В апреле моя годичная стажировка в Польше закончилась на четыре с лишним месяца раньше запланированного срока – польская сторона в лице Национального агентства по академическому обмену уведомила меня о расторжении контракта «в связи с агрессией России против Украины». Тема моих научных исследований – ископаемые насекомые, а не сверхзвуковое движение или физика полупроводников, так что при всём желании я вряд ли мог бы внести вклад в «путинский милитаризм». Но польских чиновников это совершенно не волновало. Не интересовало их и то, являюсь ли я сотрудником российского бюджетного учреждения или же приехал поработать в польский университет как independent scientist (независимый исследователь). Как следовало из текста официального письма, передо мной хлопнули дверью просто потому, что я – российский гражданин. Поддерживал я СВО или нет – не имело никакой разницы. Я мог бы увешаться жовто-блакитными ленточками с ног до головы и каждый день донатить ВСУ – контракт со мной расторгли бы всё равно. Впрочем – спасибо и на том – агентство не стало требовать назад ту часть гранта, которую оно уже успело мне выплатить. Рабочую визу мне тоже не аннулировали – колёса бюрократии крутятся медленно. Так что я смог доделать начатое и спокойно вернулся в Москву уже летом. Но осадочек, что называется, остался.
Принято думать, что наука – вне политики. Однако за прошедшие полгода не только я, но и почти каждый отечественный учёный успел почувствовать на себе, что это не так. В марте из международной базы данных Reptile Database, в которой собрана научная литература о рептилиях, на время были удалены все публикации российских авторов. На Мировом археологическом конгрессе, проходившем в июле в Праге, российских учёных исключили из числа докладчиков – оставили только двух, которые смогли убедить организаторов, что «не поддерживают политику Кремля». Сотрудникам Гданьского университета запретили выпускать статьи в соавторстве с россиянами – из-за этого моей коллеге пришлось отказаться от изучения янтарного комара из тамошней коллекции. По той же причине шведский специалист из Лундского университета отозвал своё имя из статьи, написанной совместно с российскими палеонтологами – она была посвящена, смешно сказать, челюстям древнего червяка. Наконец, редакция одного западного научного журнала по экологии потребовала от российского энтомолога не указывать свою аффилиацию в статье, уже принятой к публикации. Этот учёный работает в Институте проблем передачи информации РАН, попавшем под американские санкции, но изучает вовсе не шифрование и радиосигналы, как можно было бы подумать, а звуковую коммуникацию клопов.
В этих мелочных и бессмысленных притеснениях (а я перечислил лишь те, о которых знаю из первых рук) как в капле воды отражается положение российской науки после 24 февраля. Учёным из России (а заодно – из Белоруссии) пытаются отомстить за то, к чему они – на первый взгляд – не имеют ни малейшего отношения. Например, крупнейшие международные издательские дома, такие как Elsevier иSpringer Nature, решили приостановить для российских вузов и академических институтов подписку на свои журналы. Хотя устроители этого демарша утверждают, что он направлен не против российских учёных, а против государственных организаций, из-за отсутствия доступа к научным публикациям пострадают именно рядовые сотрудники, а не администраторы. Частично ситуацию может спасти сайт Sci-Hub, созданный нашей соотечественницей Александрой Элбакян – он позволяет пиратским образом скачивать статьи из западных научных журналов. Благодаря этому сайту был сформирован огромный бесплатный архив научной литературы (а саму Элбакян заочно приговорили в США к огромному штрафу). Тем не менее, последние два-три года Sci-Hub практически «не берёт» статьи из новых журнальных выпусков, так что он едва ли поможет российским учёным следить за новейшими достижениями зарубежных коллег.
Некоторые западные журналы, например, Journal of Molecular Structure, уже заявили, что не будут принимать статьи от россиян, хотя в целом издательские дома, к их чести будет сказано, не поощряют такую дискриминацию. Но всё очень зависит от позиции конкретной редакции. Накал русофобии сейчас таков, что даже если тот или иной редактор «завернёт» статью российских учёных исключительно по политическим мотивам, ему за это ничего не будет (а теперь представьте себе, что начнется, если кто-то попробует отказать в публикации израильским учёным из-за того, что Израиль бомбит сектор Газа). Учитывая эти риски, Минобрнауки отказалось от того, чтобы требовать от российских учёных наличия публикаций в журналах, индексирующихся в базах научного цитирования Web of Science и Scopus – пока этот мораторий действует до конца года, но, вероятно, будет продлён на неопределённый срок. Это тоже нелучшим образом повлияет на состояние российской науки: вместо того, чтобы прорываться в рейтинговые научные журналы и бодаться со строгими рецензентами, многие предпочтут публиковаться в «вестниках» каких-нибудь провинциальных университетов.
