Мы публикуем продолжение книги полковника Пинчука "СВО. Клаузевиц и пустота". Прежде опубликованные главы.
Любой, кто пытается анализировать боевые процессы, должен начинать с установочного вопроса: с каким типом военных действий в ходе СВО мы столкнулись?
Не нужно сложных ответов, потому что вариантов, принципиально важных для нашей темы, всего два: позиционный или манёвренный (в отличие от видов – наступления, отступления и обороны).
Остальные рассуждения должны быть следствием и обоснованием этого базового определения.
За рамками этого анализа мы оставим вопрос кибервойн, который довольно активно реализовывается в ходе СВО (напр., по данным западных СМИ, украинская компьютеризированная система управления и контроля была нарушена российской кибератакой в первый же день, что, однако, не дало ожидаемых результатов), но специфика требуют отдельного рассмотрения. Возможно, это будет сделано в дальнейшем.
При манёвренных (или «полевых») боевых действиях отсутствует стабильная линия фронта, доминирующую роль играют гибкие манёвры в условиях стремительно меняющейся оперативной обстановки.
Необходимо усвоить как догму: именно умение входить в манёвренный режим и вести манёвренные наступательные боевые действия определяет настоящее искусство полководца.
Другой вопрос в том, что есть типаж полководцев наступления (манёвра) и типаж обороны (позиционной войны). Универсалы встречаются редко, и дай Бог, чтобы у воюющей страны были и те, и другие.
Если верить военной теории, то для манёвренных боевых действий необходим ряд компонентов. Попробуем выяснить, есть ли они у России при проведении Спецоперации:
1. амбициозность военно-политических целей - очевидно есть, но требует дополнительных уточнений (посвятим этому отдельную главу).
2. подготовка войск к проведению манёвренных действий - требует совершенствования (об этом будет следующая после этой глава).
3. моторизация и механизация вооружённых сил - база имеется, требует развития.
4. наличие высокомобильных родов войск (авиации, мотопехоты, воздушно-десантных войск ит.п.) - имеются.
5. наличие эффективных средств поражения противника - в целом имеются, требуется пополнение в количестве, качестве, ТТХ.
6. наличие большого количества транспортных возможностей и развитой сети путей сообщения – в целом имеется, требуется консолидация.
В таком случае каждый из этих шести пунктов может быть развёрнут в отдельную программу.
Манёвренные боевые действия подразумевают, в первую очередь, обход противника с флангов и нанесение удара в тыл с целью отрезать часть вражеской армии от основных сил и тем самым принудить сдаться или разгромить их.
Удар наносится с применением больших масс подвижных войск, при продвижении осады крепостей и городов не ведутся, населённые пункты обходятся стороной.
Военная история пестрит примерами манёвренных войн. Здесь войны Македонского, татаро-монгольская тактика, здесь достижения Кутузова, Суворова, Наполеона, Савойского, Фридриха Великого, Жукова.
И Первая мировая война, несмотря на значительную часть позиционности, отличалась манёвренными проявлениями, такими как «план Шлиффена», Брусиловский прорыв.
Успехи фашистской Германии во Вторую мировую войну тоже достигались благодаря манёвренным разработкам Роммеля, Гудериана, Манштейна.
Концепция позиционности закрепилась в ходе Первой мировой войны.
«Позиционной войной» стали называть затишье на определённом участке фронта, когда у обеих сторон не было возможности наступать.
Это синоним «боям местного значения», когда гибнут люди, но ничего в общем не меняется.
У такой формы противостояния есть конкретные черты:
·образуется сплошной фронт на всей линии боевого соприкосновения;
·позиции оборудуются густой и сложной системой инженерных заграждений;
·стороны разделяет «ничейная, нейтральная земля» — полоса территории, которую никто не контролирует;
·передний край оборудуется, помимо объектов военного назначения, инфраструктурой для пребывания там большого числа людей (отхожие и помывочные места, иногда бани, прачечные и т.п).
Почему стороны воевали в таком формате? Если совсем просто — в годы Первой мировой обороняться было куда эффективнее, чем наступать. В обороне помогало много технических новинок — пулемёты, мины, колючая проволока. А вот с адекватными средствами наступления наблюдались проблемы.
Для наступательных действий не хватало мобильности.
Хотя, конечно, наличие пулеметов и заграждений, было хоть и важным, но сопутствующим фактором.
