Промышленность и СВО. Глава из книги полковника Пинчука "Клаузевиц и пустота"

 АПН публикует главу восьмую из новой книги полковника Андрея Пинчука «СВО. Клаузевиц и пустота», которая была издана в этом году под авторским псевдонимом "Михаил Головлёв". 

 

 

 

Перед тем, как давать какие-то штрихи проблемам промышленности, столь критически отразившимся на СВО, необходимо рассмотреть укреплённую модель, которая продуцирует множество последствий. Потому что попытки вникнуть в те или иные технологические, коррупционногенные, экономические или организационные коллизии и недостатки бессмысленны и вредны без понимания корней.

Итак. Примерно с 2008 года, после осетинской кампании, мюнхенской речи Путина, последовало усложнение отношений с западным сообществом. Российское руководство сделало несколько базовых выводов. Каждый из них влёк определённые последствия.

В части промышленности стало очевидным, что уровень материального снабжения как армии, так и страны в целом отечественными комплектующими, оборудованием и в целом товарами критически зависим от Запада и недостаточен для внутренней устойчивости.

Примерно в это же время и в этой связи модным становится термин «импортозамещение», под которым начинает подразумеваться создание российских аналогов западной продукции. Благо резко выросшие сырьевые доходы позволяют такую роскошь, бессмысленную с точки зрения прогресса, потому что любое замещение является вторичным процессом, подражательством тем, кто в это время идёт дальше, конкурирует со свободным развитием, навязывает отставание и формирует огромные коррупционногенные риски.

Здесь принципиально важно понять, какой логикой руководствовалось российское руководство в тот момент.

Мы можем предположить, что сводилась она к следующим постулатам:

– внутренняя промышленность фактически уничтожена или дефрагментирована в сравнении с советскими мощностями и внешними мировыми процессами;

– советское наследие оказалось в руках либо случайных людей, либо ненадёжного олигархата, либо «красных директоров и генеральных конструкторов», которые монетизировали его в виде самостоятельных вотчин кормления;

– при этом наличие финансовых возможностей позволяет (в те времена) на внешних рынках удовлетворить большинство потребностей. Себестоимость и затраты отечественных аналогов в силу особенностей производительности труда, транзакционных издержек всегда выше, чем за рубежом.

Итог: усилия были сделаны на задачах взятия под контроль утраченных промышленных объектов и возможностей, и их консолидации. Так стали появляться сначала субхолдинги, холдинги, а затем – госкорпорации.

В силу особенностей логики подобных процессов, главной целью холдингов и корпораций стала максимизация прибыли, главный организационный подход – выстраивание нишевой, жёстко интегрированной вертикально-горизонтальной системы подчинения.

Естественно, при таких целях вопросы промышленности как таковой уходили на второй план (несмотря на абсолютно верный и при этом нереализованный призыв Путина к удвоению ВВП, который мог быть реализован лишь наращиванием промышленного потенциала).

 

 

Даже поверхностный анализ кадровых решений в промышленных холдингах и корпорациях показывает, что большинство решений по топ-менеджменту – это назначения сотрудников спецслужб и силовиков, доверенных финансовых менеджеров и банковских работников, которым, очевидно, ставили главной целью лояльность; обеспечение «схем поглощения и слияния»; освоение значительных материальных ресурсов – земель под застройки, продажу и перепрофилирование зданий и т. п.

В это же время промышленная политика стала фактически сводиться к выстраиванию схем освоения государственных средств. Главной целью такой политики стало формирование ограниченного пула крупных и значимых государственных партнеров («отраслевых лидеров») и меры их господдержки.

Как же в таком случае осуществлялось развитие промышленности? Зачастую оно стало имитационным.

Что это значит на практике? Рассмотрим типичный пример.

Бизнесмен, к примеру, хочет построить новый завод. В чем его маржа прибыли? В доходах от реализации конечной продукции, как должно быть в теории?

Далеко не факт. Тогда в чём? Простая калькуляция показывает, что цена так называемого инжиниринга промышленных объектов, цена поставки иностранного оборудования для этого завода, затраты на переподготовку кадров, затраты на конструкторскую документацию дают выгоду в «коротких деньгах» значительно большую, чем многолетнее и рискованное производство как таковое.

