Миллиардер Илон Маск, любящий хорошую провокацию, поддержал теорию, что Демократию должна сменить Республика, которой правят «мужчины с высоким уровнем тестостерона», а женщины (и «низкоранговые» мужчины) управлять не должны.
Будем считать, что необходимые возмущённые оговорки мы уже сделали, и перейдём сразу к тому, есть ли разумные предпосылки, чтобы такая идея появилась.
Начну с главного: с возобновления населения, то есть с рождаемости. Кстати, Маск в ближайшем же заявлении подтвердил (ещё раз), что эта тема его очень беспокоит и что в Евросоюзе «обрушение численности населения неизбежно». Итак, эти темы – управление и демография – осознаются как связанные. Но как именно они связаны?
В целом ряде случаев можно наблюдать, что эмансипация женщин сопровождается спадом рождаемости. И хотя население мира всё ещё растёт – во множестве стран оно сокращается (либо растёт за счёт инокультурной миграции из стран, где у женщин более низкий статус). Итак, вполне вероятно, что повышение статуса женщины действительно имеет одним из последствий снижение рождаемости, и это снижение становится проблемой для многих стран, а это, в свою очередь, способствует появлению теорий о том, что женщин надо опустить пониже.
С другой стороны, некоторые женщины (и мужчины, которых кто-то назовёт «низкоранговыми») занимают ту позицию, что в снижении рождаемости нет ничего особенного, что это «нормальный процесс», и что надо, например, завезти больше мигрантов – или заплатить больше денег, дать больше льгот, чтобы женщины рожали охотнее.
Все эти позиции порочны. Порочна идея, что женщин надо прибрать к ногтю, «чтобы знали своё место». Порочно стремление завозить в страну инокультурных мигрантов для замещения населения. И пусть немногие согласятся со мной, но представление, что государство должно платить за детей, порочно тоже. Я знаю, откуда оно идёт: люди таким образом выражают своё недовольство существующим распределением ресурсов и заявляют, что блага должны распределяться более справедливо «для наших гипотетических детей» - дети вообще такой аргумент, с которым не поспоришь, об этом ещё Остап Бендер говорил.
Но и понимая всё это, и соглашаясь, что да, блага распределяются несправедливо, - я и тогда скажу: люди не должны рожать детей «для государства», не должны относиться к этому как к форме контракта, не должны ждать, чтобы государство заплатило им за рождение детей.
А вот что государство должно делать – об этом сейчас поговорим.
Директор Центрального экономико-математического института РАН Альберт Бахтизин недавно заявил, что России нужна «специальная демографическая операция, не менее важная, чем специальная военная операция». Это очень печальное сопоставление. Дело в том, что война, пока она продолжается, несомненно, способствует сокращению нашего населения. Разумеется, если бы она завершилась победой – тенденция развернулась бы вспять: после победоносной войны, на волне энтузиазма, растёт и рождаемость. (А после проигранной наступает депрессия и как бы не социальные потрясения.) Но тут мы начинаем говорить в сослагательном наклонении, а в изъявительном – в настоящее время – население сокращается. Итак, пока мы не завершили войну, какой-то рост (или хоть неуменьшение) численности населения планировать невозможно. Так же невозможно, как носить воду в решете. Каждый, кто интересовался, знает, как за последние два с половиной года приросли молодыми мужчинами кладбища. А мобилизация, проходившая зачастую по деревням (кто, в самом деле, замечает, что там происходит, в деревне!), оставила некоторые из них практически без мужского населения. И это в нашей стране, где из деревни и так уже выпито слишком много крови.
Но дело не только в этом – и не только в нас. Уменьшение рождаемости началось до СВО, и далеко не только в России. Оно происходит в самых благополучных, самых социально-защищённых, самых климатически-благоприятных странах. И да: в этих странах женщины имеют те же права, что мужчины.
Так, может, в этом корень проблемы? Отобрать права, вышибить женщин из управления, и пусть рожают?
Есть вещи, которые делать нельзя, даже если они «помогут». Вор не будет воровать, если ему отрубить руки, - но мы это не практикуем. Унизить женщин, чтобы они рожали, — значит приветствовать поколение детей от униженных матерей. И в этом нет ничего хорошего.
Нужно вспомнить, во-первых, вот о чём: когда женщины получили равные права с мужчинами – рождаемость упала до катастрофических значений не сразу. Изначально это были всё ещё большие семьи: может быть, не восемь детей, а три, но для воспроизводства и даже роста населения этого более чем достаточно. То есть права женщин вовсе не обязательно должны были вступить в противоречие с рождением детей, и необходимо проследить, когда и почему произошёл вывих сознания.
