В немецком городе Вюрцбург сомалийский иммигрант зарезал троих женщин и еще шестерых, среди которых был ребенок, тяжело ранил. У него, по данным полиции, нашли экстремистскую исламистскую литературу. Немецкие СМИ сообщили об этом весьма сдержанно и кратко, не забыв тут же опубликовать обширные материалы о правом экстремизме в полиции. Попытка скрыть неприятный запах, усиленно скребя железом по стеклу, – довольно часто применяемый в новой журналистике прием. Такой себе способ сконструировать реальность с помощью передергиваний, умолчаний и гипербол в нужных пропорциях.
Или вот.
Чешский журналист Адам Черный написал статью с рецептом, как заморозить работу «Северного потока-2», точнее, как из-под него «выбить стул». Не аналитику, не перебор вариантов развития ситуации, а политические инструкции нанесения конкретного вреда России.
Когда подобное пишут украинские журналисты, мы не удивляемся – вы, пожалуй, больше нигде не найдете столь ярко выраженной аффективной лексики, такой разнузданности оценочных суждений, таких очевидных проклятий в адрес России или, например, Белоруссии, которые позволяют себе украинцы.
Но здесь чех. Наверняка прошедший не одни курсы журналистских стандартов, где ему все рассказали об этике работы в медиа. Вполне возможно, что учившийся у западных гуру в каком-нибудь НКО или стажировавшийся где-нибудь на BBC или, скажем, в New York Times.
Да ладно чех. Кейр Симмонс из NBC News, взявший интервью у Владимира Путина, прямо на стуле подпрыгивал, так страстно ему хотелось навязать российскому лидеру свое видение ситуации и вывести на нужные ответы. Не узнать мнение, не выслушать оценки, не понять смыслы российской политики, а грубо и прямолинейно разоблачить, подогнав под одобренную партийной прессой доктрину.
Теперь Россия.
Мы знаем целый ряд российских медиа, которые, отрабатывая повестку - хоть патриотическую, хоть либеральную - вообще берегов не видят. Вторые, пожалуй, сто очков вперед дадут…
Это, воля ваша, все что угодно, но не журналистика.
А ведь была некогда такая профессия, старожилы, помнят, что даже уважаемая. Сегодня людей, которые делают репортажи, пишут аналитические и публицистические статьи, все чаще называют блогерами. И каждый, кто выучил алфавит и может поставить буквы в более или менее правильном порядке, уже блогер и претендует на место в обществе, ранее принадлежавшее профессиональным журналистам.
С одной стороны, это обидно. Журики часто огрызаются – мол, какой я блогер, у меня профессия есть. С другой – сама по себе профессия претерпела такие катастрофические изменения, что впору спросить себя - а действительно ли это все еще то занятие, которым ты занимался десятилетия?
… В 90-е годы журналистика была еще весьма престижным занятием. Горячие и пытливые граждане в республиках бывшего СССР, желавшие реализовать себя на ниве информирования соотечественников, на ощупь осваивали незнакомые прежде просторы свободы слова. Какие-то правила и принципы репортажа и аналитики понимались интуитивно, чему-то учились на лучших образцах журналистики демократических медиа Запада. То же, что преподавалось на соответствующих факультетах советских университетов, было с презрением отринуто, и возник некоторый образовательный вакуум.
Но, как известно, свято место пусто не бывает, и оно очень быстро заполнилось так называемыми некоммерческими организациями, щедро спонсировавшимися западными фондами. Эти организации давали наивным, горячим и жадным до знаний неофитам свободной журналистики большие возможности для саморазвития. Семинары и конференции, круглые столы, мастер-классы, поездки в страны Евросоюза и США, гранты, а главное – продолжительные курсы повышения журналистской квалификации. Такие, например, проводили Internews и IrexPromedia. Два месяца в хорошей столичной гостинице, с талонами на питание – в голодные 90-е это было как выиграть миллион по трамвайному билету. Журналистов собирали по конкурсу со всей страны – с тем, чтобы, научившись лучшему, они затем внедряли передовые принципы и навыки уже в своих СМИ. Выбирали молодых, амбициозных и восторженных, открытых ветрам перемен. Стиль преподавания выглядел демократично и свободно, но сомнения и критика методологии и идеологии пресекались на корню. Так шло засевание региональных медиа обученными в западном ключе и высокомотивированными профессионалами. Надо отдать культуртрегерам должное – курсы действительно были весьма полезны с точки зрения обучения технологиям и навыкам работы в СМИ.
