Продолжение книги полковника Андрея Пинчука "СВО. Клаузевиц и пустота". Предыдущие части здесь и здесь.
Нужно признать, что целый ряд подходов в подготовке Российской армии накануне СВО стал походить на худшие практики системы просвещения.
Ведь нередко современная подготовка школьников направлена на сдачу ЕГЭ и строится вокруг этого, приобретая характер ритуализированных тренировок. По этой причине «стобальник» не становится потом нобелевским лауреатом. Потому что гарантированный набор знаний и навыков не делает сам по себе ребёнка учёным или общественным лидером ввиду незадействования воображения, развития нетривиальных навыков, конкуренции и взаимосвязи с реальными процессами.
Так и подготовка Российской армии оказалась привязана к «армейскому ЕГЭ» – парадам, ритуалам, учениям. Что само по себе неплохо, так как создаёт систему. Но недельные учения и применяемые при этом хитрости не готовят к войне, тем более затяжной, а реальные алгоритмы такой подготовки намного менее зрелищны и неочевидны для докладов.
Теперь реальный бой в ходе СВО восполняет эти пробелы, но большой ценой. При этом поиск виноватых часто приводит к выводу, что вроде бы бездельников-то и нет. В условиях организационной беспомощности все заняты делом. Или его имитацией. Нередко селекция, приведшая к занимаемым должностям, подобные качества развивает в числе немногих универсальных. Но КПД этой деловитой вовлечённости низок или отсутствует.
Вообще военные проблемы – калька с проблем гражданских. Весь вопрос в цене. Так же как те, кто рассуждает о цифровизации, постиндустриализации, новых укладах, осваивают бюджеты, программы и нацпроекты, часто далеки от реального производства, выжимающего из советского наследия реальный прибавочный продукт и массовую продукцию.
Так и военные чиновники (а они, зачастую, именно чиновники, лишь в форме и с ритуалами. Но у, к примеру, железнодорожников тоже форма и ритуалы) были далеки от добровольцев и наёмников ЧВК в реальных военных результатах на Донбассе, в Сирии, зачастую осваивая и докладывая не своё, имитируя и строя красочные фасады без содержания.
Такая схема работает до определённого уровня. Точка невозврата – война. Секретность при этом презентуется вынужденной мерой в условиях утечек, но на самом деле становится удобным инструментом сокрытия дыр и прорех.
И главный интегратор этого человеческого фактора – вопрос мотивации.
Рассмотрим СВО через призму её субъектов и их мотивации. Очевидно, что верхнеуровневые решения по СВО принимает Президент России.
Однако что дальше? Есть три компонента: 1) Армия; 2) Спецслужбы; 3) Заинтересованный бизнес как с российской, так и с украинской, и в целом западной стороны.
Выделять отдельный политический блок нет никакой необходимости, так как он разделён между второй и третьей позициями, либо является рабочим механизмом реализации решений главы государства.
Теперь рассмотрим эти уровни через призму сфер и мотиваторов их присутствия. Для этого воспользуемся пирамидой Маслоу. Потребности социального, творческого характера, потребности в самовыражении реализовываются в бизнесе, а также становятся сферой деятельности спецслужб.
Армия тоже затрагивает вопросы самовыражения и безопасности. Но в момент главной её сферы – войны -- главенствующая еёдоминанта – жизнь.
Солдат убивает по приказу и умирает по приказу.
Конечно, можно сказать, что в некоторых случаях в сфере смерти присутствуют и спецслужбы. Да. И даже бизнес иногда присутствует. Но лишь в экстремальном, тайном режиме, в отличие от военной ситуации, где смерть становится неперсонифицированной, часто негероической и массовой. Пора понять, что реально воюет мотивация.
Нужно осознать, что «деревянные солдаты Урфина Джюса» воюют плохо. Система материальных ценностей, наложенная на скелет беспрекословного административного подчинения, позволяет беспрекословно жить, но даёт сбои в вопросе беспрекословной смерти.
Мы не знаем, кто будет читать эту работу. Но мы предлагаем нашему уважаемому читателю вспомнить, если у него был такой опыт,или представить, если не было, как он сам ходил или мог бы пойти на войну.