Главной причиной было, как верно отмечали Тригубович и Шатько в своем исследовании о «Позиционном тупике и пути выхода из него», что в позиционный период войны при отсутствии открытых флангов единственной формой манёвра в наступлении стал фронтальный прорыв неприятельской обороны.
При этом практика ПМВ определила, что глубина обороны, по мере возрастания мощи и дальнобойности артиллерийского огня, увеличилась до 7—9 км и состояла из трёх оборудованных в инженерном отношении позиций. Каждая из них имела, в свою очередь, по две-три сплошные траншеи, по нескольку опорных пунктов. Именно это наследие до сих пор диктует логику оборонительных сооружений.
Однако следует отметить, что изолированный прорыв на узком участке при существовавших технических средствах прорыва в ПМВ чаще всего не приносил наступающему успеха.
Обороняющийся успевал подводить к участку прорыва свои резервы и не только закрывать брешь, но и мощными контратаками не допускал перерастания тактического прорыва в оперативный.
Вот реальная и основная причина позиционного тупика.
Подчеркнем ещё раз, что здесь мы рассматриваем военную составляющую, не учитывая полей ответственности спецслужб, бизнес-конфидентов, дипломатической работы, «мягкой силы» и т.д., что, в теории, должно приводить к тому, что радостные обыватели с цветами встречают наступающих, ловкая агентура, совместно с заранее проникнувшим спецназом, пеленает или уничтожает наиболее одиозных и непримиримых, лояльные мэры и командиры воинских частей меняют флаги и становятся в очередь на новую присягу.
Это отдельная и увлекательно-познавательная сфера.
Мы сейчас говорим всё-таки о чисто военном аспекте.
Клаузевиц:
Если наступающий усмотрит, что он в состоянии достигнуть своей цели, не атакуя позиции противника, то атаковать было бы ошибкой.
Если позиция препятствует достижению цели наступающего, то спрашивается – нельзя ли угрозой флангу противника заставить его покинуть свою позицию. Только после того, как это средство окажется недействительным, решаются атаковать хорошую позицию, и тогда атака во фланг обычно представляет меньше трудностей. Выбор того или другого фланга зависит от положения и направления путей отступления обоих противников, т.е. от возможности создать угрозу отступлению неприятеля или обеспечить своё.
Надо признать бесспорной и непреложной истиной, что атаковать крепкого противника, занимающего хорошую позицию, – дело сомнительное. Нет, правда, недостатка в примерах подобных сражений, притом удачно закончившихся. Но в общем опасность для обороняющегося незначительна и вовсе отходит на второй план, если учитывать множество случаев, когда решительные полководцы пасовали перед такими позициями.
Вторая мировая война также имела ряд примеров «позиционности», но все стороны стремились продемонстрировать полководческое искусство и как можно раньше выйти из этого состояния.
Вообще, в истории человечества было немало примеров «позиционности», и все они означали определённые формы тупика: гражданская война в США 1861-1865 гг., корейская, ирано-иракская, эфиопо-эритрейская войны, Карабах и т.д. До начала СВО в это состояние вошёл и конфликт на Донбассе.
Особенности «позиционного стояния»:
·Экономика и жизнь в стране постепенно подчиняются военным нуждам.
·Если не вмешаются другие факторы, в такой войне проигрывает тот, кто первым выдохнется именно в военно-экономическом аспекте.
·Военные задачи решаются более примитивными методами. Потому что, когда нет возможности наступать на большую оперативную глубину, перед армией ставят всё более скромные задачи, которые стоят всё менее скромных потерь.
·Внутриполитические издержки и риски потрясений.
·Проигравшая сторона получит наиболее неудачные дипломатические последствия для мирного соглашения, ведь поражение наступит из-за полной потери способности к продолжению войны.
Принято выделять и плюсы:
·Переход к позиционной фазе позволяет сохранить ранее отвоёванные территории при значительном снижении наступательного потенциала и потерь.
·Позволяет консолидировать население, в победе становятся заинтересованы все.
·При условиях грозящего поражения позволяет оттянуть конец войны. За это время можно успеть перегруппировать силы, перевести противостояние в дипломатическое поле, пересмотреть цели и задачи, выработать новую тактику и стратегию. В общем, вдохнуть свежие идеи.
