В достаточно уже далёком 2013 году я написала в «Литературной газете» о подростковой дилогии Наиля Измайлова (псевдоним Шамиля Идиатуллина) «Убыр». Сюжет её я вам сейчас перескажу. В родителей татарского мальчика Наиля вселяется гнусная нежить – убыр. Это происходит, когда они поправляют покосившийся памятник на татарском кладбище, то есть, как видимо, нежить эта – татарская. Тем не менее, заражает она не только родителей Наиля, но и русских соседей, причём старательно показано, что христианский крест не помогает избежать заражения убыром. Что же делать?!
Наиль с сестрёнкой едут в деревню, попадают к древней татарской знахарке, та произносит над Наилем древние татарские заклинания, пробуждает память предков, и подросток превращается в борца с убыром, которого убивает фамильным ножичком с надписью «Во имя Аллаха». Помимо древних заклинаний, присутствуют татарские реплики, набранные в книжке латиницей, и арабские молитвы.
Но на этом всё не заканчивается: во второй книжке дилогии мощь арабских молитв нарастает, а Наиль выясняет, что русская директорша школы, где они с сестрой учатся, стакнулась с татарской нежитью-убыром, чтобы тот нападал на детей и учителей. Наиль намеревается «когда-нибудь узнать», как же это случилось, и можно предположить, что при наступлении идеологически-верного момента (как-то: в случае ослабления российской государственности), обласканный российскими премиями (между прочим, первый «Убыр» получил Крапивинскую премию) журналист и писатель Шамиль Идиатуллин будет тут как тут, чтобы «актуально» объяснить, как же русская директриса и татарская нежить нашли общий язык.
Но не будем заглядывать далеко. Посмотрим на то, что уже есть. Запомним: нежить стакнулась с русскими – христианский крест не помогает – татарские корни, татарские заклинания и арабские молитвы помогают.
Нет, я не думаю, что автор фильма «Не Иван» Денис Шаблий позаимствовал у Идиатуллина потрясающе оригинальные сюжетные ходы. Это возможно, но маловероятно. Скорее всего, мы имеем дело с честным клише.
Итак, в чём суть клише. Мальчика Йывана плохие парни называют Иваном, тот обиженно заявляет, что он – не Иван, его начинают травить. Главный плохой русский парень по имени Егор выглядит гораздо крупнее и старше, но учится с Йываном в одном классе (небось, сидит там уже третий год, вот какой тупой). На груди Йывана аккуратный марийский амулет. На груди Егора – орёл, подчёркнуто похожий на растёртое по футболке грязное пятно. Йыван, размазывая слёзы по лицу, звонит бабушке в деревню. Бабушка – в старательном марийском антураже, разговор тоже по-марийски – советует позвать на помощь богатыря Онара, который помогает марийцам. Йыван зовёт Онара, тот то ли помогает (с девочкой), то ли нет (травля продолжается). Йыван в окончательном расстройстве заявляет, что, значит, он не мариец и в паспорте запишется русским «Иваном». Во сне ему является Онар и говорит, что живёт в Йыване и тот должен дать своей реке выйти из берегов. На следующий день снова травля, и за Йвана, во-первых, вступается Онар (это оказывается его старший брат), а во-вторых, Йыван даёт своей реке выйти из берегов. Онар/брат говорит, что гордится Йываном, тут же виртуально присутствует марийская бабушка, которая тоже гордится. Плохой русский Егор помещён в мусорный бак (буквально).
Во всём этом ещё важна тема немарийской девочки Насти, с которой у Йывана взаимная симпатия и которая его защищает. Как только я услышала, что девочка немарийская, – сразу почуяла подвох. Мне не верилось, что автор, взявшись лепить такое явное клише, допустит в него дружбу марийского героя с русской девочкой. Даже в таком случае (русские мальчики плохие, но хотя бы русская девочка хорошая) у автора перед глазами загорится красными лампочками слово «ассимиляция». И я оказалась права. В самом конце девочка Настя признаётся своему герою Йывану, что она на самом деле «наполовину удмуртка», и её «настоящее имя» - удмуртское, но она его стесняется, потому что «не такая смелая», как Йыван.
