Клаузевиц: чем значительнее становятся армии, чем шире они распределяются на больших пространствах и чем многообразнее действия отдельных частей сплетаются одно с другим, тем больший простор открывается перед стратегией.
Длительный период СВО характеризуется преимущественно «позиционным» характером, сопровождающимся усилиями российского военного управления сформировать более целостный театр военных действий с чёткими границами (иногда за счёт «непростых решений» и «перегруппировок»).
Идеология подобных мер основывается на расчётах военной методологии и в целом понятна: повышение эффективности, снижение издержек, устойчивость, логистическая связанность линии боевых действий, ожидание удобной военно-политической и стратегической ситуации.
Таковой ситуацией, в ожиданиях, является потенциальное наращивание конфликта США и Китая, усталость Европы, неизбежные противоречия между западными спонсорами и Украиной с учётом менталитета руководства последней, «потеря темпа» у противников.
Кроме этого, в подобной версии Украина, вынужденная уйти, несмотря на периодические боевые обострения, во внутреннюю жизнь (как это уже было на фоне Донбасса после 2015 года), неизбежно погрузится в привычные местнические склоки, уровень общественной консолидации и поддержки власти также неизбежно обрушится. Россия, тем временем, сможет накопить боевой ресурс, запасы ракет и иного вооружения, провести отложенные кадровые чистки, пройти через президентские выборы и обновлённой завершить начатое.
В конце концов, между поражением под Нарвой и триумфальным Полтавским сражением прошло девять лет, использовавшихся Петром во благо.
В общем отложенный план с благими намерениями. Как всегда: гладко на бумаге до приближения к оврагам.
Клаузевиц: абсолютное, так называемое математическое, нигде в расчетах военного искусства не находит для себя твёрдой почвы. С первых же шагов в эти расчёты вторгается игра разнообразных возможностей, вероятность счастья и несчастья.
При этом в российской общественной жизни, вероятно, будет продолжена милитаризация, необходимая для накопления потенциала, но в рамках хоть и сквозного, но не тотального охвата, с сохранением определённого элитарного обособленного комфорта и привычных гражданских процессов (выборов, имитации партийной жизни и т.п.). На этом фоне будет поощряться активизм, который на определённом этапе будет зачищен в модели китайских «хунвейбинов».
Лозунг: «Нельзя быстро и ярко – будем медленно и тускло. Россия умеет терпеть и извлекать из этого пользу».
Обоснование: у ВСУ – нет превосходства в авиации, предпосылок к паритету или превышению по численности личного состава, как следствие – к значительному повышению эффективности используемой бронетехники, а значит, после выстраивания единой линии обороны противник уже не может обеспечить изоляцию значительных участков ТВД и, как следствие, иметь реальные шансы на военную победу.
Социально-политические версии негативных сценариев остаются за скобками, так как это не сфера ответственности военного командования.
В таком случае предполагаемый диапазон потенциальных генеральных сражений: 2024 - 2027 гг. Более того: очевидно, существует расчёт и на то, что затягивание ситуации позволит раскрыть варианты без ключевого фактора военных битв.
При этом в России сформированы гарантированные механизмы недопущения политической ревизии в отношении курса на разрешение военного конфликта в определённых рамках и интеграцию новых территорий в случае нештатных внутрироссийских процессов, благодаря включению Херсона и Запорожья в Конституцию в качестве субъектов.
Даже теоретически ни одна альтернативная политическая сила не сможет противоречить Конституции, в связи с чем будет вынуждена, хочет того или нет, проводить курс на освобождение конституционных территорий и сохранение определённого вектора. Вполне устойчивая конструкция.
В вопросе текущей модели СВО полагаем, что одной из базовых вопросов стало фактическое выпадение буквы «С» из дефиниции «СВО». В смысле фундаментального смещения акцентов в сторону чисто военной составляющей, что, как мы обосновывали в первой части, и было целью западных операторов. Мы далеки от мысли, что именно армия была главным инициатором СВО, и тем удивительнее то, что в итоге она осталась на фронтире процессов.