Цитата П.Воронова: «Для перехода в позиционную войну в своих целях не обязательно добиваться уравниловки в размере армии и противника, но нельзя не иметь технологического паритета.
Именно технологический разрыв дарит одной из сторон возможности для инициативы в войне. В противном случае, у вас должен быть альтернативный и очень весомый аргумент, чтобы заставить противника оставаться на своих позициях».
«Позиционный» характер боевых действий совсем не обязательно присущ обоим сторонам – вторая может вполне проводить манёвренные операции.
Таким образом, с военной точки зрения вся потенциальная территория театра военных действий Спецоперации изначально должна была быть отзонирована по пригодности к манёвру либо позиционной обороне. То есть, в первую очередь – по возможностям обхода флангов и поэтапном «нарезании пирога» театра военных действий. Боевые операции должны были планироваться исходя из этой логики.
Хотя, скорее всего, в таком случае основная масса военных действий происходила бы в других локациях и формате, чем это произошло в реальности.
Лишь констатация -- то, что длительный период СВО приходится на состояние «позиционного тупика».
Здесь нужно оговориться, что «позиционный тупик отличается от полноценной «позиционной войны» тем, что несмотря на общее сковывание линии боевого соприкосновения, существует медленное, иногда локальное, иногда более широкое, но продвижение, в отличие от резких рывков и ударов манёвренных боевых действий, принимающее тягучий характер с несоразмерными приобретениям потерями, зачастую сравниваемое с «мясорубкой».
Атакующие, ценой больших потерь прорвавшие оборону противника, либо упираются в новые оборонительные линии, либо подвергаются массированной контратаке, которая восстанавливает положение.
В практике ПМВ ключевую роль играло количество артиллерийских резервов и скорость их восстановления после убытия.
Тогда возникал фактор «неподавленной обороны», что еще более замедляло движение атакующих и повышало жертвы. В этой связи в военной теории отдельно развилась методология гарантированного подавления обороны перед штурмом.
Однако её эффективное применение в ходе СВО также оказалось затруднено, потому что она основывалась на плотности артиллерийского огня на километр. Но при сверхточной стрельбе украинцами из западных артиллерийских и ракетных систем, такая концентрация становилась приоритетной целью удара.
Даже если резервов наступающих было не очень много, то и прорвавшиеся войска уже обескровливаются.
Чем более развита логистика, задействованная в военных столкновениях, численность личного состава при условии технологического паритета, тем больше шансов, что при переходе в длящееся состояние возникнет «позиционный тупик».
Именно по этой причине так принципиально важно было уничтожение критических транспортных узлов и контроль максимально большого количества территории с проживающим на нем населением, потому что тогда понижается количество мобилизационного резерва, экономические ресурсы на территориях и территориальные возможности атак. Если бы, к примеру, у российских войск сохранился контроль над Харьковской областью, то не было бы ударов по Белгородской области, а немалая часть мужчин не была бы призвана в украинскую армию.
Даже бронетехника в таком формате позиционности теряет свои прорывные качества и начинает играть роль, в первую очередь, мобильного средства огневой поддержки. Кстати, именно по этой причине критика расконсервации старых российских танков не вполне обоснованна, потому что в позиционном формате они ненамного по реальному функционалу уступают современным, нередко выступая в качестве вкопанной бронированной пушки опорных пунктов закрытых огневых позиций.
Поэтому так важна была скорость первоначальных действий СВО, и поэтому её затягивание неумолимо привело к легко прогнозируемому результату.
Что же дало возможность в военной теории, осмысливающей события Первой мировой, и последующей практике, выйти из «позиционного тупика»?
Приемы изоляции театра военных действий. В первую очередь, авиация и дальнобойная артиллерия.
Именно эксперименты Первой мировой войны по ускорению штурма продемонстрировали такой неудачный подход как газовые атаки, но породили, несомненно, вполне успешную тактику танковых ударов, получивших своё полное развитие уже во Второй мировой.
Следующее возникшее по итогам Первой мировой системное решение выхода из «позиционного тупика» - трансформация оперативной тактики управления боем – вторые эшелоны наступающих, наступления на разных участках фронта («Брусиловский прорыв») с последующим обвалом фронта, либо другой активно применяемый Красной армией в ходе Второй мировой войны способ – последовательные удары на разных участках: как только одна часть наступающих углублялась, начиналась атака на другом участке.