Учили хорошо и подробно. Требовали, чтобы журналисты следовали неким священным принципам, не превращали профессию в пропаганду, в любом конфликте отражали мнение всех его сторон, приводили объективные данные, воздерживались от оценочных суждений. И что в этом не так?
Все так. Мы очень старались. Без мнения второй стороны и экспертов телевизионный сюжет или газетная статья выйти не могли – обвинение в предубежденности, личной материальной заинтересованности, искажении фактов воспринималось болезненно и рассматривались как тяжкая измена профессии.
Самые проницательные видели, конечно, что, формально строго следуя принципам и заветам, информацию можно подавать совершенно по-разному. Даже фиксируя в телевизионном репортаже реально происходящие события, можно выбрать тот или иной ракурс, снять нелюбимого чиновника или депутата в тот момент, когда он ковыряет в носу. Или показать в готовом смонтированном сюжете, как милиционер бьет участников акции протеста дубинкой, хотя на исходнике видно, что сидящие на заборе активисты в этот самый момент бьют самого милиционера по голове древками от плакатов. Или можно смонтировать видео перпендикулярно тексту за кадром. Или оборвать комментарий на невыгодно или, напротив, выгодном месте. В общем, эти трюки журналисты освоили быстро, но широко пользоваться ими все же стеснялись, памятуя о пресловутых принципах.
И вот, не успели мы оглянуться, как внезапно оказалось, что все эти заветы честной объективной журналистики похерены – в первую очередь, теми самыми гуру, наставления которых мы воспринимали как откровение, высеченное на скрижалях. Наступила эпоха тотального пиара, постправды и кликбейта.
СМИ стали обслуживать интересы политических партий, не гнушаясь ни передергиваниями, ни подменами, ни откровенным враньем в пользу владельцев медиа и политических сил, которые за ними обязательно стоят. Больше никаких двух мнений – есть только одно, соответствующее линии партии.
Постепенно даже в репортажах, не говоря уже об аналитике, стал преобладать PR и пропаганда, а журналисты охотно в это включились. Не то чтобы они не делали такого раньше, но минимальные правила приличия все же соблюдали. А теперь как в известном анекдоте, когда человек с ночным недержанием мочи после визитов к психотерапевту рассказывает приятелю, что лечение было успешным – писаться он, конечно, не перестал, но теперь он этим гордится.
Мало того. Именно журналисты стали самыми рьяными промоутерами жестких корпоративных мер к сомневающимся, задающим вопросы и не желающим идти в ногу. Именно они подталкивают политиков к самой радикальной враждебности во внешней политике. Именно журналисты самым агрессивным образом продвигают сегодня левацкую повестку новой этики, новой нормальности, разрушения базовых семейных ценностей, крайнего индивидуализма.
И если раньше медиа использовалось более или менее как зеркало общественных тенденций и политических трендов, то теперь именно журналисты эти тенденции и тренды активно создают. Они конструируют новую реальность, задают моду, определяют, что должно победить в общественном сознании, а что нужно корчевать самым жестким образом, объявлять реакционным, токсичным и, самое страшное, правым.
Достаточно послушать-почитать любое интервью с лидером общественного мнения или политиком, чтобы убедиться – в большинстве случаев журналист либо играет в поддавки, усиленно кивая каждому ответу «правильного» собеседника, либо раздраженно, прокурорским тоном интерьвюируемого обличает, вступает с ним в спор, пытается перевоспитывать по ходу беседы.
Разумеется, так поступают не все, но тренд отчетлив и более не считается признаком профнепригодности.
Что касается сбалансированности мнений в подаче материала, то этот принцип часто либо просто игнорируется, либо в качестве носителя альтернативной оценки выбирается заведомо одиозный спикер с реноме невежественного фрика.
В исключительных случаях приводятся мнения равнозначных по знаниям и авторитету экспертов, но такое скорее можно встретить в специализированных медиа, не рассчитанных на широкую публику. В тех же, что рассчитаны именно на нее, пропаганда приобрела брутальный, прямолинейный характер – настолько, что часто выглядит пошлой и вульгарной. Белые нитки перестали скрывать – напротив, часто их вызывающе демонстрируют публике.
Пресса, как завещал товарищ Ленин, стала сугубо партийной и больше этого не скрывает. Либералы и патриоты идут стенка на стенку, будучи не в состоянии отойти от своей повестки ни на миллиметр, а если при этом искажаются факты, то тем хуже для фактов.