Как важны были бы в его жизни в этот момент традиция, пример.
Какой трепет, решимость и нерешительность он при этом испытывал или мог бы испытать.
Насколько первый решительный порыв сменялся сомнениями, или наоборот нерешительность сменялась твёрдым намерением. Как он задумывался, как же будет жить семья без него. Или с ним, но инвалидом.
И понять в связи со всем вот с этим, что народу нужна вера в правое дело. Такая вера лишь словами с телевизора не появляется. Казёнщина приводит только к такой же казёнщине в ответ. Разочарование же убивает не только мотивацию. Оно рождает уже других демонов.
Следует в этой связи признать, что опыт СВО довольно ярко продемонстрировал ошибочность концепта «контрактной армии» в ходе широкомасштабных боевых действий.
Действительно: в чём суть контракта как формы коммерческого найма? В том, что гражданин, выбирая определённую сферу деятельности, останавливается на военной службе. Что же движет им в этой связи?
В комплексном социально-психологическом исследовании Киселёва и Голова «Мотивация граждан, поступающих на военную службу по контракту в армию Российской Федерации» ещё в 2016 году прямо констатируется, что «анализ представленной мотивации поступления на контрактную службу позволяет выявить их некоторую ограниченность материальными рамками и недостаточность других стимулов, побуждающих к службе по контракту.
Это можно объяснить тем, что большая часть военнослужащих-контрактников пришла в Вооружённые Силы из сельской местности в связи с ростом безработицы, кризис привел к нестабильности в гражданской сфере деятельности. Именно это определяет их мотивацию, которая имеет хоть и несущественную, но устойчивую тенденцию к повышению её материальной составляющей».
То есть ещё в 2016 году исследователи российской контрактной армии достаточно чётко сигнализировали о её материальной ориентации и вынужденном, обусловленном сельской бедностью выборе.
Как писали авторы, «следует отметить, что мотивы и военно-профессиональная ориентация находятся в тесной взаимосвязи. Однако если первая обусловливает конкретное действие (принятие решения, поступок), то вторая выступает в качестве направляющего элемента длительной перспективы (профессиональный и карьерный рост, социальное и материальное благополучие и др.), направленность и содержание которого может меняться в результате целенаправленного воспитательного взаимодействия офицера с подчинённым.
Нельзя не отметить, что в перечне направлений личностной военно-профессиональной ориентации контрактников ещё достаточно велика доля жизненных целей прагматичного плана. К ним прежде всего относится достижение материального и социального благополучия. Войсковая практика показывает, что такая односторонняя мотивация к службе по контракту и военно-профессиональная ориентация формируют низкий уровень удовлетворённости выбранной профессией, неготовность ограничивать себя, воспринимать жёсткие армейские требования, неуверенность в своём будущем и отсутствие твёрдых намерений продолжать профессиональную службу в армии, недоверчивое и скептическое отношение к своим командирам».
Авторы провели исследования мотивов и ожиданий службы солдат по контракту. В итоге выяснилось, что к ним относятся:
-хорошая возможность дохода;
-новый опыт, знания;
- хорошее сотрудничество, дух товарищества;
-интересные задачи, приключения, разнообразие;
-новые контакты, страны – познакомиться с новыми людьми;
- быть частью определённой группы (солдат).
Как мы видим, все ожидания находятся в парадигме обычной службы-работы и не слишком отличаются от среднестатистического госслужащего, работника предприятия или фирмы.
В мирное время такая ситуация не слишком заметна. Армия выполняет необходимые ритуальные действия, совершает учения, демонстрирует слаженность группового поведения.
Однако так же, как хороший или даже отличный спортсмен не способен одномоментно стать хорошим солдатом, таки подобный коллектив не предполагает автоматической боеготовности.
В чём же проблема? Думается, она шире, чем чисто армейская плоскость, и охватывает широкий пласт общественных ориентиров, макросоциальной системы ценностей, прагматичных и метафизических ориентиров элиты, которые она вольно и невольно экстраполирует в общество и, одновременно, сама является выжимкой этих ценностей.
