Америка между системным расизмом и культурным погромом

Часть первая. От расизма к лицемерию

1.

Сегодня, в атмосфере всеамерканского погрома, ультра-левые, Антифа,BLMи истеблишмент Демпартии и ведущие СМИ называют Америку страной системного расизма, требуя изменить это чудовищное положение вещей. Что ж, своя правда в этом есть. К серединеXIXвека американская расовая теория признавала существование четырех рас. Низшую ступень занимали негры; над ними поднимались индейская, монгольская и, наконец, белая раса.[1] 

Если мы посмотрим на то, как обстоят дела сегодня, увидим примерно то же самое: «Черные по-прежнему работают на самой низкооплачиваемой и черновой работе, например, уборщиков и охранников на территории завода. Потом идут латиносы (в основном мексиканцы), они могут сидеть уже в здании завода, например, обрабатывая первичную документацию или работая на складе (черных на этом этапе тоже может быть не мало). Дальше, условно, идут выходцы из Китая и Кореи, менеджеры, и потом, на вершине цепи, высится еврей или британец. Все это не работает как жесткое правило в каждом бизнесе, но за годы настолько втирается в мозг своим повторяющимся сюжетом, что даже не замечаешь этого явного отрицания всех криков о демократии, равенстве и прочем блуде толерантного ума…».[2] 

И ещё один факт: число черных, находящихся в тюрьмах и под коррекционным контролем (т.е. прошедших через тюремную систему) сегодня больше, чем численность рабов в 1850-м году. Американские социологи называют эту ситуацию новой стеной расовой сегрегации, «новыми законами Джимми Кроу»…

Согласимся, и посмотрим теперь на другой фланг этого поля боя, где американские трамписты, реднеки, консерваторы отчаянно защищаются от ультра-левых радикалов на улицах, фронтальной атаки СМИ и «новой нормальности» общественной жизни, где против Америки и всей белой цивилизации в целом развернута настоящая война на уничтожение: с сожжением Библий в Портленде, покушением на памятники белым героям, сбрасыванием с корабля современности Аристотеля и Платона…

Взглянув на всё это без свойственной левым экзальтации и абстрактных лозунгов, нельзя не прийти к выводу: сегодняшнему американскому обществу просто не устоять без определенных расовых регуляторов. Ведь лицо американской преступности исторически – чёрное. Почему – другой вопрос. Или истеблишмент Демократической партии и правда считает, что снос белой цивилизации под корень пойдет Америке только на пользу? Что ж, давайте попробуем разобраться.

2.

Отцы-пилигримы, основавшие штат Массачусетс, Новую Англию и положившие начало американской государственности в целом, были истинными пуританами и большими мистиками. Пересеченный ими Атлантический океан он называли «Чермным морем», власть старой, оставляемой ими, Европы – египетским Фараоном, Америку – Обетованной землей, а себя – истинными святыми, народом избранных и наделенных сверхчеловеческой миссией. Относительно всех прочих людей и народов они также имели своеобразный взгляд, внушенный кальвинистским учением и его доктриной предопределения. Одним словом, всех прочих, обделенных неисповедимым Богом, они причисляли к изначально и навечно отверженным, имеющим, разве что, ценность пепла.

Ту же идею пуритане продолжали исповедовать и на заповедных индейских землях. Один из самых выразительных лидеров второго поколения пуритан — доктор Коттон Матер (1633-1728), плодовитый писатель и инициатор сожжения ведьм, неоднократно избиравшийся президентом Гарварда, говорил об индейцах как «детях сатаны», считая убийство язычников-дикарей «Божьей волей». Избегнуть излишней чувствительности Матеру и другим отцам-пилигримам помогал следующий ряд аллегорий: «Когда Господь Бог твой истребит народы, которых землю дает тебе Господь Бог твой и ты вступишь в наследие после них и поселишься в городах их и домах их (Второзаконие, 19:1)... А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию: Хеттеев и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, как повелел тебе Господь Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом Богом вашим. (Втор. 20:13-8) ...Господь Бог твой Сам пойдет пред тобою; Он истребит народы сии от лица твоего, и ты овладеешь ими… (Втор. 31: 3)» итд.

