Не ангел я, но врать не буду:
Земля ничья, ходи повсюду.
Везде узришь простор вольготный.
Чуждайся лишь тропы болотной.
Она для хилых — смерти злей.
Не в наших силах ладить с ней.
Любой из нас на ней бесславно
Погибнет враз, а ты — подавно.
Не там свернёшь, фонарь уронишь,
Тонуть начнёшь — и весь утонешь.
Беги оттуда, робок, нем.
Иначе худо будет всем.
Ходи, где зной тяжёл как бездна.
Ходи, не стой, тебе полезно.
Ходи, где снег блестит жемчужно.
Ты человек, тебе не чуждо.
Ходи, где лен, ходи, где маки.
Ходи с бубён, ходи во фраке.
Сердца буди порой дремотной.
Но не ходи тропой болотной.
В азроплан залезь не глядя.
Начни роман со слов «Мой дядя».
Луди, паяй, чуди безбожно.
Но не гуляй, куда не можно.
Главней запрета в мире нет.
Уверуй в это с юных лет.
М. Щербаков. Заклинание
19 февраля 2017 г. на 94-м году жизни умер академик Игорь Ростиславович Шафаревич.
Прежде чем начать этот текст, я посетил несколько очень популярных политических порталов. Разумеется, об этом там не было ни слова. Хотя о любом сколько-нибудь известном человеке написали бы пару строк. Там же, где о его смерти сообщается, информация подаётся в таком виде, как в «Коммерсанте»:
УМЕР МАТЕМАТИК ИГОРЬ ШАФАРЕВИЧ
Российский математик, академик РАН Игорь Шафаревич умер в возрасте 93 лет. Об этом сообщает РЕН ТВ со ссылкой на друзей ученого.
Господин Шафаревич родился в 1923 году в Житомире, в 1940 году окончил механико-математический факультет МГУ. После защиты докторской диссертации в 1946 году он стал работать в Математическом институте имени В.А.Стеклова Основные труды ученого посвящены алгебре, теории чисел и алгебраической геометрии. Он известен не только как математик, но и как публицист, общественный деятель и автор работ, посвященных истории и общественным проблемам.
В этой заметочке примечательная каждая деталь. Например, вот это обращение - «господин Шафаревич». Даже советская власть, относящаяся к Шафаревичу как ко «второй головной боли после Сахарова», исправно именовала обоих их научными званиями. Потому что эти звания отнять нельзя. Если не хватает советского и российского – то напишите: «иностранный член Национальной академии деи Линчеи (Италия), германской академии естествоиспытателей «Леопольдина», член Лондонского Королевского общества, Национальной академии наук США, Американской академии искусств и наук, почётный доктор университета Париж XI». Вы же любите успех у иностранцев?
Или вот это – «основные труды учёного посвящены алгебре, теории чисел и алгебраической геометрии». Ахбудто? Ну ладно, в таком случае уж пишите о научных достижениях. За решение обратной задачи теории Галуа для разрешимых групп он получил Ленинскую премию 1959 года – хотя бы упомяните это.
Вас смущают слова «Ленинская премия»? Хорошо-хорошо. Тогда не надо умалчивать о диссидентской и правозащитной деятельности Шафаревича. О том, что он в 1955 году подписал письмо советских учёных в ЦК против лысенковщины, что он защищал Есенина-Вольпина и писал открытые письма в защиту Сахарова, печатался в сборниках у Солженицына и протестовал против его высылки. За что в 1975 был уволен из Университета. Это как, уже забыто? А вы говорили – «сии дела не умирают»?
Да-да-да, всё забыто. «Умер математик». Это тот максимум, который вы себе можете позволить. С приписочкой – «автор работ, посвященных истории и общественным проблемам».
В этом-то всё и дело.
Вам, господа, прекрасно известно, что «господин Шафаревич» написал, кроме математических работ и открытых писем, несколько книжек иного плана. От которых вас, господа, до сих пор корёжит.