При этом государство, заинтересованное в «импортозамещении», компенсирует значительную долю затрат или под ритуальные слова о партнерстве и его стратегичности, или просто выдает бизнесмену деньги под закупки, исследования, разработки. Да, это сопровождается не менее ритуальным оформлением условной промышленной кооперации, наукоемких разработок, что нередко лишь прикрывает схемы и договоренности. Оформление и правильная презентация, не вызывающая лишних вопросов, превращаются в отдельный и ключевой вид искусства.

Дальше – дело техники. Что же нужно этому бизнесмену? Для начала – естественно, благосклонность государственного чиновника. Нет оснований сомневаться, что ключик к сердцу государственного мужа будет подобран. Более того, сама логика выбранной парадигмы предполагала подобное «партнерство» и взаимопроникновение.

Следующий этап – найти поставщиков зарубежного оборудования и проектировщиков производства. Здесь важно, чтобы промышленный проект был прописан именно под то оборудование, которое есть у иностранных партнеров бизнесмена. Ведь под него будут выданы государственные субсидии, которые за бюджетный счет покроют все издержки и даже с лихвой, а надежный контакт с иностранным партнером позволит максимально завысить цены, сформировав люфт огромной доходности.

Тут можно, кстати, договориться с исследовательским институтом или университетом, которые оформят НИОКР, в рамках которого какие-то элементы оборудования или производства будут на бумаге модернизированы, признаны «нанотехнологичными», «цифровыми», «геномными», «квантовыми» и прочими на злобу дня.

Либо будет оформлена так называемая «локализация», то есть подтверждение того, что часть производства осуществляется в России. При этом вопрос передачи конструкторской документации и реальности этого производства будет оставлен за скобками. Максимум,что будет получено – «отверточная» сборка или «перебивка шильдиков», то есть придание признаков «русскости» иностранной, чаще всего китайской, тайваньской продукции.

Затем – необходимость миновать формальности. Большинство закупок, например, в России проходят на основании Федеральных законов №№44 и 223. Но как же преодолеть проблемы конкуренции по их процедурам?

Конечно, существует куча ухищрений для конкурсов – подставные фирмы, «карусели» партнеров с отказами от участия и смещениями на нужную компанию, игры на электронных площадках и т. п. Но зачем, если вопрос решается довольно высоко и намного проще?

Ведь достаточно договориться так, что условия конкурса будут написаны именно под этого бизнесмена или компанию – удивительным образом условия по специализации, результативности и опыту предприятия, возрасту и квалификации исполнителей, количеству персонала, лицензиям и прочему будут соответствовать именно этой организации. Итог закономерен.

В результате получается успешная фирма с мерами тотального бюджетного софинансирования. Одна проблема – нет самого производства. В таком случае реальный продукт будут выдавать рабочие советского типажа с небольшими зарплатами, трудящиеся на устаревшем оборудовании, пока их обеспеченный менеджмент на респектабельных форумах будет рассуждать о новом технологическом укладе, цифровизации, безлюдном производстве и интернете вещей, презентовать отсутствующие в сериях товары как оправдание поддержки бюджета.

 

Зачастую в итоге строятся большие промышленные площадки с образцовым их оформлением, красиво расставленными станками и показательным порядком. Это шоу-румы. В них громко гудит оборудование, куда-то деловито мимо проверяющих ходят люди, но реально ничего массового не производится. Все производства – в тех самых неказистых цехах с устаревшим оборудованием.

Либо менеджеры отправятся в китайскую провинцию Шеньджень или на Тайвань (а иногда и в Украину, как на «Мотор-Сич»), где местные предприятия начнут изготавливать продукцию, комплектующие с российскими логотипами. Далее – поставки в Россию узлами и агрегатами и «отверточная» сборка под видом полноценного производства. Дешевле, проще и быстрее.

Картина типична для большинства промышленных отраслей.

