Сооснователь гуманитарной миссии «ТЫЛ-22» о помощи людям в Мариуполе, боевых действиях и ответственности.
События на Украине стали вызовом, для многих людей точкой слома. Некоторые уехали из России, некоторые записались добровольцами, другие организовали гуманитарную помощь людям, оказавшимся в зоне боевых действий или беженцам.
Проект «ТЫЛ-22» - гуманитарная миссия знаменитого издательства «Чёрная Сотня» и его книжных магазинов «Листва», который с первых дней спецоперации организует обеспечение людей едой, медикаментами и прочим необходимым. Сотрудники «тыла» развозили еду и таблетки по Мариуполю в самые «горячие» дни штурма, вывозили раненных людей в больницы.
За это магазины неоднократно подвергались нападениям — им поджигали дверь проукраинские активисты, воровали имущество неоязычники и портили вывеску.Несмотря на это, проект существует и продолжает передавать нуждающимся все необходимое. Мы решили узнать, кто же сейчас занимается помощью людям и поговорили с сооснователем издательства «Чёрная Сотня», создателем магазинов «Листва», соучредителем проекта «ТЫЛ-22» Тимуром Венковым.
Корр.: Почему Вы решили заниматься гуманитарной помощью? Что Вас на это сподвигло?
Т.В.: Мы решили сделать проект «Тыл», потому что другого пути у нас не было. Мы считаем, что помощь людям — это наш долг и обязанность. Мой коллега, Дмитрий Бастраков (сооснователь издательства — прим. авт.),уже занимался гуманитарной помощью на Донбассе в 2014-2015 годах, только в составе других миссий. На момент создания нашего проекта, он понимал основу и нюансы этой работы, имел опыт и связи. А среди аудитории наших книжных и издательства много людей, кто поддерживают ДНР и ЛНР с 2014 года, они доверяют нам, а мы обладаем компетенциями и возможностями, чтобы представлять их интересы в гуманитарной миссии.
Корр.: А Ваша личная мотивация?
Т.В.: Если говорить обо мне лично, отбросив внутренний пафос — после начала спецоперации жизнь в мирном городе для меня просто потеряла смысл. Прежняя жизнь в Петербурге и обычные действия, какими бы осмысленными они не были, перестали казаться важными и своевременными. Всё мое внимание и мысли теперь прикованы к катастрофе и мыслях о помощи нашим. Думаю, что так себя сейчас ощущает большинство людей в России и большинство хотели бы поехать туда. Только кому-то не хватает смелости сделать шаг в неизвестность, у кого-то нет возможностей попасть на Донбасс и действовать там с понятными перспективами. У меня же есть и то, и другое, я спросил себя, так почему бы не сделать то, что я считаю по-настоящему важным и должным? Ответ на этот вопрос и отправил меня на юг, в Мариуполь.
Корр.: Как Вы попали на территорию спецоперации?
Т.В.: Просто перешёл границу один, пешком, через пограничный пункт. Тогда пришлось разминуться с остальной частью команды. Даже встречал людей, которые возвращались в Донецк. Некоторые местные (конечно же, это исключение) из-за начала открытой фазы войны, в отличие от многих, покинули мирные города в России и вернулись на родину, помогать.
Корр.: Сколько людей в Вашей команде?
Т.В.: Часть команды (10-12 человек) в Москве и Петербурге — дизайнеры, публицисты, волонтёры — готовят материалы для сайта и соцсетей, закупают, собирают и отправляют гуманитарную помощь. Другая часть, которая поехала непосредственно на Донбасс — около десяти человек. Те, кто работает из Донецка постоянно ротируются, потому что долго там оставаться чревато для здоровья и нервной системы — работать приходится в очень сложных условиях по 14-16 часов в день. Работа сопряжена с наблюдением катастроф, переживанием боли и несправедливости, а это оставляет в голове большое количество вопросов, честные ответы на которые приходят не бесследно.
Корр.: Как выглядит день работника гуманитарной миссии?
Т.В.: Рано с утра — часов в 7-8 — подъём. Умыться, позавтракать, загрузить в машины подготовленный груз. Потом, в 8-9 утра — выезд, дорога в одну сторону, помощь, возвращение в Донецк часам к 9-10 вечера — главное не опоздать, с 23 часов наступает комендантский час. Ужин и в конце дня сбор груза на следующий день, обработка материалов, просьб о помощи и составление планов на завтрашний день. За полночь, в час-два отбой — он не строгий, как в армии, кто-то занимается своей основной работой, кто-то пьёт чай или чего погорячее, беседует, другие штопают одежду или подгоняют бронежилет со шлемом под себя.
Корр.: Сбор средств и работа на месте с раненными и голодающими людьми — это разные вещи, к чему пришлось привыкать, что стало самым большим откровением там, на месте?
Т.В.: Как ни странно, не пришлось привыкать к грохоту миномётов и сигналам тревоги, к виду мёртвых тел и разрушенных домов. Привыкать к отчаянию и обречённости людей тоже не пришлось. Там, на месте, всё воспринимается как данность. Весь тот хаос и вся жестокость мира, которые ставят людей лицом к лицу перед сложной дилеммой. Хаос там везде. И это лицо войны - всё перемешано взрывами фугасов и изъедено отверстиями от осколков. А привыкать пришлось потом к мирной жизни, когда возвращались в Донецк между выездами, а потом и по возвращению сюда, домой. Пришлось привыкать к тому, что люди вокруг могут думать о чем-то кроме выживания и боевых действиях. Пришлось привыкать к тому, что вода и еда доступны практически без ограничений, дома теплые, тихие и безопасные.