«Для тех, кто всё пропустил» – напомним, о чём речь.
Последние сто лет в России правят люди, ненавидящие и презирающие русский народ. Эта ненависть и это презрение является необходимым – хотя и не достаточным - условием для пропуска в правящую элиту. Нет, даже не так – в любую элиту. Советские диссиденты ненавидели русских так же, как члены ЦК, советские учёные презирают всё русское так же, как и советские кагебисты. Смена вывесок в 1991 году ничего не изменила: антирусский строй только укрепился и заматерел. Все, абсолютно все политические и общественные силы, какие только есть в России, сходятся на одном: русский народ изначально неполноценен, русские – недочеловеки, русские никогда не должны получить политических прав, они всегда должны служить другим народам, должны быть жесточайшим образом эксплуатируемы и влачить свой воз в веригах и узде железной. Для их же блага – и для блага всего остального мира, для которого русские представляют «опасность». Потому что они плохие, плохие, очень плохие, хуже всех.
Этот абсолютный антирусский расизм в России является нормой и так же воспринимается за её пределами. Вокруг этого сложился консенсус между всеми политическими, национальными и религиозными группами. Коммунисты и либералы, советские патриоты и «креативный класс», евразийцы и западники, атеисты и исламисты – все, все, абсолютно все проявляют в этом вопросе абсолютное единство. Как бы они не грызлись по другим поводам, русский вопрос их объединяет в монолит, в железную пяту, стоящую на русском горле.
И лишь единицы, совсем немногие люди осмеливались возвысить голос против этой необоримой, казалось бы, силы.
Одним из таких людей был Шафаревич. Который был одним из немногих открытых русских националистов, получивших мировую известность – большего добился только Солженицын.
Тут придётся остановиться и сделать одно грустное замечание.
Для любого человека из любого народа, кроме русского, бесконечная любовь к своему народу и бесконечное равнодушие к другим народам – аксиома, норма, признак психического здоровья. Чтобы несколько сгладить это совершенно естественное свойство человеческой психики, в той же Европе приходится всячески насаждать «толерантность» и «мультикультурализм» - именно как что-то неестественное, навязанное извне. Не то у русских. Русский не чувствует себя вправе любить свой народ - и не ждёт от него солидарности с собой. Всё это вытравлено из нас до бессознательного уровня.
Поэтому, как правило, в русские националисты идут не потому, что человека туда ведёт естественный голос крови, поддержка близких или какие-то политические планы. У нас ничего этого нет. Мы привыкли к тому, что мы хуже всех, и смирились со своим страшным положением. Для того, чтобы подняться до уровня национализма – что дано любому нерусскому (англичанину, немцу, грузину, молдаванину или папуасу) сразу, с молоком матери – русскому обычно приходится совершить долгий кружной путь, пройдя множество промежуточных ступеней. Я знаю людей, которые сменили шесть или семь идеологий: были советскими патриотами, сталинистами, православными неофитами, монархистами, чёрт-те чем ещё, прежде чем пришли к национализму. Причём пришло меньшинство – большинство либо вообще не подступается к этому, либо ходят по этим чёртовым кругам, постоянно спотыкаясь то о Сталина, то об Ивана Грозного, то об Гитлера какого-нибудь с присущим ему Власовым… Печальное зрелище, унылое зрелище.
Шафаревич стал русским националистом тоже не сразу, но пройдя кратчайшим путём из всех возможных. Потому что определяющей чертой его внутренней жизни была любовь к истине. Греки называли это свойство «филалетией».
Внешне это проявляется в том, что человек не останавливается. Там, где останавливаются другие. Ему говорят – «сюда нельзя», а он спрашивает – «а почему нельзя, кто запретил». Ему усиленно намекают, что за некоторые вопросы бьют, а он – «а почему, я же только задаю вопрос». Ему дают понять, что мир велик, в нём много всякого хорошего, нельзя лишь ходить по одной-единственной кривой тропке. После чего он лезет именно туда.