Если СВО продолжается в режиме спецоперации, то, несомненно, она должна обладать соответствующей энергией и содержанием - наступательными информационными акциями, партизанскими движениями, инициированием альтернативных Киеву внутриукраинских политических процессов, формированием приемлемой и для украинцев, и для России политической идеологии.
Увы, такая работа не очевидна, лишь обозначена имитационными моделями, хотя в текущих обстоятельствах не должно было быть необходимости ее высматривать. Но, конечно, всё зависит от образа ожидаемого результата.
Понимая обстановку, российский Генштаб, вероятно, также будет планировать в большей степени локальные наступления в режиме маневренной обороны и оперативно-тактических прорывов, ведь как писал Кэролл «Чтобы стоять на месте, нужно бежать, а вот чтобы двигаться вперёд, нужно бежать в два раза быстрее».
В свою очередь, вялотекущая заморозка вполне соответствует и западным интересам в формате ирако-иранского конфликта или даже в модели «Пакистан – Индия».
В своё время усиливающаяся, разработавшая ядерное оружие Индия стала союзником СССР, в то время как её бывшая часть, штат Пенджаб, превратившаяся в независимый Пакистан, обостряя военный конфликт, несмотря на свою средневековую отсталость, вдруг, благодаря западным союзникам, стал ядерной державой, что надёжно зафиксировало геополитические рамки Индии.
Необходимо помнить о том, что подобный стереотип у Запада имеется, и что у Украины для подобной конфигурации значительно больше возможностей чем у Пакистана.
Хотя верно и то, что в имеющихся технологических условиях российской армии для набора дополнительной мощи нужно время. Более того: несмотря на все проблемы, армия всё же совершенствуется.
Даже враги России в лице уже упоминавшегося британского Королевского объединённого института оборонных исследований констатировали в 2023 году, что «российская армия адаптируется к реалиям войны». Фактор, подталкивающий к адаптации, – масштабы потерь.
Выделяется изменение тактики от попыток развёртывания единых батальонных тактических групп к разделению по функциям «на линейные, штурмовые, специализированные и одноразовые войска».
В такой интерпретации «линейная пехота в основном используется для удержания позиций и оборонительных операций».
«Одноразовая пехота используется для непрерывных перестрелок либо для выявления украинских огневых позиций, которые затем атакуются специализированной пехотой, либо для поиска слабых мест в украинской обороне, которые должны быть приоритетными для штурма». С этой целью были выделены специализированные отряды «Шторм», штурмовые группы из числа заключённых, иногда добровольцев или мобилизованных.
Англичане констатируют, что основной слабостью российских пехотных подразделений является низкий моральный дух.
Наиболее высоких оценок заслужили инженерные войска. «Русские инженеры возводят сложные заграждения и полевые укрепления по всему фронту - железобетонные траншеи и командные бункеры, проволочные заграждения, ежи, противотанковые рвы и сложные минные поля».
Хвалебные отзывы получили подходы к минированию.
Отмечается применение тактики камуфляжа бронетехники.
Подчёркивается, что регулярное уничтожение украинскими ударами с помощью высокоточного оружия складских артиллерийских запасов вынудило российскую артиллерию совершенствовать разведывательно-ударный комплекс (использование беспилотников) для разведки и контрбатарейной борьбы, повысить манёвренность. Отмечается роль в этом системы «Стрелец».
По мнению англичан, сохраняется сильный потенциал российских систем РЭБ. Так, в среднем используется примерно по одной крупной системе, охватывающей каждые 10 км фронта, нацеленных на поражение украинских БПЛА, которых в среднем теряются до 10 000 единиц в месяц. Также российская РЭБ, по оценкам английских аналитиков, осуществляет перехват и расшифровку в режиме реального времени украинских систем тактической связи с 256-битным шифрованием Motorola.
Таким образом можно отметить некоторое, пусть и экстенсивное, но движение российской армии в сторону адекватной обстоятельствам сегодняшнего дня трансформации.
Хотя очевидно и то, что подобный процесс даётся ей тяжело. Наследие советской концепции является базой со всеми сопутствующими нюансами.
Как показал опыт, абсолютизация принципа «я начальник – ты дурак» не показала своей однозначной и подавляющей эффективности. Это дарит комфорт начальникам, но его цена зачастую слишком велика.
