И тут же из черепа черное — юрк…
Лев Лосев
Официальная хроника президентских поездок в последние дни приобретает все большую символическую насыщенность, повинуясь, по всей видимости, не столько политической или административной логике, сколько закономерностям исторического повествования. Легко опознать источник этого нарратива: перед нами летописный рассказ о древнейшем периоде российской истории, структурированный умеренной версией норманнской теории и изложенный классическим стилем Ломоносова, Пушкина, Соловьева и Ключевского.
Начало этому сюжету было положено почти год назад, в ноябре 2003 года, во время посещения Путиным Российской государственной библиотеки. Начиная беседу с учеными, президент предложил обсудить два вопроса: разграбление археологических памятников и неудовлетворительное качество школьных учебников по истории. Профессор Санкт-Петербургского университета, археолог Анатолий Кирпичников, одобрил интерес главы государства к отечественной истории, но привел аналогию, которая едва ли могла обрадовать Путина. По словам ученого, «со времен Ивана Грозного никто из руководства страны не посещал так много исторических мест». Однако из этого рискованного сопоставления был сделан утешительный вывод: по мнению Кирпичникова, «это означает, что власть обратилась к нашему прошлому». Президент согласился с археологом: «Состояние, в котором находится сейчас наша страна, требует обращения к истокам государства».
«Обращение к истокам», как сразу же выяснилось, следует понимать не метафорически, а вполне буквально: Путин выразил готовность посетить раскопки и даже собственноручно поработать «кисточкой и ножичком». Кирпичников, несколько опешив, согласился. Впрочем, из его уст прозвучало и предостережение: «Там, где, по предположениям, находится могила Вещего Олега, змеи могут наброситься и через тысячу лет». Мы не знаем, было ли принято решение усилить президентскую охрану специалистами-герпетологами, но, так или иначе, приглашение было принято, и сюжет стартовал. Летом, доведя свой план «отмщения хазарам» до окончательной судебной фазы, президент отправился на поиски первоначал российской государственности.
Первым пунктом его поездки стал Троицкий раскоп в Великом Новгороде. Впрочем, побывать в самом раскопе Путину не удалось: из-за дождя встреча с археологами была перенесена в храм Успения на Волотовом поле. Навстречу президенту вышел вдохновенный профессор Валентин Янин. Глубоко символично, что место пушкинского волхва в сегодняшней версии летописного сюжета занял именно историк, а, скажем, не физик-ядерщик, не биолог, не экономист и не социальный психолог. К тому же, Янин — не просто историк, а «копающий» археолог, как бы олицетворяющий фактичность, строгую научность и непосредственную близость к материальным следам прошлого.
Именно история в новейшее время становится подлинной «политической магией», а ученый-историк все чаще выступает как «заветов грядущего вестник», отвечающий за практическую реализацию связи времен. Бурный «историогенез» Нового времени, период, когда целые нации неожиданно и как бы спонтанно обретали историческую память, далеких предков, хроники, эпос и материальные памятники, сменился эпохой «практической истории», временем сознательной и целенаправленной работы с прошлым. Власть над историческим временем сегодня стала не менее важным атрибутом суверенного государства, чем власть над географическим пространством. Строительство Евросоюза невозможно представить себе без деятельности авторитетных ученых комиссий по взаимному согласованию учебников истории (причем речь ведется не просто о согласовании национальных версий, а о построении новой картины «единой истории Европы»). «Хронополитика» Соединенных Штатов достигла уже гомеровских времен — Голливуд узрел в «Илиаде» древнейшие прототипы американского мироустройства. Историческая линия прослеживается и в иракской кампании США: несомненно, одним из ее важнейших мотивов было стремление взять под свой контроль древний Вавилон, место библейского смешения языков. Можно привести и более частный пример: грузинская «революция роз» сознательно строилась как возвращение к историческим корням (взять хотя бы появление «средневекового» флага с пятью крестами). Стало быть, «работа с историей» сегодня не только пронизывает государственное строительство в великих державах, но и вошла в арсенал «экспортных» политических технологий, предназначенных для малых стран.
Здесь нужно особо подчеркнуть: речь идет не о фальсификации исторических событий в угоду сиюминутным политическим интересам, а как раз об обратном: об историзации текущей политики, о восстановлении в политической злободневности исторического измерения. История дана политику прежде всего как продукт исторической науки — а наука обязана выполнять все сложившиеся на сегодняшний день нормативы научной корректности, оставаясь верной фактам, критичной, неангажированной и заинтересованной прежде всего в установлении истины. Иначе магия перестанет работать, или сделается слишком уязвимой для «антимагии».
Но вернемся в Новгород, в храм Успения на Волотовом поле. Разговор президента и профессора строился в точном соответствии с литературным каноном. Янин жаловался на конфликты, постоянно возникающие между археологами и застройщиками, но при этом тщательно выдерживал позицию, заданную пушкинским прототипом: «волхвы не боятся могучих владык, и княжеский дар им не нужен». В качестве зримого символа бескорыстия и неангажированности исторической науки он продемонстрировал предмет, извлеченный из глубин новгородского культурного слоя: кожаную перчатку с надписью «Не проси — не искуси».