Это не мои домыслы. Это я вынес из разговоров с Игорем Ростиславовичем.
Мы сидели и пили чай. Я уже практически записал интервью – оно вышло в первом номере «Вопросов Национализма» - и мы просто разговаривали. И я спросил, как это он, талантливый юноша, вообще начал интересоваться русской темой. Которой в советское время интересоваться было нежелательно.
Шафаревич подумал и сказал, что его родители летом снимали половину крестьянской избы в деревне Куроново. «Этой деревни больше нет, она затоплена» - добавил он. Водохранилище как раз тогда и строили. И вот он каждый день видел, как вели массу людей, охраняемых с собаками – и задавался вопросом, что это за люди и за что их так? На первый вопрос ему ответили – «раскулаченные». На второй – какое преступление совершили эти люди, что их так мучают – ему никто не ответил.
Другой человек понял бы, что по этой болотной тропе ходить не нужно. Шафаревич же с тех пор просто не мог об этом не думать. «Понимаете, Константин Анатольевич» - сказал он, - «у меня определённый склад ума. Я собираю факты, осмысливаю их и укладываю в концепцию. Если у меня что-то не складывается, мне это… мешает» - он покрутил пальцами в воздухе, и я понял, что слово «мешает» означает для него что-то почти физическое: что-то вроде мухи, которая назойливо жужжит и мешает жить. Всё должно быть понято, проанализировано и уложено на своё место.
«Кто эти люди и за что их так мучают» - этот вопрос стоял перед Шафаревичем очень долго. Пока не нашёлся ответ: эти люди – русские, и мучают их именно за то, что они русские. А тогда встал следующий вопрос – кто их мучает и почему?
Первый, самый очевидный ответ был – «официальная советская власть». Шафаревич отнёсся к этому ответу как честный человек: стал искать контакты с оппозицией и довольно быстро нашёл. Первый его публицистический текст был написан для Сахарова и его организации (которая называлась «Комитет прав человека в СССР»). Текст касался положения религии в СССР – разумеется, с точки зрения незаконных запретов и преследований верующих. Тогда Шафаревич оставался «классическим» советским диссидентом.
Первая его статья – «Социализм» - вышла в солженицыновском сборнике «Из-под глыб». Потом она выросла в книгу «Социализм как явление мировой истории».
Вне зависимости от того, как оценивать её основной постулат – социализм как смертельная социальная болезнь, известная ещё с прадревних времён и поражающая совершенно разные социумы – книга вообще-то была прорывной. Хотя бы потому, что с такой точки зрения на социализм тогда не смотрел тогда никто.
При этом книга Шафаревича прошла незамеченной. Ни здесь, ни на Западе. Даже в СССР Шафаревичу за неё «не влетело» - до такой степени не хотелось привлекать к ней внимание.
Причина, меж тем, проста. Никто не отменял вышедший ещё в двадцатые негласный приказ Хозяев Дискурса: считать социализм очередным мерзостным русским изобретением. То, что идея была занесена в Россию из Германии в версии еврея Маркса, никого не смущала. Социализм есть проявление глубинной природы русских – и точка. То, что русские сами не написали «Манифест коммунистической партии», свидетельствует лишь об их глупости. «Интеллектуальное бесплодие русских так велико, что они никогда не смогли бы сами найти выражение собственной глубинной природы» - изящно написал по этому поводу величайший мыслитель Запада, Людвиг фон Мизес. То есть книга не вписалась в мировой русофобский мейнстрим.
Однако понимание проблемы пришло к Шафаревичу не с этой стороны. Находясь в среде диссидентов, которых он очень долго принимал за таких же, как он сам, филалетов, он стал всё чаще замечать двойные стандарты, разные мерки, прилагаемые им к разным явлениям, и так далее. Причём эти двойные мерки были всегда одни и те же и клонились всегда к одному и тому же.