Обязательное условие такого наступления – та самая, ставшая в дальнейшем широко известной, формула трёх-пятикратного превосходства наступающих над обороной. И, конечно, манёвренная бронетехника, обеспечивающая гарантированное условие прорыва – подавляющую мощь и скорость.
Со времени окончания Второй мировой войны значительный пласт всей военной теории посвящён недопустимости попадания в «позиционную ловушку».
Именно так родилась, например, теория «сетецентрической войны». И, вероятно, по итогам СВО будут выработаны новые методики, апробированные практикой.
На первых этапах проведения СВО Россия имела достаточно шансов к реализации этой концепции. Не видим необходимости подробно останавливаться на военных причинах произошедшего, потому что, помимо состояния вооружённых сил, они зависели от деятельности спецслужб, политических процессов, информационной работы, находясь, фактически, в зависимом положении.
Достаточно констатировать очевидный факт попадания в это состояние.
География находящихся под контролем Украины населённых пунктов (в первую очередь, на Донбассе) не позволяет проведение фланговых обходов и блокирований.
Причина - плотная застройка, когда по соседству от замкнутого внутрь кольца почти всегда будет атакующий извне противник, что легко увидеть на примере штурма Бахмута, который мы выделили в отдельную главу.
Более того, можно констатировать общемировой кризис самой идеологии наступательных военных действий, что связано с ускорением информационных и разведывательных процессов, логистики, в целом внедрением новых технологий, социальными изменениями, глобально стирающими цивилизационные границы и как следствие – военные стимулы и мотивы и т.д. Вероятно, cпецоперация так или иначе даст толчок к переосмыслению и новой редакции военной наступательной стратегии.
Уже сейчас очевидно, что в её составляющие войдут: новые подходы к организации партизанской деятельности; диверсионная работа с использованием БПЛА, разведка с помощью БПЛА и в целом ключевой фактор БЛА; проблематика гарантированного разминирования при обеспечении штурмов и в целом инженерная разведка и инженерная техника в новых условиях;вопросы сопровождения РЭБ при активных передислокациях; манёвренность средних систем ПВО; фактор SEAD; наставления по организации современной связи при проведении штурма; снайперская работа; изменение тактики использования бронетехники и т.д.
Вернемся к действиям при попадании в позиционное состояние. Остаются, как это и произошло по факту, лобовые штурмы, то есть сама обстановка вытягивает формат боевых действий в «позиционное» состояние.
Способы выхода из ситуации:
1. Ускорение скорости штурмов, для этого синхронное использование, к примеру, управляемых высокоточных артиллерийских снарядов «Краснополь», управляемых авиабомб, 240-мм миномётов «Тюльпан» и т.п.
Кстати, в первой итерации книги мы делали упор на необходимости безотлагательного внедрения авиабомб по стандарту Joint Direct Attack Munition (JDAM), т.е. это обычные недорогие авиабомбы, доработанные до управляемого наведения.
За время после издания книги произошли некоторые подвижки в этом вопросе.
По сути, нужно было взять старые ФАБ, приделать им комплекс навигации, сбросы и систему планирования, после чего срочно начать применять в СВО, в том числе, и по системам ПВО.
В России, как обычно, пошли своим путём. То, что систему начали использовать, – отлично. Да и почему бы и нет: дёшево, производить почти ничего не нужно, и сверхэффективно.
Так появились УМПК - управляемые (в других документах унифицированные, универсальные) модули планирования и коррекции (отдельный вопрос к термину «универсальный» - хотелось бы понять в чём универсальность применения крыла наведения тяжёлой авиабомбы).
Увы, своеобразные решения не дали пока концепции реализоваться в полной мере. Конструктивные проблемы их изготовления, вероятно, привели к аварийному сбросу в апреле 2023 года над российским Белгородом трёх авиабомб; по счастливой случайности, ущерб был минимальным.
Дело в том, что по данным открытых источников, в отличие от конструкций JDAM, взведение взрывателя в УПМК осуществляется при отделении от самолёта, а не при выходе на боевую траекторию, вследствие чего, возможно, результат недоработки конструкции балочных держателей белгородцы ощутили на себе. Отдельная проблема – сложности приведения крыла в полётное положение, аэродинамические качества, что существенно ограничивает расстояние применения, ведь оно для гарантированного эффекта должно быть существенно больше, чем дают такие решения.