Вот и всё. Вот и ларчик просто открывался. Утешает только то, что всё это очень, очень плохо сыграно.
Официально фильм «Не Иван» заявляет один посыл: быть марийцем – хорошо, марийцы должны помнить свою марийскую идентичность. Но при утверждении этой идеи никак не удаётся избежать заявления, что русские – плохие, а какие хорошие – те на самом деле не русские и просто не решаются вспомнить свои настоящие корни. Подчёркивается, что у полукровок настоящие корни – нерусские (очень вероятно, что тут Шаблий воплощает свой личный комплекс). Оцените внутреннее родство названия «Не Иван» с достопамятным «Украина-Не-Россия». Прибавьте сюда ещё образ марийской реки, которая должна выйти из берегов, чтобы марийцу стало хорошо. И если вы подумаете обо всём этом, вы будете очень удивлены тем, что такой фильм снимают на грант Института развития интернета (распределяет государственные субсидии), что он обласкан наградами и вывешен на сайте Минспорттуризма Марий Эл.
А может быть, вы вспомните обласканного «Убыра» или якутскую «Айту» и удивитесь не очень.
Но поверх всех этих частностей (из которых складывается целое) позволю себе задаться вопросом: а возможно ли в России _хотя бы в принципе_ творчество, призывающее к национальному возрождению «коренных народов» и при этом не русофобское?
Я отвечаю на этот вопрос отрицательно. Возрождение всегда происходит через преодоление трудностей (поскольку это выход на новый уровень), а российским численно-меньшим народам нечего преодолевать, кроме русских и русского языка. Русские – трудность по одной той причине, что их много ("они большие") и они более-менее везде. И преодолеть русских – всё равно что преодолеть Россию. Именно поэтому «настоящей» идентичностью даже полукровок должна быть нерусская. За счёт этого русских должно стать меньше. А все разговоры «вспомним о корнях» через два копка утыкаются в борьбу с русскими.
Но почему тогда это совершается на деньги государства, с наградами от государства?
Вернёмся к предыдущему абзацу: «…нечего преодолевать, кроме русских и русского языка». В этой дихотомии государство предпочитает защищать русский язык. Просто это практично: страной, где все умеют говорить на одном языке, удобнее управлять. Даже мигрантов всё-таки стараются учить сносно говорить по-русски, а когда не выходит – это осознаётся как проблема. Выскажу своё предположение: убедившись, что многочисленные народы многонациональной Российской Федерации умеют говорить по-русски (и книжки писать, и фильмы снимать), – государство успокаивается и всё остальное воспринимает как «компромисс». Что будет в тех книжках, в тех фильмах – это уже не важно, это у нас такой «компромисс».
Егор Холмогоров справедливо указывает, что фильм про русского мальчика, которого обижают по национальному признаку (предположим, в Туве; сколько там русских осталось в Туве?), и он вспоминает о своих русских героических предках и забрасывает обидчика-тувинца в мусорный бак, – такой фильм не может появиться в России. Но не только потому, что над ним висит 282-я статья. Он не может появиться ещё и потому, что русским было бы стыдно снять такое кино. В наших глазах это роняет наше достоинство и может быть разве что новостью в паблике «Многонационала», тогда как в глазах самодельного марийца Шаблия такие сюжеты поднимают достоинство марийцев и их можно раскрутить аж до «творчества», «искусства». Это просто разное представление об искусстве.
Но можно хотя бы не давать на это государственных денег? Хотя бы не поощрять наградами и раскруткой?
Да, можно. Но лишь перестав относиться к этому как к компромиссу. Лишь осознав, что унижение и умаление русских – это унижение и умаление России. С какими бы заявленно-благими намерениями это ни совершалось.