Так контракты с господдержкой, субсидии софинансирования, консорциумы смыкаются со встречными государственными пожеланиями некоей стратегической стройности и логики как квазизамены и эвфемизмы промышленной идеологии и госплана. В итоге под них формируются федеральные программы и проекты, национальные инициативы, точки роста, и далее – насыщаются нацпроекты. Вроде бы всё логично. Вроде бы.

При таких подходах в сухом остатке остается лишь экстенсивное советское наследие, создающее реальный прибавочный продукт. Потому что подобные или попадающие в логику описанным схемы, составляющие значительную часть «импортозамещения», к реальному производству отношения не имеют. Тогда откуда там взяться магазинам к автоматам, маскировочным сетям, аптечкам, бронежилетам и разгрузкам, шлемофонам и многому-многому другому? Маржа на их изготовление маленькая, нагрузки на производственные мощности большие, наукоемкость особенно не пропишешь, на учениях «Первому» не похвастаешься, в парке «Патриот» зевакам не продемонстрируешь, и, в общем, вообще не понятно, зачем это нужно. Ну, это если в бой не ходить…

Именно здесь скрыт и ответ на столь интересующий многих вопрос – где же все те образцы многочисленной передовой техники, так гордо демонстрирующейся на различных форумах и испытаниях?

Ответ простой: создание так называемых ОКРов – опытно-конструкторских мелкосерийных или штучных образцов приносит значительную прибыль. Здесь щедрые и богатые затраты на исследования, сертификацию и стандартизацию, патентование, мелкосерийное производство, многочисленные закупки и поставки оборудования и уникальных комплектующих.

Беда этих процессов только в том, что при таком подходе невозможно создать крупносерийное производство.

Ведь это уже совсем другой уровень проблемы – реальное производственное оборудование, расчеты производительности и повышения эффективности, логистики, проблемы широкой линейки комплектующих, ремонтная база, подготовка соответствующих специалистов и их рыночная востребованность, ёмкость рынка, себестоимость и конкурентоспособность продукции и так далее и так далее.

На этом высоком уровне уровень доходов существенно ниже или отсутствует, риски и ответственность в разы выше, а задачи реальной промышленной кооперации требуют нестандартных решений, меняющих весь облик и архитектуру и промышленности, и её финансового сопровождения, и экономики в целом. Тогда вопрос – зачем эти лишние проблемы?

В российских СМИ до СВО было принято козырять большим разнообразием различных разработок. Такие подходы хороши для конструкторских бюро и НИИ.

Но ведь большое количество различных образцов вооружения и техники требует различных складов, запчастей, обеспечивающего персонала, разных штатных единиц в подразделениях, где они будут использованы. В итоге такое разнообразие выгодно постоянному циклу «освоения бюджетов», но не армии. Армии нужна унификация. Один автомат Калашникова, один вертолёт «Ми-8», один танковый дизельный двигатель «В-2» заменили десятки и сотни результатов «игр разума и схем».

По этой причине доклады должны были касаться качества внедрения, количества техники и производственных площадок для этого; создания унифицированных платформ, позволяющих из типовых комплектующих формировать различные образцы под потребности, например, базовых моделей гусеничного и колесного парка с разными последующими моделями. Однако этого сделано не было.

В итоге – на передовой не оказалось не только достаточного количества автомобильной техники, но и магазинов к автоматам, танковых шлемофонов, бронежилетов и разгрузок, касок, раций и многого-многого другого. Да и откуда им взяться? Ведь под них нужны большие производственные линии, а маржа производства с них очень низкая.

И ещё раз вспомним, как, благодаря западной помощи, воюет украинская сторона. Высокоточное оружие, цифровая связь, тактические системы управления боем, разведывательные комплексы, наступательные и корректирующие беспилотные средства. В ближайшей перспективе – системы управления авиабомбами, планирующие боеприпасы.

Чем на это должна отвечать Российская армия? Известный тезис о доблести русского солдата не должен прикрывать техническую неоснащенность.

Многие племена американских индейцев воевали всю жизнь, отличались доблестью и бесстрашием. Японские самураи без остатка посвящали себя военному делу, долгу и чести. Индийские народы веками оттачивали свой дух. Но все они, как и многие другие, терпели сокрушительное поражение от часто намного менее доблестного, но при этом оснащённого по новым техническим нововведениям и познавшего передовые военные правила противника. Порядок бьёт класс.

