24 января ежегодно отмечается День памяти жертв расказачивания. Почему и как оно происходило? Об этом сохранились рассказы очевидцев.
Например, казачье повстанческое движение на Кубани в начале 1920-х гг. большевики подавляли крайне жестокими методами. Был распространён массовый террор против мирного населения. Каратели захватывали заложников, и, в случае невыполнения повстанцами требования сдаться, заложников немедленно казнили.
В этой связи особый интерес представляют воспоминания одного изжителей станицы Крыловской нынешнего Ленинградского района, записанные в начале 1990-х гг. Он - участник и очевидец событий того времени. Сам был красноармейцем - допризывником, лояльным к советской власти. Но, несмотря на это, происходившее его ужасало.
Во время расправ над заложниками расстреливали сразу несколько десятков человек. Для того, чтобы хоронить их, использовали труд местных допризывников Красной армии, в том числе и рассказчика:«Стали мобилизовывать ямы копать. ... На Зелёном клыну! Выкопали мы шесть траншей. Три метра — ширина, шесть — длина. … Как раз попав я туда. До двадцати лет (возраст)отпустили домой, а с двадцать лет - оставили там. Четырнадцать человек. ...
Смотрим, по дамбе выдуть людей, у белье. Приводять - палимёта(пулемёта) два, шашки наголо! Поставили, метров десять от траншеи. И начали спрашивать, кто желает первый умереть. Палахан Григорий Иванович говорить: «Я!». Командир полка спрашивает: «Как фамилия? - Палахан Иван! - Раздевайтесь!». Он снял с себя бельё. Их привели в белье всех. Снял бельё: «Идите, становитесь!». Он подошёл, стал на колени, голову немножко приподнял, ударили ему. А потом начали по три человека становить и в оту же яму. Тридцать пять человек с ним расстреляли.
А командир сидыть на коню и говорит: «… Что ты скажешь перед смертью? - Тоби тудыть твою!». Казал ему: «Привил убывать — убывай! Шо я тоби буду казать!?». Тот за пистолет и расстрелял его. Взяли за ногы и утяглы».
По воспоминаниям очевидца, командир карательного отряда (очевидец называл его «комендант»), руководивший расстрелами, поражал своей чудовищной жестокостью. Такой, что у молодого красноармейца возникло желание убить его самого: «Одын раз уже прывылы мы (людей, которых должны были казнить). Уже карательный отряд поихал. А коменданту поручилы, шоб вин привил в исполнение. Так он набрал нас. Там тыжнёвый був, три человека. Привылы мы, а патронов не дал. Чи забыл, чи шо. Привелы мы до ямы. «Ну-ка становытесь по тры человека, стреляйте! - Так патрон нема! - Да ладно!». Так он поклал их усих, руки назад. Один биля одного, один биля одного головы. Взял лопатку и одиннадцать человек порубал. … Карательного отряда комендант. Мы стоялы просто не живи (сами как мёртвые)! Да стико ж можно! Этой лопаткой раз, раз! … Прямо в яме. Прошёл — готово! «Закидайте!». Ще був одын чоловик, як я - зарубать бы його, гада! Так боялысь хлопцы, ны схотели. Я предлагал хлопцам: «Давайте його зарубаем! Ночью, ныкто ны бачит. Зарубаем - пидэм!». Ны схотели! От хам, от хам! На скоко есть люды такие!».
Иногда после расстрела некоторые из казнимых оставались живы, но их всё равно стремились добить: «В первой группе было двое живых: Згода Филипп Яковлевич и дедушка Зеленько. Пострелялы их! Они повставалы. Сталы просыть: «Товарищи, помилуйте нас! Мы ж с вами делылися последним куском хлеба!». Джурило Иван, на горе он жил. Так мене пришлося ему голову открывать, прикиданный уже був. Думаю, раз такая тенденция, а он в таком состоянии, потихэньку пэрэкинулся личком (повернул лицо) и руки поставил вот так. И мы засыпаем, а вин приподнимается, и земля под него. А ночью встанет. И вин приподнимался, пока надо руками помогать. А тут руки как подал, и локти видно. «Стой, не закидай. Полезь, ..., открый ему голову!». Полез я, открыл ему голову, с земли вытяг. …».
Расстреливали родственников повстанцев, зажиточных и авторитетных станичников. Казнили в т.ч. женщин: «Бралы людей, хто родня (белых повстанцев), хто — зажитные люди. Вот таких бралы и стрелялы. Один день порасстрелялы — завтра митинг. «Выдавайте, выдавайте бандитов!». Ну кого!? Через день обратно начали стрелять. Опять порасстрелялы группу тридцать пять человек. И там семьдесят. Уже сто пять человек! После того уже меньшими группами начали стрелять. То одиннадцать, то двенадцать, то восемь, то девять. …В одной группе — сами´ (одни) женщины! … Воны нахо´дыли причину, бралы, расстреливалы и всё. Я ж не могу сказать, эту за то, эту за то. Сообщал карательному отряду председатель станичного совета ... Людей побыли (побили) у нас так недельки две, и уехали». Имущество казнённых иногда сразу же присваивали сторонники советской власти: «За шо взялы Кондра´тенко!? ... Жил хорошо, магазин свий имел. А був (красный) партизан Малый. Утром взялы Кондра´тенко, а вэчером Малый уже переихав в его дом». Масштабы террора нашли отражение и в воспоминаниях других очевидцев: «Козакив расстрэливалы чирыз одын дом (из каждого второго дома)». В качестве причины массового террора местный житель назвал боязнь большевиков массового казачьего восстания, с которым было бы трудно справиться.
Такой жестокий и массовый террор, без сомнения, имел немало общего с различными эпизодами массового уничтожения населения, которыми богата история XIX - XX столетий. Такой террор не только способствовал уничтожению политических противников, но и ослаблял систему коллективов выживания местного населения, подрывал его способность к физическому и культурному воспроизводству.