Президенту показали и другие древние артефакты, в их числе — один из «змеевиков», двусторонний медальон с изображением христианского креста на одной стороне и многоглавого змея — на другой. Подобная же двойственность обнаруживается и в другой реликвии, несомненно, самой ценной из числа показанных президенту: в так называемой «Новгородской Псалтири». Этот новооткрытый памятник древнерусской письменности лишь недавно был окончательно дешифрован. Оказалось, что это палимпсест: под каноническим текстом библейских псалмов скрывается выразительное поэтическое произведение, построенное в форме ритмически повторяющихся заклинаний и явно опирающееся на манихейские идеи.
Следующей точкой «обращения к истокам» стали две древние святыни: Варлаамо-Хутынский монастырь в Новгороде и Тихвинский Успенский монастырь. Сакральная символика Тихвинской иконы, некогда по воздуху перелетевшей из Царьграда в северные пределы России, а недавно тем же воздушным путем вернувшейся в Тихвин из Чикаго, подробно проанализирована авторами, гораздо лучше меня разбирающимися в этом предмете. Остановлюсь лишь на некоторых подробностях этого знаменательного события.
Как рассказывают, покойный Иоанн Гарклавс, американский архиерей, оказавшийся хранителем иконы, поставил такое условие ее возвращения в Тихвин: в городе не должно остаться ни одного коммуниста. Это условие, при всей его кажущейся несообразности с жизнью, оказалось в некотором смысле выполнено, причем обошлось без депортаций и прочих негуманных мер. Почти одновременно с путешествием иконы из Америки к месту окончательного пребывания в Москве произошел ряд событий, в результате которых КПРФ оказалась формально расколота. Все территориальные ячейки этой организации, в том числе и тихвинская, оказались таким образом «овцами, не имущими пастыря», и в политическом смысле как бы перестали существовать.
Существенна и другая черта президентского паломничества к Тихвинской: Путин, в отличие от всех других богомольцев, получил возможность прикоснуться к иконе непосредственно. Специально для него было на время снято бронированное стекло, защищающее святыню. Понятна идея, лежащая в основе этого благочестивого жеста: президент ждет от северной святыни особого покровительства «питерской» ветви русской государственности. Но это стремление к непосредственному контакту дает повод вспомнить о печальном историческом парадоксе. Уникальная византийская икона, по всей видимости, лишь ненамного младшая Владимирской и, предположительно, не уступающая ей по художественной ценности, попала непосредственно в руки священнослужителей, и таким образом оказалась выведена из сферы научной работы. Скорее всего, при жизни нашего поколения она не окажется на столе реставратора, и мы никогда не узнаем, как выглядит ее подлинный византийский лик, скрытый не только под бронированным стеклом и драгоценным окладом, но и под слоями поздних записей. Икона вернулась к нам как материальный объект, как церковная святыня, но надолго, если не навсегда, сокрылась от нас как предмет историко-культурного исследования.
Путешествие к истокам завершилось в Старой Ладоге — как раз там, где президент первоначально собирался поработать на раскопе. Согласно версии историков-норманистов, подлинной и древней столицей Руси является именно северный город, в течение столетий дрейфовавший в треугольнике Ладога — Новгород — Санкт-Петербург. Оттуда центр российской государственности переместился в Киев, и лишь из него — во владимирско-московские земли. Таким образом, основание Санкт-Петербурга Петром выглядит не как новация, а, напротив, как возвращение к первоначалу.
Вместе с тем, если следовать логике сказания о вещем Олеге и вспомнить о зловещем предсказании, прозвучавшем в стенах РГБ, путешествие в Ладогу может показаться своеобразным испытанием судьбы. Ведь именно там находится одна из двух предполагаемых могил князя, а значит — где-то неподалеку белеет тот самый тысячелетний конский череп, скрывающий внутри гробовую змею.
Мы не знаем, о чем размышлял президент, стоя на высоком берегу Волхова. Но вполне возможно, что его мысли были сконцентрированы вокруг критической точки летописного повествования о вещем Олеге, которую можно было бы сформулировать так: «непредсказуемая смертельная опасность, исходящая из ближайшего окружения, причем в самый неожиданный момент». Император Павел в Михайловском замке, Николай II на псковском вокзале, парализованный Ленин в Горках, Горбачев в Форосе — можно было бы продолжить этот мрачный перечень исторических персонажей, в той или иной степени последовавших по стопам летописного Олега Рюриковича. Для президента Путина, об «одиночестве» которого политологи говорят уже давно, было бы крайним легкомыслием не учитывать такую возможность развития сюжета. Удастся ли ему найти альтернативный исторический сценарий, позволяющий обойтись без подобной трагической развязки — покажет история.