По возвращению в Донецк, откровенно говоря, в голову залетали (конечно-же безумные) мысли остаться там, в разрушенных домах, чтобы разделить боль и страдания. Оттого самым большим откровением стало принятие несправедливости — чувства, от которого многим, как мне кажется, кто там работал со мной, сложно избавиться. Все мы придумывали оправдания, искали объяснения, но сделать с этим чувством ничего нельзя. Чувство несправедливости гложет постоянно. Самое парадоксальное, что именно из-за этого чувства мы и отправились помогать людям. Главное, сдерживать его, не обезуметь, а для этого нужно отдыхать, выезжать на несколько дней-недель в мирные города.
Корр.: Как происходящее изменило Вашу жизнь и жизнь Ваших коллег? Что поменялось кардинально?
Т.В.: Разумеется, жизнь разделилась на «до» и «после». Теперь мысли и планы, как рабочие, так и личные, постоянно связаны с войной и помощью людям. Невозможно это игнорировать, мой труд, труд коллег направлен сейчас на гуманитарную миссию. У большинства людей, конечно, же, такого опыта нет и, могу вам сказать, такие события в жизни, меняют людей — делают сострадательнее, организованней и серьёзнее, ответственнее. Я теперь чаще стал замечать у себя или у коллег желание помочь окружающим.
Корр: Кто Ваши коллеги, что готовы оставить здесь работу, карьеру и уехать под обстрелы помогать людям?
Т.В.: Это люди, которые принимают ответственность за происходящее в стране и мире, люди неспособные наблюдать сложа руки. Самое главное, люди, готовые ставить идеалы выше личной выгоды и безопасности.
Корр.: Какие у них настроения, какая мотивация?
Т.В.: Таких принято называть пассионариями, мы и до ТЫЛа работали в гуманитарных направлениях, действовали исходя из чувства долга. Активные боевые действия просто поставили нас в ситуацию, когда нет возможности спрятать голову в песок и отсидеться.
Корр.: Кто жертвует деньги? Вы удовлетворены результатами сборов?
Т.В.: Деньги жертвуют добрые люди, которым небезразличны жители Донбасса, собственно другие русские люди. Это все, кто угодно — от студента до бизнесмена или пожилой пенсионерки. Люди с разными доходами и разными пожертвованиями, кто-то может пожертвовать несколько сотен рублей, говорят, что это все, что у них сейчас есть, другие дают сразу много, несколько десятков или даже сотен тысяч. За почти два месяца нам удалось собрать 10 миллионов рублей — это очень хороший результат, мы рассчитывали на куда более скромный. И, я думаю, что это далеко не все, на что мы способны. Мы будем просто увеличивать свои объемы работы в ДНР, а значит и будем привлекать больше средств.
Корр.: Лично Вы и Ваша команда как относятся к спецоперации?
Т.В.: На этот вопрос хочется ответить словами комбата «Призрака» Алексея Маркова из документального фильма Макса Фадеева: «Любая война — это чудовищно. Просто иногда альтернатива войне — еще хуже». Это всё начал не я, не люди из нашей команды, не наши друзья, но это не освобождает от ответственности, поэтому нам приходится разбираться с ее последствиями. Поэтому сценариев, кроме нашей победы, мы не воспринимаем, стараемся не воспринимать.
Корр.: Ваши первые мысли 24 февраля?
Т.В.: С одной стороны, облегчение, потому что Россия стала открыто помогать ДНР и ЛНР. А с другой стороны, ужас, потому что открытые боевые действия — это и есть ужас. Я, признаться, в первые дни начал читать про ядерное вооружение, чтобы разобраться, что будет, если конфликт станет мировым, столкнемся ли мы с ядерной войной? Понял, что это очень вряд ли случится.
Корр.: Каковы настроения местных жителей в Мариуполе?
Т.В.: На самом деле актуальные представления местных жителей об Украине, о ДНР, о России очень узкие. Сознание людей тоннельное. Там, на месте, главная цель — это выживание, поиск еды, воды, буквально поддержание своей жизни. У них, в большинстве, нет информации о ходе операции, о политических событиях, главное — это выживание. А так как мы им помогали продуктами и таблетками, с нами люди общались в позитивном ключе и старались смотреть с надеждой в будущее, несмотря на то, что что жутко устали от боевых действий.
Корр.: Что они говорят о России и русских, что говорят, получая помощь?
Т.В.: Очень по-разному, в зависимости от места и обстоятельств, в которых находятся. Одни говорили, что хотят жить в России или голосовали за независимость ДНР на референдуме. Для некоторых это битва больших титанов — великаны дерутся, а он, маленький человек, — лишь жертва обстоятельств, для него правых нет. Другие говорили, что ждали, когда русские придут, что ВС РФ сработали быстро, думали, что, наоборот, все будет продолжаться гораздо дольше. Но могу сказать точно, большинство людей совершенно не были готовы к происходящему, у них не было запасов, планов укрытий, понимания, как себя вести и выживать.
В большинстве, с кем общался, люди не верили, что боевые действия придут к ним в дом и будут так сильно изматывать, хотя война постоянно шла совсем рядом. К такому количеству жертв не были готовы. Среди тех, кто остался в городе, к русским относятся, в целом, позитивно, а вот к украинским солдатам не очень. Я лично слышал от свидетелей истории как солдаты ВСУ издевались над людьми, о полном отсутствии гуманитарной помощи со стороны Украины. Люди рассказывали, что их держали в заложниках и не выпускали из подвалов, запрещали передвигаться по городу, убивали даже за попытку выйти из подвала за водой. В целом, много говорят, что солдаты ВСУ, в частности, нацбатов, относились к ним, мирным людям, как к врагам.