Ведь, как мы помним ещё из первой части нашей книги, советская/российская армия была совершенно уникальным, не имеющим аналогов военным организмом, так как полноценно готовилась только к одному типу войны - к ядерной войне. Остальное – факультативы, которые предполагалось решать ограниченным потенциалом.
Такой подход давал возможность сквозь пальцы смотреть на вопросы боевой подготовки, реальной военной науки, на массу деталей эффективности боевой работы и достаточности мер. Зачем? Ядерное оружие есть, а остальное задавим массой.
Определённые трансформации, несмотря на все сопутствующие патологии, произошли лишь в период руководства российским Минобороны Сердюковым, но и они не были завершены полноценным новым обликом.
Мы исходим из необходимости определить в нашей работе приоритетные контуры такого образа с учётом выводов о спецоперации и мер по приведению в состояние, позволяющее достичь в ней победы.
Любая трансформация должна предполагать некий новый желаемый формат. Рассмотрим тенденции и предпосылки, для этого используем данные исследования Широгоровой:
Считается, что главная характеристика армии - беспрекословность приказа. К сожалению, такая интерпретация приводит некоторых к ощущению, что солдат — это фактически бесправный человек, аналог крепостного. И если бы это хотя бы приводило к гарантированным военным победам, то ещё куда бы ни шло.
Но так ли это на самом деле не с точки зрения алгоритма управления (да, приказ к смерти, своей и чужой, должен быть беспрекословным), но с позиции финальной эффективности армии как стратегического государственного института?
Небольшой экскурс в историю:
Относительно цельное представление о системе военного управления в западной военной мысли сформировалось в эпоху Просвещения.
18-й век был временем сравнительно малых армий (до нескольких десятков тысяч солдат) и ограниченных войн. Войска неторопливо перемещались, после наступления холодов боевые действия затухали. В военной доктрине господствовала идея генерального сражения: это условная Полтава, или Аустерлиц (или, в прошлом, Чудское озеро), когда противники сходятся на поле битвы.
Генеральное сражение всегда ограничено в пространстве и во времени, и это ключевой момент с точки зрения лидерства: командующий мог в самом непосредственном, физическом смысле наблюдать за боем и управлять своими войсками в "ручном режиме”: Пётр Первый – «Без меня баталии не давать!».
Армия мыслилась безотказным механизмом. Идеалом солдата и офицера, как писал Фридрих Великий, был "автомат”.
Чем более точно и дословно "автомат” выполнял приказы, тем успешнее складывались сражения и кампании; самостоятельные мысли, суждения подчинённого только мешали, искажая спущенный сверху план.
Однако Наполеон разгромил Пруссию, и та на долгие годы стала подчинена его политике.
Главным для нас теоретиком Наполеоновских войн, конечно, является Карл фон Клаузевиц. Именно он доказал ЭВОЛЮЦИЮ войны, причём в сторону всё большего хаоса и неопределённости.
Клаузевиц: война – не только подлинный хамелеон, в каждом конкретном случае несколько меняющий свою природу; по своему общему облику (в отношении господствующих в ней тенденций) война представляет удивительную троицу, составленную из насилия, как первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует рассматривать, как слепой природный инстинкт; из игры вероятностей и случая, обращающих её в арену свободной духовной деятельности; из подчинённости её в качестве орудия политики, благодаря которому она подчиняется чистому рассудку.
Первая из этих трёх сторон, главным образом, относится к народу, вторая больше к полководцу и его армии и третья – к правительству.
Реформы новой армии развивались по трём направлениям:
1 — политические цели. К середине 19-го века Пруссия уже не хотела просто защищаться. Она стремилась объединить разрозненные немецкие земли, создать единую Германию. Новая прусская армия должна была стать не только инструментом защиты, но и орудием экспансии.
2 — индустриальная революция. Небывалый технический прогресс сформировал принципиально новые военные условия. Ускорились перемещения (теперь не пешком, а по железным дорогам), ускорилась связь (не с гонцом, а по телеграфу), появилось новое, куда более эффективное и смертоносное вооружение (в первую очередь, тяжёлая артиллерия).