Но при всём при этом такой шаг намного лучше, чем глухое молчание. И конечно же, при дальнейшей доработке УПМК вполне могут использоваться и при обеспечении штурмов, для чего нужно внедрить концепцию SEAD, о чём мы поговорим ниже.
2. Изоляция театра военных действий с помощью формируемой на направлении штурма ракетно-артиллерийской группировки большой мощности и дальности, в составе, например, РСЗО «Ураган», «Смерч», РК «Точка-У», в идеале САУ «Коалиция СВ». Такая группировка должна стать неотъемлемой частью планирования штурмовой работы.
При этом перед ней должна быть поставлена не абстрактная задача уничтожения сил и средств противника, а приоритетная ликвидация и пресечение движения в определённых условиями штурма границах, пресечение отходов, перебросок сил, перегруппировок. Проще говоря, должны уничтожаться резервы, подавляться дороги и другие логистические маршруты. Цель – статичность противника.
3. Разведка.
Сейчас она носит недопустимо условный характер. Когда заходит речь о непрофильном использовании армейского спецназа, то одна из главных причин – отсутствие работы по предназначению. Разведку на передовой зачастую заменили дешевые «Мавики».
Противник доказал никчёмность утверждений о невозможности и неэффективности партизанской и диверсионной работы в современных условиях. Пример использования военной разведкой Украины российских перебежчиков при реализации проекта «Русский добровольческий корпус-Легион Свободная Россия», атаки на Белгородскую область, штурмы приграничных населённых пунктов сформировали фактор попыток дискредитации российской власти, оттягивания сил и резервов с передовой накануне наступления, создания информационного мифа о несуществующем оппозиционном партизанском движении.
Такое ощущение, что противник прочитал первую часть нашей книги лучше, чем те, кому она предназначалась. Просто, потому что выполнил наши рекомендации (хотя они не были оригинальными и соответствовали азам боевой разведывательно-оперативной работы).
А ведь у Украины было на несколько порядков меньше условий для реализации подобной работы!
В отличие от кучки российских коллаборантов, Россия к началу СВО имела целую армию бывших граждан Украины со всех её уголков, воюющих на Донбассе и в составе ЧВК, решительных, храбрых, имеющих боевой опыт, знакомства и родственников в Украине. Не было проблем знания языка, особенностей менталитета.
Этот ресурс был использован, как угодно, но не по приоритетному назначению.
Тоже самое касается и штатных военных спецназовцев. Сколько было захвачено вражеских генералов? Натовских инструкторов? Уничтожено баз и штабов, взорвано в тылу мостов, ликвидировано членов военного украинского руководства?
И дело не в том, что не могли – бойцы российского военного спецназа обладают высочайшей подготовкой. Но они не были использованы по назначению, и вместо этого отправлены на лобовые штурмы.
Поэтому именно разведка должна стать тем острым инструментом, который обеспечивает точность ударной группировки. Тогда и потери резко уменьшатся, и скорость штурмового движения значительно увеличится.
4. Пересмотр компетенций.
Российской армии и её руководству пора осознать очевидный и решающий момент: без делегирования широкой самостоятельности на полевой уровень боя победы не будет.
Причём речь идёт не о каких-то абстрактных функциях «руководить». Хотя пример НАТО, где высшие управленческие компетенции распределены между самостоятельными командованиями, скоординированными Комитетом начальников штабов НАТО, в сравнении со сверхцентрализованным, забюрократизированным Генштабом демонстрирует очевидные преимущества именно в результатах боевой работы.
Но здесь мы говорим хотя бы об оперативно-тактическом уровне полевых командиров.
В срочном порядке необходимо разработать организационно-технические составляющие такого делегирования.
Пример: и украинский, и американский комбат может запросить авиаудар. Мы уже упоминали о тактических системах управления боем «Крапива».
Сейчас российская армия в полевых условиях тестирует и внедряет систему «Стрелец». Но этого мало.
Сами по себе подобные системы – лишь удобный гаджет, ускоряющий обмен информацией и координацию. Это неплохо, но недостаточно.
Должна быть пересмотрена ключевая составляющая – полномочия, а вместе с ними и ответственность непосредственных участников боя. Это касается и авиации, и артиллерии, и использования резервов. Ошибется командир – судить после боя.