В итоге коммерчески-ориентированные командиры оказываются неспособны зажечь сердце солдата готовностью к самопожертвованию, а волевой подбородок, лихой вид и чёткий доклад не являются гарантированным признаком готовности к бою.
Здесь срабатывает афоризм, приписываемый Наполеону: «Я знаю многих, кто готов убивать ради денег, но не знаю никого, кто ради них готов был бы умереть».
Действительно, при целеполагании материального благополучия обладание деньгами должно позволять их тратить. Если же ты добываешь деньги для чего-то ещё – например, ради близких, -- то реальным мотивом становятся близкие, а не деньги. Именно по этой причине даже на терминологическом уровне понятие «зарплаты» гражданского служащего и «денежного довольствия» военнослужащего разведены. Здесь предполагается глубинная мотивационная разница, которая на практике оказалась нереализованной.
Война требует абстрактной и массовой готовности к смерти и убийству.
По этой причине люди, находящиеся в разных сферах мотивации, ведут себя столь по-разному. Именно потому в 2014 году немногочисленные, но решительные отряды ополченцев захватывали на Донбассе объекты намного более многочисленных и вооружённых объектов полиции и местных спецслужб. Как, кстати, и сторонники Майдана в центре и на западе Украины.
В итоге контрактная Российская армия, судя по происходящему, оказалась не готовой к широкомасштабным военным действиям в условиях риска авиаударов, артиллерийских и ракетных поражений дальнего действия, не позволяющих предположить, что такой смертельный риск -- лишь на непосредственной передовой.
Стоит признать, что важным предохранителем, спасшим армию от тотального краха, стали различные добровольческие формирования, которые как раз были в большей степени мотивированы идеей, нежели материальным фактором, хоть и присутствовавшим, но не главенствующим.
Так в армии появились БАРСы – боевые армейские резервы, представляющие собой добровольческие батальоны, оформляемые через системы военкоматов, а также добровольческие диверсионно-разведывательные отряды, в теории предназначенные для партизанской работы, но на практике превратившиеся в штурмовые группы, казачьи формирования и добровольческие подразделения различных так называемых «ЧВК».
Ну и конечно, значительную роль здесь сыграли «корпуса народной милиции» Луганска и Донецка, несмотря на широкий пласт типичных проблем, оказавшиеся значительно более боеготовыми,чем большинство российских армейских частей -- именно по причине мотивации жителей Донбасса на осознанную борьбу с врагом. Ведь и они, по сути, в своей основе тоже являлись добровольческими подразделениями, потому что в ЛДНР отсутствовала срочная служба. В дальнейшем они также были усилены местными мобилизованными.
При этом даже на примере БАРСов (эти батальоны Минобороны России стало набирать с момента завершения первого этапа операции, когда стало понятно, что из кинжально-точечной операция растягивается в широкий фронт), можно судить о том, насколько мотивация влияет на боевую эффективность. Собранные, к примеру, Союзом добровольцев Донбасса из числа ветеранов донбасской кампании БАРСы номер 13, 20, 23 показали высочайший уровень сопротивления и наступательного потенциала.
Например, БАРС-13 «Рюрик» (он же «Русский легион») смог удержать ситуацию под Красным Лиманом и не допустить катастрофического, сродни изюмско-харьковскому, обрушения фронта. Другой же батальон («батальон Транснефти») оказался фактически небоеготовым.
Дальнейший выход в рамках третьего этапа СВО тоже оказался реализован вне контрактной армии и осуществлялся через «частичную мобилизацию», где денежный и льготный компонент хоть и присутствовал, но доминирующей всё же выступала защита Родины, ввиду включения в состав страны новых территорий. Не зря объявление о мобилизации и решение о включении территорий оказались синхронизированы.
Наилучшим примером мотивации служит притча об острове, на котором живут два племени. В одном -- том, что поменьше, -- живёт сто аборигенов. И каждый хочет взять палку и пойти войной на соседей. Во втором, что побольше, -- целая тысяча. И каждый хочет, чтобы сосед взял палку и пошёл войной на соседей. Вопрос – кто же победит?
На самом деле вопрос риторический, однако при этом вполне предметный.