3 — увеличение масштаба.
К середине XIX века почти все европейские страны перешли к формату призывных армий, а значит, теперь речь шла не о нескольких десятках тысяч комбатантов, а иногда о нескольких миллионах.
Конечно, ни на каком "генеральном поле” они поместиться уже не могли. Битвы разрастались и в географии, и во времени; теперь контролировать вручную всё это было просто физически невозможно.
В новых военных условиях ни солдат, ни офицер больше не мог оставаться "автоматом”. Слишком быстро менялась ситуация, слишком много было сопутствующих изменений и вовлечённого пространства.
Решение напрашивалось само собой: отдать инициативу на места. Позволить офицерам, каждому на своём уровне, действовать самостоятельно.
В отличие от командующих, которые находились высоко, офицер "на месте" понимал обстановку, мог быстро принять решение — а в новой индустриальной войне дорога была каждая минута.
Так возникла другая концепция военного лидерства, исследователи называют её "гетерархической" или "децентрализованной".
Суть этой концепции проста. Командующий обозначал задачу, или миссию ("Auftrag”), а подчинённый сам решал, как именно он эту задачу будет выполнять.
В пособиях такую модель военного лидерства описывали формулами "повиновение, основанное на самостоятельном мышлении”, и "спонтанное действие, основанное на общем замысле".
Модель Auftragstaktik: принятие решений децентрализовано, всё, что должен получать офицер от своего командира — это миссия, то есть то, ЧЕГО надо добиться и ЗАЧЕМ. А вот ЧТО И КАК ДЕЛАТЬ, военнослужащий любого уровня должен решать сам.
Концепция AT приживалась непросто: слишком уж она противоречила привычному представлению об устройстве армии.
Ключевую роль в её внедрении сыграл начальник немецкого Генштаба Мольтке. Именно он сформулировал один из главных принципов AT: "повиновение -- это принцип, но человек выше принципа”. Этот подход доказал свою высочайшую практическую эффективность.
Мольтке разработал методику обучения офицеров самостоятельности и инициативности. В чём-то это походило на современное бизнес-образование: например, экзамены сдавали по открытым "кейсам” (когда правильного ответа нет, смотрят на то, как именно экзаменуемый справляется с задачей).
Было много практики, обучающихся перебрасывали между разными родами войск (чтобы, допустим, артиллерист разбирался и в том, как действует пехота). Кроме того, среди заданий обязательно были такие, для успешного выполнения которых необходимо было НАРУШИТЬ ПРИКАЗ. (Да, в Рейхсхеере офицеров учили нарушать приказы!).
Военное обучение по модели Мольтке было затратным, долгим, и требовало отличного базового образования. На всех офицеров ресурсов не хватало.
Тем не менее, к началу Первой мировой немецкая армия во многом усвоила модель Auftragstaktik — и тут-то оказалось, что для ПМВ она подходит даже лучше, чем для предыдущих войн.
Чрезмерно усилившаяся оборона, смертоносный огонь артиллерии и пулеметов, то, что Юнгер называл "стальным штормом”; операции, растянувшиеся на десятки километров, миллионы участников — в ПМВ приходилось действовать быстро, в условиях огромного риска и без всякой связи с вышестоящим командованием. Таким образом, новый стандарт подготовки и управления для немцев стал дополнительным и весомым фактором военного успеха.
Особенно хорошо модель AT себя показала в конце войны, когда германская армия начала применять тактику штурмовых групп.
Штурмовики маленькими отрядами прорывались под огнём к линиям противника и сражались уже в окопах; сама по себе такая тактика требовала колоссальной инициативности и изобретательности.
Офицеру, распоряжавшемуся под "стальным штормом", просто неоткуда было ждать плана, подсказки или приказа (далее мы рассмотрим, как подобный подход был реализован в ходе СВО в боях за Бахмут).
Однако, вопреки распространенному мнению, подлинного успеха модель AT достигла уже после Первой мировой.
По условиям Версальского мира Рейхсвер сократили до ста тысяч человек, что потребовало резкого роста качества ограниченного числа командиров. Благодаря технологии обучения, это были наиболее подготовленные военные командиры в Европе.
