Есть такая клишированная формула: «бандиты — это ещё не весь ‘n’-ский народ». Формула бессмысленная и лживая — она ничего не объясняет и создаёт только ощущение тухлого послевкусия. Примерно так пятиклассник, от одежды которого мать унюхала запах табака, сообщает ей: «это курили Петров и Семёнов, а я просто рядом стоял». «Не весь народ» — это не мысль, не ход в дискуссии и даже не позиция — это попросту отмазка. Призванная отвести угрозу возмездия за те или иные действия, которые сам говорящий, возможно, и не совершал, но вполне допускает, что совершил бы при других обстоятельствах. Примерно как «все воруют».
Тем более что в случае с кавказцами можно уверенно констатировать: на уровне обыденного, массового сознания — не каких-нибудь отдельных «фашистов», а практически половины населения — «весь» n-ский народ как раз и есть бандиты. По ФОМовскому опросу, 44% респондентов поддержали бы даже принудительные выселения «чёрных», вроде тех, которые проанонсировал у себя краснодарский губернатор Ткачёв. При этом социологи отмечают, что прочный иммунитет перед такого рода ксенофобией отсутствует даже у тех, кто заявляет своё равнодушие к национальному вопросу — но на поверку всё же «имеет мнение». Если брать процесс в динамике, то отношение к кавказцам плавно ухудшалось в течение нескольких лет — с очевидным всплеском в 99-м году, после взрывов домов.
Характерно, что «ксенофобская» точка зрения является как бы доминирующей и легитимной нормой: те, кто её разделяют, считают, что они в абсолютном большинстве, тогда как те, кто не разделяют, считают себя меньшинством (при том, что фактическое соотношение — примерно пополам). В результате возникает своеобразный феномен «спирали молчания» — каждый думает, что он такой один, и боится высказывать свою точку зрения своим друзьям и знакомым, чтобы не прослыть маргиналом в их глазах. Причём жертвы этой «спирали» оказываются в своеобразных тисках: с одной стороны, официозная пропаганда провозглашает антинационализм, с другой — обыденная, повседневная норма мнений заставляет солидаризироваться против «чёрных». Правда, роль и авторитет агитпропа как источника мнений у нас откровенно нулевая, но давление его ощущается всегда и всеми.
Как бы там ни было, сильных контраргументов супротив немудрёной идеи «все чёрные — бандиты» в обыденном сознании крайне мало — тогда как аргументов в её поддержку пруд пруди. Как ни странно, наиболее сильный из оставшихся контраргументов можно назвать «эхом войны» — той самой, Великой Отечественной. Опросы рисуют довольно чёткую картину: любое проявление общественной жизни попадает в разряд негативных у абсолютного большинства людей, как только удаётся доказать, что речь идёт о проявлении фашизма. Сравнивая данные по антиармянскому погрому в Красноармейске с данными по акциям скинхэдов на Царицынском рынке и в московском метро, мы видим, насколько более сильна негативная реакция во втором случае: просто потому, что здесь агитпропу удалось убедить общество в том, что скинхэды — это наши современные «фашисты».
К слову сказать, даже тот факт, что ярлык «фашисты» в 90-е и «нулевые» применялся либеральной общественностью где ни попадя и оказался затаскан до полной неузнаваемости, ситуации не изменил: просто либеральная общественность перестала быть для большинства людей легитимным источником мнений в этой области. То есть те, кого называет «фашистами» она, совершенно необязательно суть «фашисты» — но при этом «настоящие» фашисты (в значении абсолютного зла) всё-таки возможны.
То, что победа над фашизмом в 45-м — наиболее актуальная и, по сути, единственно прочная основа сегодняшнего национального мифа России, сомнению не подлежит. Коннотация между бытовой ксенофобией и собственно историческим фашизмом практически не работает, но на самом базовом уровне связь всё-таки проявляется: именно она блокирует появление любых организационных форм, превращающих смутное «брожение умов» в «прямое действие»: русские люди разрешают себе «не любить чёрных» тихо и дома, но любая попытка сорганизоваться на почве этой нелюбви моментально встречает отторжение. Человек говорит: «да, меня они достали — но идти и бить их — это значит превращаться в штурмовиков».
Нет никаких сомнений в том, что режиссёры кавказского спектакля с «той» стороны всё это так или иначе понимают — или, по крайней мере, чувствуют. Иначе лихой рейд басаевцев и «сочувствующих» ингушей на назранскую ментовку вряд ли бы кто-нибудь додумался назначить в ночь на 22 июня. Ибо для того, чтобы сломать «барьер 45 года», достаточно просто перевернуть шаблон: сделать так, чтобы новых «фашистов» обыватель искал в «чёрных», а не в самих себе — благо, психологически это гораздо более комфортно. Чтобы именно они ассоциировались с тем самым врагом, против которого надо бороться везде и всюду, до смерти и до победы.
Дальнейшее, в общем, дело техники — не секрет ведь, что для того же самого обывательского сознания «образ врага» репрезентуют не только показываемые по телевизору бородатые чечены, но и любой рыночный азербайджанец: тут никакой разницы нет. Тогда как для того, чтобы победить Россию в войне за Кавказ, достаточно сделать одну простую вещь: научить русских считать «всех чёрных» чужими и врагами — и действовать соответственно; в конечном счёте, если ты их таковыми считаешь, они таковыми и станут. Правильный ответ на лозунг «Россия для русских» для Кавказа будет таким: «вот и убирайтесь к себе в Россию». Ту, которая кончается где-то в Ростове и Астрахани.
А потому диверсии вроде ингушской надо понимать как жёсткую разводку. Либо российская власть будет жёстко реагировать (так, как это она только и умеет — посредством безадресного мочилова всех, кто под руку подвернулся) — и тогда всю политику «чеченизации» можно считать похороненной, а победу партизанщины, причём не только в Чечне, в исторической перспективе неизбежной. Либо же она будет жевать сопли и делать вид, что ничего не происходит — и тогда утратит контроль уже над русским населением, которое её будет воспринимать как чужую и не отвечающую его интересам — и действовать соответственно. И пока что эта стратегия выглядит беспроигрышной.