Как сказал Шафаревич в том самом интервью – «Как только я обратил внимание на этот факт, я сразу принялся его анализировать. Тогда и проявилась черта, о которой я уже говорил: когда я живу в обществе, в котором есть некая тема, которая подается как необсуждаемая, мне очень интересно понять, почему и как это происходит.»
Люди истины всегда стараются не просто найти и выгодно подать факты, а найти концепцию, причинное объяснение. Для Шафаревича «шкатулкой» для фактов послужила теория французского историка Огюстена Кошена. Что оказалось интеллектуальной удачей, позволившей «Русофобии» резко выделиться среди обычных русских заплачек по несчастной нашей долюшке и стать «главной работой по теме».
Тут опять придётся отвлечься – ненадолго, разумеется.
Так называемый «марксизм» и особенно «русская революция» были сверхпреступлениями мирового уровня, спланированными и осуществлёнными тремя сверхдержавами – Британией, Францией и Германией. Это, кстати, открыто признал ни кто иной, как весьма информированный Владимир Ильич Ленин, в работе о «трёх источниках и трёх составных частях марксизма», к каковым он отнёс «немецкую классическую философию, английскую политическую экономию и французский утопический социализм». Или, переводя на нормальный русский язык – французские идеи, английские деньги и немецкую пропаганду. Идеи, однако, были именно французскими. Соответственно, кощеева игла пряталась именно во французской мысли того времени, причём не в мейнстримной, а в оппозиционно-консервативной. Именно французские консерваторы сказали и написали много такого, что может оказаться для нас крайне полезным[1].
Огюстен Кошен – очень даровитый, но, к сожалению, рано погибший[2] историк – исследовал причины Французской революции. И довольно быстро наткнулся на то, что никаких «экономических причин» к тому не было – то есть их было не больше, чем в других странах. Революцию провернула «интеллектуальная элита», поддерживаемая из-за границы. До идеи британской инспирации Кошен не дошёл, а вот механику антинационального интеллектуального террора, возглавляемого «хозяевами дискурса», описал. Как и главный мотив этих хозяев: презрение и ненависть к собственной стране и народу, и цель – захват власти и разрушение государственности, строя жизни и духовного облика народа, его порабощение «идеям». Причём Кошен показал именно механизмы этого: как «малое стадо»[3]продвигалось к власти, как захватывало места в новых государственных органах, и что оно сделало с Францией, когда власть досталась ему.
Ценность «Русофобии», однако, состоит не только и даже не столько в этом. Академик провёл огромную работу по добыванию и сопоставлению фактов. Он сидел в библиотеках, отыскивая старые журналы, и выписывал из них цитаты. Он изучал биографии известных людей, проверяя и перепроверяя сведения. Этот накопленный и обработанный материал используется до сих пор: современные авторы, пишущие о русофобии, до сих пор приводят примеры, заимствованные из «Русофобии»[4].
В принципе, основной текст книги оставлял очень мало места для спекуляций. Но Игорь Ростиславович на этом не остановился и занялся вопросом, кто же именно составлял и составляет в России ядро «хозяев дискурса». Выводы ставили под удар всё. Шафаревич, однако, не мог ни выбросить этих рассуждений, ни спрятать их за расплывчатыми формулировкам. Он был вынужден назвать евреев – а именно они уработали Россию – евреями. Что означало нарушение абсолютно всех и всяческих табу на мировом уровне, поскольку «антисемитизм» сейчас является главным и самым страшным мыслепреступлением, кара за которое следует немедленно.