Мы уже привыкли к тому, что российских спортсменов отстраняют от участия в международных соревнованиях. В принципе, это можно и пережить: чтобы погонять мячик по траве, совершенно необязательно ехать в другую страну. Но наука представляет собой нечто большее, чем просто зрелище: без международной кооперации в ней зачастую не обойтись. Поэтому тем сильнее – если не копать вглубь – удивляет та лёгкость, с какой во имя политических соображений сейчас происходит отказ от совместного поиска научной истины – святого грааля современной эпохи. Вот только несколько примеров: российские физики больше не смогут полноценно работать на Большом адронном коллайдере и сверхмощном рентгеновском лазере XFEL, немецкие астрономы отключили свой телескоп eROSITA на борту российской орбитальной обсерватории «Спектр-РГ», европейские метеорологи прекратили обмен спутниковыми данными с россиянами, российских специалистов выгнали из проекта ускорителя антипротонов и ионов FAIR, для которого в России собирались магниты. И это уже не говоря о многочисленных международных научных обществах и ассоциациях, откуда российских учёных как по команде принялись исключать.
Разумеется, такое вычёркивание отдельно взятой страны из мировой науки случается отнюдь не впервые. Нечто подобное происходило, например, и с немецкой наукой вскоре после начала Первой мировой войны, когда Германия весьма брутально оккупировала Бельгию. Формальным поводом для травли немецких учёных послужила гибель библиотеки Лувенского католического университета со средневековыми рукописями: немцы подвергли её обстрелу, охотясь за вражескими снайперами. Масла в огонь подлил печально известный «Манифест 93-х» в поддержку кайзера и войны. Эту петицию подписали видные немецкие академики и профессоры, среди которых было десять лауреатов Нобелевской премии. По стилистике она в чём-то напоминала мартовское обращение 184-х российских ректоров в поддержку спецоперации на Украине. «Манифест 93-х» дал повод обвинить немецкую науку в милитаризме и шовинизме – иностранные учёные объявили бойкот немецким научным журналам, многие из которых на тот момент считались наиболее престижным местом для публикаций важных открытий и результатов. Через несколько лет после окончания Первой мировой войны немецкая наука смогла выйти из изоляции, но её позиции были подорваны, а немецкий язык утратил статус международного языка науки – в этом качестве его заменил английский. Приход нацистов к власти и Вторая мировая война окончательно похоронили перспективы Германии как передовой научной державы. России в этом отношении терять особо нечего: нас сбросили с пьедестала уже давно, в период развала СССР, и сейчас на долю отечественных учёных в мире приходится меньше 3% научных публикаций. По этому показателю наша страна стоит лишь на восьмом месте, уступая Италии и Японии – и в ближайшие годы мы просто скатимся ещё ниже.
Нынешние события лишний раз демонстрируют, что профессиональная наука столь же тесно переплетается с политикой, как и религия, культура и идеология. Времена ренессансной «республики учёных», когда интеллектуалы из враждебных стран могли мирно сотрудничать, давно прошли. В отличие от естествоиспытателей прошлого, занимавшихся научными изысканиями на собственные средства или полагавшихся на случайные подачки от меценатов, современные учёные целенаправленно финансируются государством и должны идти в его фарватере. Социальные конструктивисты, такие как Дэвид Блур и Стивен Шейпин, во многом правы, когда говорят, что «чистой науки» не существует: производство научного знания обусловлено социальными процессами и зависит от них. Хотя учёные любят выставлять напоказ свою беспристрастность и незаинтересованность, на самом деле это совсем не так. Например, климатология уже давно используется как инструмент политической борьбы, в том числе и в нынешнем конфликте: отказ от российских углеводородов, подкреплённый научными данными о потеплении климата, может стать не менее серьёзным оружием, чем «Хаймерсы» и гаубицы M777. Поэтому было бы не совсем правильно говорить, что из-за событий на Украине наука стала заложником политики. В определенном смысле она всегда им была. Мы лишь получили очередное подтверждение тому, что наука, перефразируя известное высказывание Клаузевица, есть продолжение политики другими средствами.