Но бой должен быть за ним. Тем более, что при нормальной тактической системе боя, к примеру, комбат фактически наделяется функциями админа с контролем вышестоящего штаба.
Например, в американской армии артиллерийский батальон работает одновременно на нескольких уровнях. Группа огневой поддержки при штабе бригады отвечает за общее планирование, управление силами и контрбатарейную борьбу.
Группы огневой поддержки батальонов отвечают за управление тем ресурсом, что могут им выделить штаб бригады и/или артиллерийский командир, обмениваясь информацией через цифровую систему управления полевой артиллерией AFATDS (теперь переданную и Украине).
На низовом, ротном и взводном уровне работают собственные команды огневой поддержки, отвечающие за непосредственную корректировку огня, целеуказание для боеприпасов с лазерной системой наведения, а заодно и за обновление общей картины имеющихся на поле боя целей. При этом в таких командах обязательно присутствуют представители (сержанты или офицеры) разведывательных подразделений.
Разведка как таковая работает отдельно, ею занимается разведывательный эскадрон бригады, организующий использование дронов, и прочие подразделения, включая радиохимическую разведку, группу связей с гражданским населением, отвечающую за агентуру в районе действий бригады, разведывательные подразделения батальонов, и прочие силы.
В целом если выделять взаимосвязи, то обращает на себя внимание дублирование функций и перекрёстное наложение зон ответственности – артиллерийский командир получит своё целеуказание не от одного, так от другого источника, а пехота – свою огневую поддержку, которую также способны обеспечить дублирующие структуры.
Это то, что нужно понимать сегодня российскому командованию: разведка и управление обеспечивают успех боя не в меньшей степени, чем огневая мощь как таковая, давая этой огневой мощи возможность работать там и тогда, где и когда это требуется, что приводит к резкому повышению эффективности, снижению потерь личного состава и расхода боекомплектов. Нашу следующую главу мы посвятим более детальной проработке данного вопроса.
5. Ну и ещё один ключевой фактор. Авиация.
Именно на вопросе нераскрытого до конца в ходе СВО потенциала авиации остановимся отдельно.
Цитата из аналитической статьи доктора Уотлинга и Рейнольдса «Мясорубка: российская тактика на втором году вторжения в Украину»:
«Российская авиация по-прежнему ограничена в нанесении ответных ударов, начиная от ответных залпов С-8 по украинским позициям формирования и заканчивая планирующими бомбами ФАБ-500, сбрасываемыми со средней высоты на дальность до 70 км.
Украинские военные отмечают, что Россия располагает большими запасами ФАБ-500 и систематически модернизирует их с помощью комплектов glide. Хотя точность стрельбы у них ограничена, размер этих боеприпасов представляет серьёзную угрозу. Российские воздушно-космические силы остаются ‘силой в действии’ и главной угрозой для наступающих украинских войск, хотя в настоящее время у них нет возможностей пробить украинскую противовоздушную оборону».
Главная причина, до сих пор сдерживающая такое полноценное использование, - неспособность подавить украинскую ПВО.
Украинский Генштаб и западные союзники, как мы видим, прекрасно осознают потенциально ключевую роль авиации в переломе боевых действий, и именно поэтому активно насыщают ПВО Украины новыми образцами самой новейшей западной техники.
В этой связи важно учитывать, что в западной терминологии и военной науке выделено понятие SEAD/DEAD.
Разберемся, что не так с возможностями нашей авиации и в чем специфика украинского ПВО.
Не видим необходимости перечислять ТТХ и условия применения ЗРК Patriot, эта тема широко освещена СМИ, тем более что помимо Patriot Украина теперь уже получила множество других модификаций систем ПВО, зачастую, для фронта более опасных.
Среди них поставленные Германией ЗРК среднего радиуса действия IRIS-T, позволяющие с расстояния до 20 км поражать практически любую воздушную цель вплоть до крылатых и баллистических ракет, или полученные от Норвегии, Испании и США ЗРК NASAMS и Aspide, способные уничтожать цели на расстоянии от 20 до 180 км и высоте до 21 км с максимальной скоростью 1000 м/c, или полученные из Франции и Италии ЗРК SAMP/T MAMBA с ракетами весом 450 кг, дальностью свыше 150 км, скоростью 4,5 Маха, способными сбивать самолёты на расстоянии 100 км, и т.п.