Соответственно, ключевой вопрос к российской промышленности: её готовность и реальная вовлечённость в обеспечение победы. И здесь есть простые, без каких-либо сложных раскладов вопросы и показатели.

Налажено ли теперь, после всех выводов по СВО, массовое производство средних и тяжёлых беспилотников типа «Орлан-30» для корректив артиллерии и пехоты с чётким определением норм достаточности, оргштатными изменениями, складами, нормативами использования, обучения, ремонта и замены?

Поставлено ли на поток производство российских аналогов системы GDAM, которая, как известно из СМИ, превращает авиабомбы в управляемые торпеды и будет с весны 2023 года поставляться Западом в Украину? И аналогичных систем для артиллерии?

Если да, то, где же результаты в виде уничтоженных западных ракетных комплексов противника?

Или в войска массово стали поступать российские «Хаймарсы» – комплексы «Торнадо-С», о разработке и внедрении которых российское Минобороны заявило ещё в 2017 году?

Возникли ли новые подходы к обеспечению солдата, с изменёнными по итогам выявленных в ходе СВО недостатков стандартами аптечек, изменёнными сроками и условиями эксплуатации в ходе боевых действий имущества, с новыми показателями бронезащиты, обеспеченности приборами ночного видения, биноклями, радиосвязью, средствами маскировки, автотранспортом?

Кстати, про автотранспорт. Аксиома современных армий: солдат – это дорого. Его дорого обучать, ему дорого платить, его потеря дорого обходится правительствам в политическом плане.

Однако российская армия после объявления СВО оказалась на «Уралах» и «КАМАЗах», с лысой резиной, которых, при этом, катастрофически не хватает.

 

Тот самый довоенный парадный формат являл наблюдателям бронетранспорт перевозки личного состава «Тайфун» из нескольких модификаций для разных видов и родов войск. Кстати, действительно очень приличные разработки.

Вспомним, как о таком транспорте сообщали общественности за месяц до начала СВО:

 

 

Помимо «Тайфунов», неоднократно заявлялось о разработках линейки автотехники стандарта «MRAP» – минозащищённом армейском транспорте – «Горец-М», «Мустанг-М», «Сармат-2» и т. д. Ведь, как теперь известно, именно потери от мин повсеместны.

В итоге, естественно (естественно по вышеуказанным причинам) фронт их не увидел, или увидел в штучных экземплярах.

Огромные потери личного состава, и для близких, и для выполнения боевых задач, прямо связаны с отсутствием такого автотранспорта. Именно незащищённые «Уралы» и «КАМАЗы» взрывали украинские спецназовцы, отсекая снабжение под Сумами, Харьковом, Черниговом и Киевом. Именно на незащищённые автомобили сбрасывали мины украинские квадрокоптеры.

Символом и повседневной рабочей лошадкой в российских подразделениях стал «УАЗ-буханка», выпускающийся с 1958 года и, естественно, не имеющий никакой бронезащиты. Выяснилось, что полноценное снабжение армии – это дорого. Вероятно дороже, чем жизнь бойцов.

 

Самое парадоксальное на фоне этой грандиозной проблемы – это титанические усилия российского правительства по многомиллиардному государственному субсидированию частного автопрома, и жалобы об отсутствии рынков сбыта ввиду введения санкций после начала СВО.

Список можно продолжать долго, но главный вопрос по нему – это принципиально иная, перестроенная под реальные потребности СВО российская промышленность, массово, на потоке, выпускающая новое имущество и вооружение, критически важное для победы.

Но что же мы имеем на самом деле, и как же реально стали решаться эти проблемы в ходе СВО?

 

 

О чём тут идет речь? О новых технологиях? О перестройке производственных линий, перепрофилировании элементов частного и гражданского промышленного потенциала под современные потребности? О модернизации и мобилизации промышленности и экономики?

Нет, конечно. Только о том, чтобы на советско-постсоветском производстве выжать чуть больше. А выжать на нём, пусть и побольше, можно только того же вооружения и техники, что и до этого. Без учёта опыта СВО и специфики потенциала и возможностей противника.

