или Наказание за двоемыслие
Развитие событий вокруг статьи Константина Крылова в ЛГ порождает целый ряд мыслей — в том числе и, что называется, весьма неудобных.
Попробуем определиться: а что в данном случае составляет «состав преступления»?.. По большому счету, возможные претензии к статье могут быть представлены по двум направлениям — достоверность представленных фактов и корректность выводов. То, что акции сепаратистов часто и намеренно попадают в резонанс с «эхом минувшей войны» (9 мая, 22 июня), — с этим особо не поспоришь. Да и заявление Крылова, что «союзничество чеченцев с фашистами во время Великой Отечественной — факт известный», который тоже опровергнуть непросто. Архивных материалов на эту тему предостаточно; чтоб далеко не ходить — вспомним про «Объединенную партию кавказских братьев» (ОПКБ), переименованную в дальнейшем в «Национал-социалистическую партию кавказских братьев» (НСПКБ). Более подробную информацию по этому поводу легко найти в интернете — к примеру, на сайте Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными Силами и правоохранительными учреждениями.
Соответственно, тезис авторов письма в ЛГ о том, что «миф о поддержке фашистов опровергнуть очень легко», мягко говоря, неочевиден. И если в основу начинающегося расследования ляжет попытка опровержения фактической стороны материала, то перспективы процесса станут столь же грандиозными в исследовательской плоскости, сколь сомнительными в юридической. Зато можно уверенно прогнозировать крайнюю его скандальность, причем на поверхность всплывут те обстоятельства, широко говорить о которых у нас традиционно не принято по соображениям политкорректности.
Несколько больше перспектив имела бы попытка обвинить автора статьи в некорректных обобщениях и выводах. То есть, условно говоря, «нельзя обвинять в столь тяжких преступлениях целый народ».
На первый взгляд, в статье и впрямь делаются не вполне уместные обобщения. Но при более тщательном рассмотрении логики текста становится понятно, что речь вовсе не идет обо всем чеченском народе — но именно о тех его представителях, которые сознательно встали на позицию сепаратизма — что во время Великой Отечественной войны, что в наши дни.
Другой вопрос, что при желании тезисы статьи Крылова можно попытаться трактовать и как оскорбление всего народа: некоторые фразы звучат несколько двусмысленно.
Но «судить за двусмысленность» — это уже отдает некоторой оруэлловщиной. Фактически, речь в этом случае будет идти уже не об «ответственности журналиста за свои слова» в цивилизованном понимании — а, если угодно, «ответе за базар». Если переходить в соответствующий дискурс, можно предложить даже более жесткое определение — попытка «прихватить за язык». Иными словами — наказать за (возможную) неточность формулировки. И эта линия, по существу — наиболее реальная позиция обвинения (остальные, как мы видим, куда менее перспективны)
Зададимся теперь вопросом: а откуда у подписавших письмо респектабельных чеченских предпринимателей, юристов и деятелей науки и культуры взяться подобному, с позволения сказать, дискурсу?.. Разумеется, мы далеки от мысли каким-то образом увязывать имена сих достойных мужей с какими-либо организованными преступными группировками. Возможно, скорее имеет смысл говорить о чисто психологических нюансах — или, если быть точным, об определенной специфике чеченского менталитета.
Причем эта специфика имеет вполне солидные исторические корни – что неоднократно находило свое отражение в русской литературе. Так, в изданной еще в 1823 г. книге генерал-лейтенанта С.Б. Броневского «Новейшие географические и исторические известия о Кавказе», говорится: «нравы сего колена отличаются от всех кавказских народов злобою, хищностью и свирепым бесстрашием в разбоях, составляющих главное ремесло чеченцев».
Можно не сомневаться, что в наши дни против русского генерала за подобные речи было бы немедленно возбуждено уголовное дело по ст. 282 УК РФ. Однако С.Б. Броневский давно уже пребывает в лучшем из миров — и привлекать его к суду, ко всему прочему, не позволит Уголовно-процессуальный Кодекс РФ. В первой части ст.24 УПК РФ недвусмысленно говорится: «Уголовное дело не может быть возбуждено, а возбужденное уголовное дело подлежит прекращению по следующим основаниям:
…
4) смерть подозреваемого или обвиняемого, за исключением случаев, когда производство по уголовному делу необходимо для реабилитации умершего».
Исходя из правоприменительной практики по данной статье УПК РФ, можно предположить, что едва ли к суду будет привлечен и поэт М.Ю. Лермонтов, в стихотворении которого «Казачья колыбельная песня» (1840 г.) содержатся строки «Злой чечен ползет на берег,/ Точит свой кинжал», в которых, несомненно, также можно усмотреть признаки разжигания национальной розни (ст. 282 УК РФ).
Впрочем, на этом исторический экскурс следует, пожалуй, завершить — ибо подобных пассажей в русской литературе можно и впрямь найти преизрядно. Причем куда более жестких, чем те, которые содержатся в обсуждаемой статье К. Крылова. А само «дело Крылова», вне зависимости от его исхода, даст любопытный прецедент правоприменительной практики. Причем прецедент не только юридический — но и общественно-политический.