Только проза состоит в том, что все эти системы Украина стала получать уже после отвода российских войск из-под Киева, Харькова, Сум, Чернигова и т.д., то есть после Стамбульских переговоров.
Таким образом свой первоначальный успех украинские войска обеспечили и без новейших систем ПВО, и без «Хаймарсов», гаубиц «М777», «Сезарей», и прочих высокоточных систем, поставленных им лишь тогда, когда Запад смог убедиться в базовой стойкости.
Отсюда назидательный пример тем, кто ждёт неких особых приглашений: там, где у противника не хватало советских систем ПВО, украинцы обеспечили контроль неба, не позволяющий нашей авиации нормально работать, не сверхмощными ПВО (многие из которых действительно в самом начале были уничтожены), а в крайних случаях бытовыми локаторами, снятыми с частных яхт и телецентров, объединёнными через «Старлинк» в сеть софтом, написанным на коленке, и не излучающими в диапазонах армейских локаторов ПВО, что поставило российские силы в некоторый тупик, так как подобная ситуация выходила за стандарт армейской работы.
А украинцы просто регулярно перевозили эти локаторы со здания на здание, поддерживая гибкость сети. Да, нет гарантированного теоретического результата, но практический был в значительной мере достигнут.
Нередко можно встретить аналогии позиционного тупика СВО с ирано-иракской войной 1980-1988 гг.
В ходе её развития первоначальные интенсивные боевые действия сменились многолетним замиранием линии фронта на фоне периодических обострений при обеспечении коалиции внешних спонсоров.
Наиболее угрожающий фактор такого примера – значительное смещение противостояния с линии боевых действий на передовой в сторону взаимных ударов по ключевым населённым пунктам, так называемая «война городов», и, соответственно, дестабилизация гражданской инфраструктуры, жизни мирного населения, масштабные жертвы среди него.
Предпосылками для этого теперь являются поставки западным сообществом в Украину оперативно-тактических вооружений: крылатых ракет Shadow Storm, SCALP-EG, Taurus, дальнобойных боевых беспилотников воздушного и морского применения, в перспективе современных боевых истребителей с возможностью нанесения с их помощью ракетных ударов на дальние расстояния.
Нужно уже осознать, что в рамках СВО, помимо геополитического и узковоенного, идёт и противостояние в скорости, гибкости ума, нетривиальности решений. С играми в Византию, неспешность и согласование в таком противостоянии победить, мягко говоря, нелегко.
Несмотря на все поставки, продолжается модернизация украинских ПВО и своими силами, создание для этого необходимых условий.
Например, с консервации снимаются МИГ-29, фронтовые истребители, модернизируемые для экстренного усиления зон ПВО на случай массированных атак российских крылатых ракет или же истребителей-бомбардировщиков.
Также продолжается разработка и внедрение запускаемой с катапульты украинской стокилограммовой так называемой «народной ракеты Trembita» с дальностью в 140 км, одной из задач которой является поражение средств ПВО. И это без учёта штатного советского и украинского вооружения, которое продолжает выпускать и модифицировать украинский ВПК.
Есть все основания считать, что при исчерпании подходов к подавлению ПВО и резкому расширению сфер и интенсивности использования авиации (почти полутора лет достаточно, чтобы продемонстрировать все заготовки), целесообразно изучить опыт противника и не чураться его использовать в случае перспективной эффективности. Поэтому вернёмся к тактике подавления ПВО, известной в США как SEAD.
В западной военной науке SEAD стал неотъемлемым элементом военного искусства, превратившись, по сути, в отдельную науку, определяющую ход боевых действий.
Операции по подавлению противовоздушной обороны противника (suppression of enemy air defenses, SEAD) — это любые военные операции нейтрализующие, уничтожающие или временно подавляющие наземные средства ПВО противника средствами поражения.
Совместное подавление противовоздушной обороны противника (joint suppression of enemy air defenses, J-SEAD) -- это более широкий термин, который охватывает все виды деятельности SEAD и который дополняется компонентами совместных сил из других видов и родов войск. SEAD и J-SEAD являются неотъемлемой частью планирования и выполнения совместных воздушных операций.
