бурдье, к технической стороне претензий нет.
Все это верно, пока речь идет о любимых марках жидкости от клопов или сортов покупаемого Аннушками растительного масла. То есть там, где предпочтения уже устоялись. Но когда получаются свежие результаты, электоральные цифры, исследователи должны их как-то прокомментировать. И когда наступает комментирование цифр, то идеология, та, которая есть, в которой все мы живем — она начинает открыто проявляться и начинаются если не сама политика, то всякие игры в политику. Полученные цифры начинают встраивать в некие свои представления об обществе, которые уже первично были заданы, или, которые соответствуют ангажированным интересам самих комментаторов.
Как-то на Гражданских дебатах президент РОМИРа отметила, что неправомерно все четыре года кряду мучить избирателя вопросом, за кого он пойдет голосовать в ближайшее воскресенье. Поскольку первая треть избирателей определяется с выбором за месяц, а последняя «оправляется» умственно непосредственно перед урной. Это все равно, заметила Башкирова, что спрашивать ребенка, кого он больше любит папу или маму. Правильный ответ на дурацкий вопрос — это встречный вопрос: а не дурак ли сам вопрошающий дядя.
Тем самым массовидный социологический опрос «ни о чем» стабильно дает нам массовое общество «трех третей». Заметим, что этот артефакт реализуется в том случае, когда ответ жизненно не важен. При большей значимости опроса (например, в ходе президентских выборов!) получаем общество «двух половин» при статистическом «отстое» в 10-15 % воздержавшихся, т.е. обычного домена «не знающих ответа», зависисящего от степени неопределенности или технологической накачки. Предельно большая важность ответа на идиотский вопрос «экзит-польщиков» соответствует ситуации ухода от навязанного выбора. Так, максимальная мобилизация выборов-96 с их беспредельной накачкой избирателя в рамках «политтехнологии страха» внезапно дала в результате своеобразного массового опроса деление общества на изначальные «три трети».
В те далекие времена, когда братья Бернулли ставили свои первые опыты с подбрасыванием монетки, никто и предположить не мог, что из этой забавы возникнет современная теория вероятности. Теперь не нужно тратить усилия на то, чтобы определить, что будет так, а не иначе. Сегодня никто даже не задумается, почему вероятность выпадения «двуглавого орла» или «решки» равна 50% , т.е. «фифти-фифти». На самом деле, половинная вероятность выпадения орла или решки была доказана опытным путем. Монету много раз бросали самые великие умы, пока не нашли только одну особенность: чем больше испытаний, тем ближе количество выпадений орла к половине от числа опытов. Сегодня это значение принимается без экспериментальной проверки, уже как «самоочевидное».Итак, теперь мы уже знаем, что теория вероятности дает возможность прогнозировать результат для любого количества испытаний. Интересно узнать другое - сколько массовых выборов надо еще провести, чтобы проблема кризиса «избирательной» демократии наконец встала «на ребро»?