Работорговля так же интерпретировалась пуританами аллегорически, оправдываясь уже не только выдержками из Второзакония, но и сказаниями о патриархе Ное, проклявшем своего сына Хама и отдавшем его в рабство двум другим своим сыновьям, Симу и Иафету. Оба свободных «сына Ноя» (от одного из которых произошли, как считалось, евреи, а от другого — европейцы) вступив, подобно ветхозаветному патриарху, на Новую Землю, приняли активнейшее участие в работорговле, что неизбежно должно было скрепить их союз уже не аллегориями только, но живой кровью...

Первая в мире демократическая Конституция Америки была конституцией рабовладельческого государства. Она разрешала ввоз рабов (раздел 9 статьи I), запрещала способствовать их побегу (раздел 2 статьи IV), а при определении численности населения (раздел 2 статьи I) обязывала учитывать только три пятых от общего числа рабов в каждом штате (здесь вместо слова «рабы» использовался оборот other persons — «другие люди»). Конституция обещала сохранение института рабства минимум на ближайшие двадцать лет. Фактически же рабовладельческой американская республика просуществовала еще 77 лет и вынужденно отменила рабство лишь в последний год Гражданской войны. Пункты Конституции, оправдывающие рабство дали право эмоциональному и экзальтированному Г.Д. Торо назвать ее «договором с дьяволом».[3]

К середине 19 века мессианизм «города на холме» отцов-основателей оделся в респектабельные светские одежды и получил развитие в идее «явного предначертания», согласно которой Бог предопределил существование Американских Штатов от Атлантического океана до Тихого. Экспансия «явного предначертания» расширяла пространство, которое пронизывал мессианский свет «избранной нации меньшинств», но не не могла конечно изменить природы этого света, остававшегося столь же безжалостным к лишенным спасения «внешним». «Существует только одни настроения в отношении окончательного решения, которое должно быть принято в отношение индейцев: пусть они будут уничтожены, мужчины, женщины и дети» — со смущением признавал преподобный Уильям Кроуфорд, описывая в 1864-м году отношение к индейцам белого населения штата Колорадо (воевавшего в тот момент в Гражданской войне на стороне Севера).

Настроения Южных штатов были схожи. По «Закону о переселении», принятом в 1830 году президентом Джексоном, шесть самых многочисленных племен Юга были выселены к западу от Миссисипи. Сегодня этот закон назвали бы «расовой чисткой». Действительно, историю племени Чероки, переселение которого в 1838 году унесло жизни тысяч индейцев (сегодня эта история известна как «Тропа слез») можно назвать предвосхищением геноцида армян в ХХ веке. Первый закон, защищающий североамериканских индейцев был принят в Калифорнии лишь в 1850-м (для сравнения: католические испанские власти издали подобный закон в 1542 году). Но и сам этот калифорнийский закон, предоставляя индейцам хоть какую-то юридическую защиту, лишь утвердил их принципиальное неравенство относительно белого населения.

Подобное отношение существовало и к неграм. К 1860 году из 12-миллионного населения Америки 4 миллиона были рабами. Еще около полумиллиона свободных негров подвергались жесткой сегрегации на Севере и на Юге. Это и понятно. В Америке середины XIX века «неотъемлемое неравенство рас» объявлялось сущностью человеческой природы, признавалось «научно-доказанным фактом» и закреплялось законодательно.

В это время, как мы уже говорили, американская расовая теория признавала существование четырех рас (негры, индейцы, монголы, белые), но в святая святых «города на вершине холма» мог войти лишь «новый Израиль» белых англо-саксонских протестантов. Правда, изначально присущий пуританскому мессианизму комплекс исключительности создавал и свои трудности. «Теория о превосходстве англо-американской расы оправдывала такие действия американцев как захват Мексики, покорение и истребление индейцев и других народов. С другой стороны, стремление поддерживать расовую чистоту англо-американского общества было весомым аргументом в пользу тех, кто возражал против аннексии Мексики, Доминиканской республики, Кубы и Филлипин».[4]

Но эти соображения уже не могли остановить экспансии «явного предначертания». К середине XIX века наступило время «рождения нации» уже не в масштабах Новой Англии только, но в масштабах всего континента. Именно в этом (а, конечно, не в «освобождении негров», о котором никто тогда не помышлял) и был главный смысл Гражданской войны. И, как бы странно это на первый взгляд ни звучало, настоящим взлетом расовых проблем и расовой ненависти в Америке ознаменовалась именно «эпоха освобождения».