Шафаревич был «изгнан из приличного общества» в мировом масштабе. Дело доходило до смешного: 16 июля 1992 года Национальная академия наук США[5] обратилась к Шафаревичу с требованием написать просьбу об исключении себя из Академии, так как официальной процедуры изгнания из её рядов не существует. Причиной такого нетривиального обращения стал «антисемитизм Шафаревича». Академик требованию не подчинился, назвав его «наглым и несправедливым». Опять же – не потому, что он так уж хотел остаться «американским академиком»: в 2003 он сам покинул ряды этой организации в знак протеста против войны в Ираке. Но вот «выгон за антисемитизм» он счёл оскорбительно несправедливым.
Я спрашивал Шафаревича, как он относится к евреям и считает ли себя антисемитом. Он ответил, что антисемитизмом считает клевету и диффамацию – то есть распространение лжи или умолчание о правде – а также практические действия против конкретных людей. «Об этом» - добавил он – «специально спрашивали моих учеников-евреев, и никто не сказал, что я относился к нему плохо из-за его происхождения». Более того, он же в своё время выступал против «ритуальных унижений» для евреев при приёме в ВУЗы, считая подобную практику отвратительной. На чём, я думаю, эту тему можно и закрыть.
Кроме «Русофобии», Шафаревич написал ещё несколько книг, самой известной из которых стали «Две дороги к одному обрыву», с критикой социализма и либерализма одновременно. Мне могут не нравиться некоторые пассажи из этих книг, но сам ход мысли, как минимум, заслуживает внимания.
И немного «по итогам жизни и творчества».
Игорь Ростиславович был на редкость цельной натурой. Его взгляды менялись только под тяжестью неопровержимых фактов. Он мог ошибаться[6], но это были логичные ошибки.
Я как-то спросил его, собирается ли он писать ещё что-то. Он сказал – «осталось кое-что дописать, я в других работах не всё проговорил». То есть – внести несколько уточняющих штрихов. Но всё, что он хотел сказать, он сказал. Его система взглядов – одна из самых законченных в истории русской мысли. К ней так и надо относиться – как к смысловому единству.
Поэтому так значимо то, что Шафаревич – уже в том возрасте, когда всё определено, взвешено и измерено – решительно и без колебаний поддержал новый русский национализм, то есть национально-демократические воззрения. Он вошёл в редсовет журнала «Вопросы национализма» и поддерживал нас как мог.
Что же касается именно «Русофобии», то это огромная интеллектуальная удача. Эта книга написана достаточно просто, чтобы её мог понять любой грамотный человек, и содержит достаточно сложную систему воззрений и оценок, чтобы применять их на практике и сейчас. Введённый Шафаревичем аппарат – начиная с самого слова «русофобия» - сейчас полностью воспринят русским интеллектуальным сообществом. Без него просто невозможно представить себе современный русский национализм.
Я хорошо знаю русскую традицию национальной мысли, начиная с самаринских «Писем из Риги» и кончая современной литературой. Полку с этими книгами украшают такие авторы, как Меньшиков, Розанов… Достоевский, наконец.
И всё-таки, если подойти с этим сочинениям с меркой значимости для русского дела, я без колебаний поставил бы «Русофобию» на первое место.
[1] Весьма характерно, что и здесь компетентными инстанциями подстелена вонючая соломка: печально известный А.Г. Дугин уже приватизировал дискурс, в девяностые годы создав впечатление существования каких-то «консервативных европейцев, сочувствующих России» - например, выдумал или полувыдумал «великого мыслителя Жана Парвулеско» и ещё несколько «фигур». В результате о «европейской консервативной мысли» стало и говорить-то неприлично.
[2] В жутком сражении на Сомме в 1916 году. Его работы были изданы только после смерти, замалчивались, и были переизданы только в конце 1970-х.
[3] Кошен не использовал термин «малый народ» - это новшество Шафаревича.
[4] Для примера: я присутствовал на одном из первых массовых митингов «Памяти», на котором Васильев читал русофобские стихи комсомольского поэта двадцатых годов. Как я понял позже, он заимствовал их из текста Шафаревича.
[5]Существует с 3 марта 1863 года – то есть она была создана при Линкольне.