Символом российской промышленной мобилизации для СВО пока стала «трёхсменка-четырёхсменка». Это, конечно, тоже нужно. Только это не мобилизация.

Сформировалась стойкая привычка: главный промышленный результат – поточное экстенсивное производство. Нужно что-то современное? Ищем каналы покупки за рубежом. Так, например, в ходе СВО после осознания нехватки или, скорее,отсутствия БПЛА, в итоге появились «Герани-2».

Несомненно, что суровая реальность СВО подтолкнет российское руководство к формированию каких-то новых производственных линий, например, по тем же беспилотникам. Но в России есть старая поговорка «дорога ложка к обеду».

Каков же выход?

В России оказались созданы две верхнеуровневые структуры, которые, в теории должны обеспечить войска СВО по потребностям.

Первая – уже накануне завершения этой нашей работы и спустя восемь месяцев после начала СВО и, судя по всему, наступления какого-то осознания того, насколько представления о военном потенциале обеспечения отличаются от реальности, 21 октября 2022 года Путин создает Координационный совет при Правительстве России по обеспечению потребностей войск. Как заявлено, совет создан «для координации органов и ведомств при решении вопросов материально-технического снабжения и логистики вооруженных сил в зоне СВО».

В состав совета вошли главы МЧС и всех силовых ведомств, вице-премьеры Правительства России. Туда также вошёл министр финансов, глава налоговой службы, министр экономического развития. Предусмотрено участие мэра Москвы. Председателем Координационного совета назначен председатель Правительства Мишустин, который, согласно тексту указа, будет еженедельно докладывать о текущей работе Владимиру Путину. Такой вот дублирующий состав большей части Правительства (и игнорирующий конституционный Госсовет), орган в модели «всё ради фронта».

Некоторые патриотически настроенные российские наблюдатели сразу же провели историческую параллель, согласно которой совет является аналогом Государственного комитета обороны 1941—1945 годов. Конечно же,это не так. Сталинский Комитет ГКО был чрезвычайным высшим органом власти с неограниченными полномочиями.

Созданный же правительственный совет имеет лишь задачу«обеспечения потребностей ВС РФ, других войск, воинских формирований и органов».

 

Другие, более критические комментаторы провели другую историческую аналогию, сравнив правительственный Совет с Особым Совещанием по обороне, созданным в России в ходе Первой Мировой войны в 1915 году. И вот здесь функциональные и организационные положения более близки. Хотя сама по себе такая историческая аналогия вызывает сложные коннотации.

Главный вопрос состоит в том, что руководство и состав Совета сформировали чиновники, и так по своим должностным обязанностям так или иначе вовлеченные в правительственную деятельность по обеспечению армии.

Более того, участие в нём многолетнего министра промышленности Мантурова, прямо отвечающего за промышленное состояние страны на момент СВО, лишь подчеркивает то, что создан дублирующий механизм. И простой вопрос одного из обывателей: «А почему эти люди и так друг с другом не могут пообщаться?», остался без ответа.

 

Версия о том, что так создается надёжный поставщик фронту по потребностям, вызывает сомнения именно ввиду отсутствия в механизме самого фронта, и причинно-следственных связей с ним.

Представление о том, что фронту всего-то и нужно – правильно заполнить заявки, а большие начальники с помощью своих аппаратов по инстанции важно рассмотрят их, обсудят на этом самом Совете и дадут нужные поручения – высокая степень наивности и непонимания происходящего. Очередной руководящий междусобойчик ещё более отдаляет фронт и начальников. А то, каким образом использовать такую сервисную систему для простраивания новых выгодных схем – лишь вопрос творчества.

Мы намерены более подробно остановиться на коллизии подобных решений в главе 11 «Что дальше?», в привязке к темам формирования реальных управленческих инструментов.

Вторая структура: при Правительстве России, в отличие от вышеуказанного Совета, долгое время существует подчинённая Президенту страны Военно-промышленная комиссия.

Заявленная цель её существования «организация государственной политики в сфере оборонно-промышленного комплекса, военно-технического обеспечения обороны страны, безопасности государства и правоохранительной деятельности».