И во многом именно модели АТ Вермахт был обязан своими успехами уже во время Второй мировой.
После окончания войны этот опыт сразу же перехватили американцы. В 1950-е годы американское командование проспонсировало несколько программ по обмену опытом: генералы Вермахта приезжали в США, читали курсы в Вест-Пойнте, писали книги и пособия.
Это позволило резко нарастить американский военный потенциал. Если до начала Второй мировой войны армия США была настолько слабой, что по своей численности уступала вооружённым силам Португалии, то по её итогам она уже насчитывала одиннадцать миллионов и требовала новых стратегических и организационных решений.
Не стояла на месте и послевоенная немецкая мысль, теперь уже интегрированная в натовский формат.
Так были разработаны тактические концепции пехотного ополчения Jagdkampf/Jagdkommandos, Raumverteidigung, Guerilla-Jäger, всё содержание которых сводилось к скрупулёзному анализу проблем и состояния советской армии и разработке тактик ударов в эти бреши.
Позже, после некоторого затишья у американцев и угасания методики из-за иллюзии абсолютности обладания ядерным оружием, новый импульс концепции вновь усилился после поражения во Вьетнаме и обострения отношений с СССР.
Возродились конвенциональные войны, и западная мысль вновь начала переосмысливать опыт Вермахта, что повлекло тщательную ревизию методик, и в результате немецкая концепция "Auftragstactic” при переводе на английский превратилась в нынешнюю натовскую Mission command (Управление задачами).
На основании концепции была проведена новая тотальная реорганизация американской армии, сумевшей сделать выводы из вьетнамского позора. Мы предполагаем, что подобные последствия имела бы и советская армия по итогам Афганской кампании, тем более что в современной российской армии до сих пор это наследие работает, но совокупного результата не получилось из-за распада СССР. Думаем, что если бы не случился крах Союза, то советская армия была бы неизбежно кардинально реорганизована.
Так эта концепция вернулась в западные вооруженные силы, теперь уже надолго. Анонсируется она так: «Доктрина принятия боевых решений, являющаяся ключом к тактическим победам над российской армией», носит название Mission command. Она противопоставляется детализированному управлению (detailed command).
По её канонам сейчас начали готовить и украинских офицеров.
Основные принципы доктрины описываются в Натовском справочнике "Army Doctrine Reference Publication 6-0 Mission command":
Блок «Самоограничение старшего командира»:
1) Командирам и солдатам не нужно говорить, как конкретно им выполнять поставленную задачу. Наоборот, подчинённым должна предоставляться максимальная свобода по определению путей выполнения задачи.
2) Управление осуществляется доведением общего намерения командира, а не детализированного приказа. Именно общее намерение является ограничителем для сферы использования инициативы.
3) Принудительная краткость. Намерение командира должно излагаться в 3-5 предложениях, и быть простым и понятным для подчинённых двумя уровнями ниже.
Командир минимизирует инструкции, предоставляя лишь необходимый минимум вводных, нужных для координации.
4) Командиры в приказах предоставляют максимум свободы действий подчинённым. Он избегает делать всё сам и принимать все решения. Командиры не контролируют каждый шаг подчинённых.
Они вмешиваются, ТОЛЬКО чтобы поправить действия подчинённых в той степени, в которой это необходимо для общего замысла операции.
Командиры доводят до подчинённых общий замысел действий, а не только конкретную задачу.
5) Командирами принимаются ошибки подчинённых, если они позволят в будущем действовать более эффективно.
Блок «Обязанности подчинённых»:
1) Обязанность по координации усилий вне зависимости от подчинённости. Задача по координации всех со всеми возлагается на всех.
2) Должны понимать ситуацию и доводить информацию до других. Подчёркивается, что взгляд, при котором снизу поступает информация, а сверху решения – устарела. Взаимный обмен информацией для создания общего понимания ситуации.
3) Конечно всё, что делается – делается в рамках цели, поставленной старшим командиром.
4) Подчинённые должны принимать на себя риск, сопоставимый с потенциальным ущербом от неудачи. Задача -- не предотвращать поражение, а создавать возможности для победы. Командиры должны принимать на себя разумный риск подчинённых.