Например, согласно тактике стран-членов НАТО, в современной войне миссии SEAD могут составлять до 30% всех боевых вылетов, начатых в первую неделю боевых действий, и продолжаться с меньшей скоростью до конца кампании. Для SEAD были разработаны не только особые тактические приёмы, но даже специальные самолёты, профилированные на борьбу с ПВО.
Следует отметить, что США начали развивать SEAD в современном её виде ещё с Вьетнамской войны. У СССР же, как в дальнейшем и у РФ, подобного боевого опыта до боевых действий на Украине не было.
Ключевая составляющая J-SEAD – всё та же авиация, ставка на дальний бомбардировщик, использование стелс-бомбардировщиков, гиперзвуковое оружие.
В таком случае выстраивается работа авиагруппами без входа в зоны поражения штатных зенитных управляемых ракет, одна из которых «взламывает» ПВО, провоцируя ответ ракетными ударами и специальными приманками, что приводит к расходу значительной части боезапаса, после чего вторая группа тяжёлых бомбардировщиков со специализированными авиабомбами наносит массированный удар. В дальнейшем такие подходы стали дополняться методиками работы боевых беспилотных аппаратов.
Для того, чтобы система J-SEAD была эффективной в Специальной военной операции, необходимо, по нашему мнению, добиться нескольких составляющих:
- приоритет постановки задач перед артиллерией и сухопутными силами в целом по наземному подавлению ПВО;
- эффективная деятельность разведки, в том числе стратегической, по выявлению мест дислокации противовоздушных ресурсов и их безотлагательному уничтожению, перестройка алгоритмов работы разведки;
- привлечение к целевой работе по уничтожению СВО военного спецназа;
- разработка тактики и целевых условий по подавлению ПВО с помощью беспилотных систем, формирование методик целевой работы, формирование профильных подразделений;
- выстраивание единой управленческой структуры взаимодействия авиации, артиллерии, разведки, беспилотного командования, разработка в этой связи специализированного программного продукта и аппаратных средств.
Первые попытки таких экспериментов в зоне СВО состоялись. Речь об использовании дронов-камикадзе, выявляющих точки работы ПВО с безотлагательным ударом по ним либо уже ударными беспилотниками, либо высокоточными ракетными системами. Теперь следует её перевести на системный уровень.
Нужно понимать, что каждая из волн поставки западного вооружения в Украину меняла театр военных действий и стратегические расклады вокруг СВО.
После поставок «Джавелинов», других западных ПТРК, современного стрелкового вооружения, новейших систем связи и тактических комплексов управления боем, полевого интернета от «Старлинка», Украина получила возможность выдержать первоначальный натиск СВО.
После неудачных Стамбульских соглашений, Запад начал поставлять «Хаймарсы», «Сезары», 155-мм гаубицы «М777» и т.п., что позволило обеспечить наступательный потенциал, закончившийся «харьковской передислокацией» и потерей Херсона.
Поставки танков, бронетехники, новейших систем ПВО стали формировать предпосылки к технологическому паритету, сорвали российские планы по обрушению энергетической системы Украины и в дальнейшем создали условия к «контрнаступлению» Украины.
Очевидно, что следующий этап – авиация. Что это даёт в перспективе?
Даже по примеру предыдущих этапов очевидно, что повышение боевого потенциала.
Несмотря на разговоры об устаревших характеристиках F16 (а кто сказал, что речь только о них? Как говорит русская народная поговорка, «лиха беда начало»), и очевидное доминирование российской авиации, существуют вполне конкретные негативные сценарии. Например:
«F16 будут использовать как ракетоносец для работы по наземным целям из района, недоступного для Российской ПВО ни из Белоруссии, ни из Северной Таврии и Крыма. Это район Проскуров - Черкассы.
Если для F16 дадут ракеты класса воздух-земля дальностью до 500 км, ВВС ВСУ смогут поражать все военные объекты на бывших территориях Украины, присоединённых к России. F16 в количестве не менее 200 с иностранными пилотами с украинским гражданством в статусе военнослужащих ВСУ нужны будут к лету следующего года».
Нет сомнений в том, что у такого и подобных примеров масса вполне обоснованных контраргументов. Мы привели его лишь для понимания необходимости ускорения решения проблемы в модели «система J-SEAD» безотлагательно и срочно.
Клаузевиц:
Мы полагаем, что атака укрепленного лагеря принадлежит к числу самых необычных средств наступления.