В неё и её внутренние структуры входят столпы отечественной промышленности и науки, силовики, руководители ключевых органов власти.

ПриКомиссии создана Коллегия, которую обычно возглавляет курирующий ОПК или промышленность вице-премьер Правительства России. Там же функционирует научно-технический совет.

 

Очевидно, что именно эта структура должна найти в себе силы, чтобы адаптироваться под реальные обстоятельства СВО. От верхнеуровневых стратегических, а иногда и оторванных от реальных процессов боевых действий -- и сконцентрироваться на СВО. Создать для этого в Коллегии рабочие органы, в том числе, присутствующие в зоне проведения операции. И,конечно, все усилия направить на решение государственных проблем, пагубно влияющих на СВО.

К примеру, важнейшая и столь просевшая в российских реалиях проблема микроэлектроники. «Средняя доля отечественной радиоэлектронной продукции в РФ с учётом госсектора и открытого рынка по итогам 2022 года может превысить 20%», – сообщил замглавы Минпромторга РФ Василий Шпак на форуме «Микроэлектроника 2022». 20 процентов? Может превысить? На этих словах можно лишь горестно вздыхать – и это обычная классика.

Если задать базовую задачу – что в промышленности является критическими в условиях войны составляющими? То любой здравомыслящий человек выделит две – станки и микроэлектронику.

Станки – это производство средств производства, на них создают всё остальное, от чайников до самолётов, танков и автоматов. А микроэлектроника – это мозги продукции, микроплаты, составляющие суть электронной начинки.

Поразительно, но оба этих показателя в России оказались задвинуты на вторые роли.

Кризис станкостроения -- глубокий, системный и не имеет никаких линейных выходов. Перебивка «шильдиков» на иностранных станках и советское поточное производство морально устаревшей продукции – вот текущая реальность.

С микроэлектроникой примерно так же. Платы для ракет и роботов привыкли покупать за рубежом. Итог в условиях СВО и санкций – где же платы? Завозить из Тайваня и Китая всёсложнее. А больше неоткуда.

А теперь ещёодна цитата из интернета.

Она довольно длинная, но оно того стоит:

 

«20% процентов отечественной электроники — это капля в море, во-первых. Во-вторых, никакой отечественной микроэлектроники системно, в сколь-либо ощутимом объёме, не существует. Большая часть — это иностранная продукция с нашими бирками и лейблами.

В лучшем случае, если наша разработка архитектуры. Но производство, практически всё, за рубежом — Китай и Тайвань. Да, так дешевле. И, о, Боги! — качественнее! Уровень производства печатных плат в Китае и Тайване на порядки выше, чем могут делать у нас в России. Микросхемы мы практически не делаем совсем, а то, что производится — технологически прошлый век.

Многие кричат, что нам не нужен техпроцесс 5 нм, и того, что у нас производится — 180 нм и эксперименты с 90 нм — более чем достаточно для военных и промышленных задач.

Да, можно сказать, правда с натяжкой, что этого достаточно, в целом, для решения задач прошлого века. Если мы говорим про уменьшение размеров вооружения, высокоточное вооружение, беспилотники и связь — то нет. Энергоэффективность у чипов такого уровня никакая. А нам необходимо в меньший объём запихнуть большие вычислительные мощности, и чтобы оно работало дольше. А мы этого сделать из отечественных компонентов не можем.

В процессе разработки проекта "Персей” нам повезло познакомиться с лучшими светилами отечественной науки. У нас есть разработки, есть даже их промышленная реализация, у нас нет промышленных мощностей. А для их создания нужны большие заказы и господдержка. Зато Ростех распилил 1 МИЛЛИАРД (!!!!!!), просто показав единожды на выставке реально существующий уникальный отечественный мультикоптер с отечественным же полётным контроллером, сделанный истинным энтузиастом своего дела.

Вот и весь ответ, почему ВС РФ полгода держались, а сейчас дали дёру. Потому что на войне "ничего не делать” — это плохое решение…».

Но являются ли проблемы с импортозамещением неожиданными и вскрытыми лишь благодаря СВО? Конечно, нет.