3.

Конечно, и до освобождения негры на Севере и на Юге признавались низшей расой. Но Север не сталкивался с негритянской массой (до войны здесь проживало не более 250 тыс. черных), на Юге же чёрные были жестко встроены в незыблемую систему отношений. При этом белые не только использовали рабский труд черных, но и заботились о них, лечили, обучали основам веры, а порой и основам ведения бизнеса, как это практиковалось в хозяйстве президента конфедерации Джефферсона Дэвиса.

После освобождения массы бывших рабов оказались на Севере, где, как им говорили, они могли стать «полноценными людьми». На деле же капиталистическое «наемное рабство» больших городов, как и предупреждали интеллектуалы Юга, оказалось гораздо тяжелее южного. Бывшие крепостные обратились в неквалифицированную рабочую силу. Их уделом стали нищета и сегрегация негритянских гетто с их извечными спутниками — алкоголизмом, преступностью и болезнями. И, как следствие, — новый виток расовой ненависти. Символично, что самая яркая вспышка ее зафиксирована в том самом негролюбивом Чикаго, жители которого укрывали когда-то беглых рабов, поддерживали аболиционистов и выдвинули Авраама Линкольна кандидатом в президенты США. Летом 1919 года в Чикаго разгорелись настоящие, длившиеся почти неделю, уличные бои между черными и белыми, остановленные только вмешательством войск. В ходе перестрелок погибло 38 человек (из них 23 черных), 537 (342 черных) были ранены, более 500 арестованы. Город был охвачен пожарами, более тысячи черных семей лишились своих жилищ.

Еще более печальные плоды «освобождения» пожинали южане. Результатом деятельности авантюристов-«саквояжников» и фанатиков-аболиционистов, вооруживших негров и беззастенчиво обманувших их, стали разгул беззакония и всплеск расовой войны. Этот итог Гражданской войны также можно признать иконографичным. И в ХХ веке, и сегодня, американская экспансия в Европе и Азии раз за разом будет сопровождаться теми же трагическими последствиями.

Ответ американского общества на негритянскую проблему после освобождения оказался однозначен — сегрегация. Только на Севере она оказалась более мягкой (или, точнее, — более лицемерной). Но в целом компромисс, к которому пришли Север и Юг был следующим: в ответ на Федеральные законы, наделившие негров правами, Южные штаты приняли свои, местные, так называемые «Законы Джима Кроу» (Jim Crow laws). А Верховный Суд США признал их не противоречащими Закону о гражданских правах, поскольку сегрегация означала «равное, но раздельное существование двух рас». В 1882 году Верховный Суд признал запрет на межрасовые браки, а в 1896-м — закон о «сегрегации в поездах», принятый в Луизиане. К 1915 году все южные штаты обзавелись подобными законами. Некоторые ограничения южан обходились с правами негров весьма остроумно. Например, в Алабаме, негр, пожелавший принять участие в голосовании должен был пройти тест на грамотность, представлявший из себя чтение всего текста Конституции США и Декларации независимости наизусть. В результате на выборах 1900 года из 181,5 тыс. чёрных смогли проголосовать лишь 3000. Поскольку еще в 1940 г. лишь 5% американских негров оканчивали среднюю школу, то и воспользоваться правом голоса на Юге могли не более тех же 5%.

Если освобождение не принесло чёрным никакого облегчения жизни, то сам «негритянский вопрос» стал важной картой в руках всякого рода политических демагогов — как расистских, так и антирасистских. Чего в американском обществе после «освобождения» стало действительно больше — так это лицемерия.