Второй момент: радикальное улучшение медицины. Ещё сто с небольшим лет назад женщина могла родить шестерых, потерять из них троих, и сама умереть в седьмых родах. Это не было редкостью. Теперь рожать стало намного безопаснее, дети стали умирать намного реже – и мы снова приходим к тому, что сегодня для элементарного возобновления населения не требуется подвигов. Мы все – буквально все, граждане в недавнем прошлом крестьянской страны – вышли из семей, где было много детей. Наши бабушки, прабабушки рожали много детей, и государство им за это не платило.
И тут мы переходим к третьему важнейшему обстоятельству: крестьянству. Применительно к нашему времени – к жизни на земле и от земли (кто живёт на земле – знает, что нельзя хоть отчасти не жить и «от земли» тоже: земля требует внимания). Эту связь можно проследить по всему миру: сельские жители рожают больше детей, неважно, будь это США, Китай или Россия. Город – плохое место для большой семьи. И мужчинам «с высоким уровнем тестостерона» нужно заниматься не мечтами о возврате к патриархату, а расселением городов. Урбанизация – как раз то обстоятельство, которое можно и нужно менять. Для России эта история не только про рождаемость, она ещё и жизненно-важна с точки зрения освоения пространства, контроля над ним.
Но для этого придётся идти на некоторые жертвы. Село или маленький город никогда не будут обладать такими же возможностями, как большой город. С этим нужно смириться и продвигать, хвалить привлекательные стороны такой жизни: меньший контроль, большую самостоятельность, чистые продукты, про которые знаешь, откуда они взялись, собственный просторный дом, в котором пахнет деревом, свежий воздух, красоты природы… Не пытаясь притянуть село к уровню большого города, необходимо сделать для него всё то, что действительно возможно сделать для села: это хорошие дороги, транспортная доступность школ и больниц, организация рабочих мест, в том числе удалённых и вахтовых. То, что – подчеркну ещё раз – совершенно необходимо и абсолютно возможно.
А теперь представьте себе Москву, представьте, как могло бы выглядеть расселение этого города, – и вам станет жутко. То, что делается в Москве, полностью противоречит идее рассредоточения людей по России и улучшения демографии. Мы имеем огромнейший город, делающий всё для своего удобства, это правда – но являющийся прямо символом порочных практик, которые ведут к вырождению России. Это и квартиры-клетушки в бесконечных многоэтажках (в том числе монструозных новостройках), и целенаправленная замещающая миграция, и выплаты-льготы, и оторванность от страны. Это постоянные жалобы на то, что «настоящих москвичей уже практически не осталось», а все забито ненастоящими понаехами – и в то же время умышленное развитие города именно таким образом, чтобы он втягивал в себя людей, рос ввысь и расползался вширь. Я не могу представить, чтобы демографическая проблема в России решилась без решения проблемы Москвы. Но к ней даже подступиться страшно: нет сомнений, что изменение статуса столицы вызовет массу недовольства людей, которые уже «привыкли к хорошему».
И в конечном итоге всё упирается в это: в «привычку к хорошему». Наши бабушки не привыкли к хорошему (к «жизни для себя») и рожали детей без того, чтобы им за это платили. И когда мы не привыкли к хорошему – например, к памперсам и посудомоечным машинам – мы рано приучали детей к горшку и мыли посуду своими руками, и у нас всё-таки оставалось свободное время. Потом мы не привыкли к хорошему и вынуждены были запоминать маршрут, а не ходить по навигатору (поразительно, но если сейчас задать вопрос «как пройти» человеку в центре Москвы – он непременно полезет в смартфон). И снова мы не привыкли к хорошему, когда читали толстые, сложные книжки, писали тексты и рисовали картинки, а сейчас – вот как хорошо! – это всё сможет делать искусственный интеллект, а мы будем только его «контролировать» и надеяться на то, что всё равно останемся «более креативными» (почему бы?). Та же самая Москва – это огромная, чудовищная привычка к хорошему.
Только почему-то в конце концов эта масса хорошего не приносит радости и рождает всё новые проблемы. Без готовности сделать шаг назад и сознательно отказаться от некоторых (важно понимать – каких и почему) привычек к хорошему решить эти проблемы не удастся ни «во всём цивилизованном мире», ни – бог бы с ним, с цивилизованным миром – у нас в России.