Приведем ещё один из многочисленных примеров. После того, как вы, уважаемый читатель,ознакомитесь с одним приведенным ниже в безбрежном море аналогичных, уверены, никакие наши комментарии вам больше не понадобятся.

 

2015-й год, июль.«На разработку отечественных комплектующих для судостроения потрачены миллиарды. "Деньги съели, а результат ноль”, —сказал Рогозин на Морской коллегии в Петербурге».

И далее: «Морская коллегия при правительстве России под председательством Дмитрия Рогозина пришла к выводу, что миллиарды, вложенные в импортозамещение в области строительства кораблей и судов, потрачены впустую. Доля иностранных комплектующих в судовых машинах и приборах — 95%...

Днем 2 июля в здании Госуниверситета морского и речного флота имени Макарова прошло первое в 2015 году заседание морской коллегии при правительстве РФ (проходит дважды в год) под председательством вице-премьера России Дмитрия Рогозина. На ней несколько десятков участников — чиновники Минпромторга, главы судостроительных компаний, исследовательских институтов — пришли к общему выводу: в идею импортозамещения в судостроительной отрасли вложены миллиарды рублей и, как выяснилось, бесполезно...

"Активная часть основных производственных фондов имеет износ более 70%. Удельная трудоёмкость производства (Время, затраченное на выпуск единицы продукции.— Прим. ред.)в отрасли в три-пять раз выше, чем за рубежом. Всё ощутимей становится кадровый голод, вследствие чего падает качество производства. Степень использования мощностей — не более 25 – 30%.

Понятно, что в таких условиях заказчики судов и морской техники на протяжении последних лет традиционно отдавали предпочтение импортным комплектующим, оставляя российским производителям, в лучшем случае, сборку корпусов и монтаж закупленного за рубежом оборудования”, — заявил вице-премьер Дмитрий Рогозин.

По его словам, несмотря на все указания, в том числе Президента РФ Владимира Путина, в конкурсной документации на заказ судов и кораблей указывается конкретное оборудование с точным названием марки и фирмы иностранного производителя. В результате участие отечественных предприятий в строительстве судов исключается уже на начальном этапе их проектирования.

Более того, при создании новых типов гражданских судов, вопреки положениям ФЦП "Развитие гражданской морской техники”, не предусматривается использование машин и приборов российских производителей, хотя их разработка была успешно завершена, в том числе в рамках этой же самой программы, сказал Рогозин…

Примеры приводил замглавы Минпромторга Андрей Дутов. По его словам, около 60 – 70% стоимости каждого военного корабля приходится на оплату изделий машиностроительных и приборостроительных компаний…

Однако вся элементная база в этих приборах — то есть составные части этих изделий — полностью иностранная. "Во всех программах импортозамещения элементная база занимает основную тему: что нужно замещать, как и от чего избавляться, как найти партнеров, которые будут надежно и качественно поставлять в Россию данную элементную базу, и так далее”, — сказал замминистра…

Другая проблема в приборостроении – отсутствие серийности. "Практически всё производится в единичном экземпляре, поэтому цена возрастает, а качество, которое необходимо достигнуть, не достигается”, — отметил чиновник».

 

Вот такое вот импортозамещение.

Ну и финализируем мы наш анализ кантовским взглядом в безбрежный космос. Нами уже указывалось на принципиальную важность спутникового разведывательного обеспечения боевых действий в ходе СВО.

В этой связи ещё один взгляд на статистику.

По состоянию на 1 января 2022 года на орбите Земли находилось 4852 активных спутников. США – 2954 космических аппарата (КА). Россия – 102 КА. 1 КА серии «Арктика-М»; 2 КА серии «Электро-Л»; 3 КА серии «Метеор-М»; 1 КА серии «Канопус-В-ИК»; 4 КА серии «Канопус-В»; 2 КА серии «Персона».

Ещё раз: у России 102 спутника. Только у США – 2954.

В принципе этого достаточно для понимания процессов. Кто-то скажет – «не всё однозначно и есть нюансы»? Эта фраза в условиях СВО может быть произнесена только в окопе на передовой.