То есть в подчинённых воспитывается и стимулируется инициатива и ответственность за свои решения. При этом запрещается откладывать принятие решений до поступлений полной развединформации и полной координации. Рационально используется время и силы подчинённых, которые не ждут большую часть времени приказов командования.
С помощью принципов управления Mission Command происходит централизация замысла и децентрализация выполнения этого замысла.
Доктрина стимулирует инициативу подчинённых и, как следствие, повышает общую эффективность управления. Сами принципы, как вы понимаете, применимы не только в военной сфере.
Если оставить за рамками очевидное идейное неприятие наших противников и изучить концепцию с практической точки зрения, то легко понять, что она является актуальной выжимкой, необходимой для учёта в перестройке современных армейских подходов.
Без увеличения скорости принятия решений, наделения самостоятельностью полномочий боевых командиров, без тщательной индивидуальной их подготовки любые изменения армии не имеют решающего смысла.
Мы далеки от мысли, что в армии, тем более в условиях боевых действий, может быть начата подобная глобальная реформа. Но в настоящее время ведётся работа по укрупнению военных частей и соединений, формируются новые подразделения.
Так, на июнь 2023 года, по официальным докладам минобороны России формируются:
- 2 военных округа;
- 1 общевойсковая армия;
- 1 воздушная армия;
- 1 армейский корпус;
- 5 дивизий;
- 26 бригад;
- 1 военно-морской район.
В этой связи вполне возможным было бы локальное проведение подобного эксперимента, и при его успехе - масштабирование. Речь не об «онемечивании» в стиле императора Павла (хотя все последние административные реформы современной России осуществлялись по немецкому образцу), а об адекватном учёте реальных боевых обстоятельств, о современном переосмыслении военной теоретической базы.
И здесь важно понимать, что потребности изменений, по большому счёту, связаны не столько со СВО, сколько с проявившимися в ходе операции проблемами. И даже если операция как-то разрешится, то эти проблемы просто будут ждать следующего раза.
Надо сразу отбросить возражения о недопустимости ревизии советского опыта, потому что именно такая ревизия до начала Спецоперации уже привела к ликвидации, в отличие от Украины, кадрированных воинских частей, и прочим негативным последствиям. Теперь же необходим целостный подход, адекватный происходящему в зоне проведения СВО и в целом концепции военного строительства.
Необходимы новые боевые наставления, учитывающие реалии цифровых технологий, беспилотников, особенности оперативно-стратегических операций с учётом факторов космической разведки, высокоточного оружия и т.д.
Рассуждения о том, что армия никогда не сможет перенять лучшие практики ЧВК – далеки от зарубежного и исторического опыта.Уверены, что российские вооружённые силы в таком случае приобретут новые ценные качества, остро востребованные при проведении СВО.
Генерал от инфантерии русской императорской армии А. Скугаревский:
"...Ещё в Крымскую войну два главнокомандующих, Горчаков и Меншиков, писали один другому: «У меня нет генералов», «я страдаю от недостатка способных людей».
Но та война всё-таки выдвинула Муравьева, Бебутова, Хрулева, Хрущёва. Турецкая кампания 1877—78 гг. дала нам Гурко, Скобелева, Радецкого, Лазарева.
Японская война не выдвинула ни одного настоящего таланта. Если печать называла некоторых, как, например, покойного Зарубаева, то это были просто твёрдые люди, честно исполнявшие свой долг, вроде Горшкова, Жукова, Краснова и др. в турецкую войну.
Настоящих военных талантов в последнюю войну не выдвинулось ни одного.
Отчего это?
Прежде всего, оттого, что вся система назначений начальников в мирное время у нас не способствует, а затрудняет выдвижению людей с военными качествами.
Качества военачальника для мирного и для военного времени несколько не сходятся: в мирное время требуется от начальника покладистость с начальством, а в военное время — сопротивляемость врагу.
В мирное время затирают «сопротивляющихся» и выдвигают людей более покладистых, а они и на войне оказываются покладистыми... в отношении неприятеля"...