Изначально слабая мотивационная составляющая значительного сегмента Российской армии привела к тому, что с момента объявления СВО армию покинули многие из тех, кто службу считал промыслом, видом заработка.
И это был не худший вариант. Потому что худшим стало массовое явление так называемых «пятисотых», то есть лиц, оставляющих подразделения уже на поле боя или перед выходом в бой. Именно этим можно объяснить множество сорванных наступлений, незапланированных отступлений, лжи в докладах.
Вплоть до сентября 2022 года, когда законодатель ввёл уголовную ответственность за дезертирство, фактически синхронизировав её со СВО, никакой реальной ответственности за подобные действия не было. В самом деле: официально война не объявлена, а об участии в СВО «я присяги не давал».
И здесь речь не об ответственности.
Привычка работать с населением в режиме «электоральной мобилизации», когда под нужное событие (выборы, референдумы и пр.) население прокачивается методами социальной инженерии, оказалась экстраполирована и на армию. В итоге возникла ситуация, когда разовый поход на тренировку даёт спортсмену ложное чувство появившейся силы. Однако даже олимпийские чемпионы продолжают тренировки, причём делают это регулярно и упорно.
Если же государство хочет, чтобы особая каста была готова умирать и убивать по приказу, то её методы работы должны выходить далеко за удовлетворение материальных потребностей и социальной защищённости.
Эту прописную истину политруки Российской армии забыли начисто, за что и поплатились.
Клаузевиц: «Между тем, как это широко установлено опытом, материальные потери вооружённых сил в течение самого боя редко представляют существенную разницу у победителя и у побеждённого, часто даже никакой; порой является даже обратная картина: самые чувствительные потери побеждённый несёт лишь с началом отхода, и как раз этих потерь не несёт наряду с ним победитель.
Слабые остатки потрясённых батальонов будут дорублены кавалерией, утомлённые отстанут, подбитые орудия и зарядные ящики останутся на месте, другие не могут быть достаточно быстро увезены по испорченным дорогам и будут захвачены преследующей конницей; ночью отдельные колонны собьются с дороги и попадут без сопротивления в руки неприятеля; таким образом, победа принимает реальную форму уже после того, как она решена. В этом заключалось бы противоречие, если бы оно не разрешалось следующим образом.
Вооружённые силы обеих сторон несут во время боя не одни лишь физические потери; войска подвергаются и моральным – потрясению, надлому и уничтожению. При разрешении вопроса, можно ли продолжать бой или нет, приходится считаться не с одними потерями в людях, лошадях и орудиях, но и с утратой порядка, мужества, доверия, сплочённости и внутренней связи. В таком случае решают главным образом моральные силы; эти же силы исключительно решают вопрос во всех тех случаях, когда потери победителя одинаковы с потерями побеждённого.
Сверх того, надо иметь в виду, что в течение боя трудно оценить соотношение физических потерь обеих сторон, но этой трудности не существует для оценки соотношения потерь моральных. Показателями этого соотношения служат, главным образом, два явления. Первое – это потеря пространства, на котором идет бой, второе – перевес в резервах.
Чем относительно быстрее, по сравнению с противником, тают наши резервы, тем больше расходуем мы сил для поддержания равновесия; уже в этом обнаруживается чувствительный признак морального превосходства противника, который почти всегда вызывает в душе полководца чувство известной горечи и недооценки собственных войск. Основное, однако, заключается в том, что все войска, выдержавшие длительный бой, уподобляются более или менее перегоревшему шлаку: они расстреляли свои огнеприпасы, они растаяли, их физические и моральные силы истощены, да и мужество их, конечно, надломлено. Если, помимо численной убыли, мы будем рассматривать такую воинскую часть как организм, нам придётся признать, что эта часть уже далеко не та, какой она была перед боем.
Следовательно, потеря моральных сил может быть измерена, как аршином, количеством израсходованных резервов.
Таким образом, потери пространства и недостаток свежих резервов обычно являются главными причинами, определяющими отступление; этим мы, конечно, вовсе не исключаем и не хотим отодвинуть на задний план другие причины, которые могут заключаться во внутренней связи между частями, в общем плане и пр.