Сам либерализм, который обеспечивал, в том числе, торжество свободы слова, претерпел радикальные изменения. Либерал сегодня не то что не отдаст жизнь за свободу высказывания мнения, полярного его собственному. Любое минимальное отклонение от повестки даже в своей собственной среде уже трактуется как измена, а его носитель подвергается остракизму. Что уж говорить о презренной «вате» - та никогда не бывает права, даже если во вторник объявляет – мол, сегодня вторник.
Нечто похожее часто делает и пресса патриотическая, но она хотя бы не изображает из себя эталон всего прогрессивного.
Это, увы, общемировая тенденция. Попробуйте опубликовать альтернативное мейнстримному мнение, скажем, в газетах Германии, и вы увидите, что затея практически нереальна. Или задайте вопрос, подвергающий сомнению основные постулаты современной повестки, и сразу будете стигматизированы как расист, гомофоб, мизогин, нацист, фашист и далее со всеми остановками. В ряде случае не то что мнение – вопрос задавать нельзя. Но разве журналистика – это не поиск ответов на актуальные, важные, острые общественные вопросы?
В качестве примера можно привести, например, отражение в европейских СМИ темы конфликта в Донбассе. Найти в медиа интервью, например, с ополченцем, или просто с жителем непризнанных республик, или мнение политологов о гражданском характере этой войны, почти невозможно. Один из антимайдановцев, чудом избежавший казни в Одесском доме профсоюзов, где были сожжены несколько десятков людей, и совсем уж невероятной удачей получивший политическое убежище в Германии, вот уже семь лет упорно пытается рассказать о том, что пережил, в сколько-нибудь солидной немецкой газете. Увы, кроме нескольких малоизвестных изданий, так никто и предоставил ему такой возможности. Попытка провести хотя бы фотовыставку с документальной съемкой тех событий неизбежно наталкивается на отказ – в самом лучшем случае удается арендовать маленький школьный зал на окраине Берлина. Потому что сложившаяся на Западе парадигма признает лишь себя, и ничто не должно смущать умы обывателей сложностью трактовок.
Так где же баланс? Где священный журналистский принцип, которому нас учили эти люди? Впрочем, сами они убеждены, что следуют ему неукоснительно – в недавнем общении с корреспонденткой известного оппозиционного белорусского СМИ под названием Белсат, вещающего из Польши, обнаружила, что женщина искренне уверена, что вот у них на сайте и канале всегда представлены альтернативные мнения. Пристальное изучение их материалов ничего такого, однако, не выявляет даже в первом приближении.
Журналисты стали своего рода частными армиями олигархов. Ну, или партий. Или политических организаций. Или фондов. Что чаще всего одно и то же. В эпоху постправды той журналистики, которой мы занимались, почти не осталось. Вместо нее – пиар и пропаганда, строительство и внедрение симулякров, идеологических конструкций.
Широкого потребителя информации перестало даже интересовать - было или не было то или иное событие. Все более утрачивается интерес к сложности трактовок и анализа. Больше нет вкуса к неоднозначности, желания видеть событие в объеме, задавать тревожащие вопросы, выходящие за рамки железобетонной принадлежности к двум основным противоположным сектам. Ловкие и гибкие отлично освоили этот популярный нынче стиль и вполне успешно вписываются в запросы. Но где здесь журналистика? А нету.
Интересно послушать на этот счет мнение одного из лучших украинских журналистов и аналитиков, руководителя Фонд «Украинская политика» Константина Бондаренко. «Журналистика умирает как искусство, профессия, стиль. Рынок диктует свои условия: потребителю не нужна объективность. Нужен хайп, скандал. Нужна виртуальная реальность. Зачем писать о событии, если за него никто не заплатит? А если есть возможность заработать на информации - то какая разница, имело ли это событие место в реальной жизни? Двести лет тому Фихте писал: «Если в комнате находятся двадцать человек, то через миг никто не сможет доказать, что определенное событие произошло именно так, а не иначе. А ещё через миг - что оно имело место вообще». По этому принципу работает современная журналистика. К сожалению, она вырождается. Если ранее журналистика была способом донесения информации, потом - способом интерпретации информации, то теперь - способом создания информационного шума».
Безусловно, описанные тенденции не абсолютны. Есть отличные журналистские расследования, качественная аналитика, сбалансированная глубокая экспертиза. Но постепенное превращение журналистики в нечто, прямо противоположное ее главному предназначению, очевидно.