Каждый бой, таким образом, является кровопролитным и разрушительным сведением счёта сил, как физических, так и моральных. У кого под конец останется наибольшая сумма тех и других -- тот и будет победителем.
В бою потеря моральных сил являлась главной причиной, определявшей решение; когда же решение последовало, эта потеря продолжает расти и к концу действий в целом достигает своей кульминационной точки; она, таким образом, становится и средством для победителя нажить барыш на разгроме физических сил, что и составляет подлинную цель боя.
Часто при общей потере порядка и единства сопротивление отдельных единиц ведёт только к увеличению размеров поражения; мужество в общем подорвано, первоначальное напряжение, вызывавшееся оспариванием победы и поражения и заставлявшее забывать об опасностях, разрядилось; для большинства опасность уже представляется не как призыв к их мужеству, но как тяжкая кара.
Этим-то временем и должен пользоваться победитель, дабы нажить подлинный барыш на разрушении физических сил; лишь то, чего он добьётся в этом отношении, явится его реальным плюсом. Моральные силы противника могут мало-помалу возродиться, порядок будет восстановлен, мужество вновь воскреснет, и в большинстве случаев сохранится лишь ничтожная доля приобретённого перевеса, а порою даже и никакого. Иногда, правда редко, при разгоревшихся чувствах, мести и вражды противник может даже перейти в наступление. Результаты же, достигнутые в отношении убитых, раненых, пленных и захваченных орудий, никогда не будут сняты со счета…
Мы сказали, что моральные силы, уничтоженные боем и его ближайшими следствиями, постепенно снова восстанавливаются, причём часто не остается и следа их разрушения; это особенно относится к небольшим частям целого, реже – к крупным. Оно может иметь место и по отношению к значительной части вооружённых сил; государство, или правительство, коим принадлежит армия, редко или никогда не смогут изгладить следы морального поражения. Здесь расценивают соотношения сил с меньшим пристрастием и с более высокой точки зрения, и по числу оставшихся в руках противника трофеев и по отношению последних к потерям убитыми и ранеными определяют с большей лёгкостью и неоспоримостью степень своей слабости и несостоятельности…
Раз пленные и захваченные орудия представляют собою явления, в которых главным образом воплощается победа и которые составляют её подлинную кристаллизацию, то и вся организация боя преимущественно рассчитывается на них; уничтожение противника путём физического истребления и ранений выявляется здесь как простое средство…
Если мы ещё раз бросим взгляд на совокупное понятие победы, то найдём в нём три элемента:
1) Большие потери физических сил противника.
2) Такие же – моральных.
3) Открытое признание в этом, выраженное в отказе побеждённого от своего намерения.
Донесения обеих сторон о размере потерь убитыми и ранеными никогда не бывают точны, редко – правдивы, а в большинстве случаев переполнены умышленными извращениями.
Для полководцев и армий, которые ещё не приобрели прочной репутации, это составляет особо трудную сторону иногда вполне обоснованного обстановкой мероприятия; ряд боёв, заканчивающихся отступлением, может производить впечатление ряда поражений, в действительности не будучи таковым, и такое впечатление может оказать чрезвычайно вредное влияние. В этом случае отступающий не в состоянии полностью бороться с этим моральным впечатлением, излагая свои действительные намерения, ибо, чтобы исполнить это с надлежащим успехом, он должен был бы целиком обнародовать свой план, что, очевидно, противоречило бы его основным интересам.
Чтобы обратить внимание читателя на особое значение этой стороны победы, мы напомним хотя бы сражение при Сооре, трофеи которого были незначительны (несколько тысяч пленных и 20 пушек) и где Фридрих Великий тем лишь подчеркнул свою победу, что ещё пять дней оставался на поле сражения, хотя его отступление в Силезию уже было решено и вполне соответствовало общей обстановке. Он предполагал, что моральный вес этой победы приблизит его к миру, как он сам говорил об этом; но понадобилось ещё несколько успехов – при Католиш-Геннерсдорфе, в Лузации и сражение при Кессельдорфе, – раньше, чем мир был заключен; всё же никоим образом нельзя утверждать, что моральное действие сражения при Сооре равнялось нулю».
