В конце второго – начале третьего десятилетия XXI века русские столкнулись с довольно странным для современной эпохи поведением правящей в РФ группировки: уже несколько лет Кремль занимается систематической порчей политически значимого законодательства – партийного, электорального, законов о митингах и пр. При этом почти все изменения в действующие нормы вносятся с одной-единственной целью: сделать практически невозможным осуществление гражданами тех гражданских и политических прав, что гарантированы им Конституцией. Более того, любые попытки отстоять остатки конституционных свобод приравниваются властями к уголовным преступлениям, а сами несогласные с неототалитарным курсом – к предателям и шпионам в духе 1937 года. Причины, вызвавшие данный поворот к традиционному для России беззаконию правящих и бесправию подданных, очевидны: в ситуации ускоренного размывания легитимности и постоянного падения доходов населения персоналистский режим В. Путина больше не может сохранять своё господство в привычной форме плебисцитарной диктатуры, предполагающей прямую поддержку правителя со стороны подданых путём нормальных электоральных процедур. Отсюда такое последовательное разрушение властью за последние годы остатков видимости конституционного, административного, уголовно-процессуального права и переход к прямому административно-полицейскому произволу.
По меткому определению известного политического аналитика В. Пастухова, происходящее на наших глазах «отключение от права» осуществляется группой лиц из корыстных побуждений совершенно умышленно и с особым цинизмом. В результате избранной Кремлём стратегии, политическая, законодательная и судебно-полицейская практика демонстративно отрываются от права с его формальной определённостью, с его четко прописанными процедурами, с его иерархией и неразрывной связью со справедливостью.
Таким образом, русские в очередной раз в своей истории оказываются структурно бесправными с точки зрения их шансов на фактическую реализацию базовых для модерна прав и свобод. Парадокс же этой новой-старой ситуации заключается в том, что обычно аномия – этот термин ввёл великий социолог Эмиль Дюркгейм – вынужденно наступает при распаде поддерживающих социальный порядок институтов, обеспечивающих действенность правовых и моральных норм. Мы же сегодня очутились в этом положении не вследствие критической неспособности правителя и его окружения поддерживать существующий правовой порядок, а по его совершенно осмысленной политической воле отменить само право как принцип государственности современного типа. Судя по всему, «коллективный Путин» надеется с помощью подобной криминализации модерных политико-правовых принципов сохранить власть/собственность и защититься от растущего недовольства граждан, не допустив в год федеральных выборов повторения белорусского сценария прошлого года. Уже события начала 2021 года показали эфемерность этих надежд…
Попытаемся кратко рассмотреть ряд политических аспектов ситуации новой аномии, которая активно создаётся действиями самого высшего руководства РФ, практически обнулившего своими руками все современные правовые механизмы. Фактически политическое господство в России вернулось в традиционный для неё режим внеправового произвола по типу хорошо описанных в исторической науке восточных деспотий или модерных диктатур.
Беззаконие как национальная традиция?
Как показывают исследования в области исторической социологии власти, именно сложившиеся в прошлом общественные институты и традиции самоорганизации – прежде всего позднесредневековые и раннемодерные – оказывают влияние на существующие сегодня в западных странах национальные модели политико-правового порядка. Увы, русское прошлое в этом смысле не является ресурсом для русского будущего – в нём нам не что опереться с точки зрения исторического обоснования демократизации России. Скорее, это «непредсказуемое прошлое» представляет собой постоянный вызов в виде структурных дефицитов нашей культурной конституции, делающих историческую легитимацию модернизации практически невозможной. Стоит ли говорить, что важнейшим дефицитом отечественной исторической традиции является круговорот в русской истории бесправия внизу и беззакония наверху – прежде всего, вследствие общей слабости автономных групп интересов, институтов легализма и неразвитости правового сознания.
В этой перспективе даже Русская революция, приведшая к коммунистической катастрофе, выглядит чуть ли не как добровольный отказ русского народа от либеральных прав и свобод, введённых под занавес модернизирующейся романовской империи. Хотя более убедительным представляется противоположный взгляд на события столетней давности: в старой России подданные получили обычные для эпохи модерна буржуазно-демократические права и свободы слишком поздно и слишком мало. Классик социологии Макс Вебер говорил в этом контексте, что демократизация Российской империи приняла столь обвальный характер в силу всей предшествующей политики самодержавия по недопущению институционализации любой общественной автономии. Таким образом, когда к началу XX века историческое время самодержавия было полностью исчерпано, любые уступки воспринимались радикализирующимся русским обществом как недостаточные («слишком мало»). Подобное восприятие реально демократизирующейся империи возникло именно из-за многократно упущенных шансов для политической модернизации сверху (поэтому «слишком поздно»).
Задним числом понятно, что любая политическая репрезентация конкурирующих общественных интересов модернизирующегося русского общества в XIXвеке, даже без немедленного предоставления функций законодательства и парламентского контроля – например, при Александре I и даже при Александре II – дала бы стране шанс на постепенную функциональную демократизацию. Тогда как при Николае II этим откупиться уже было невозможно. Здесь можно обнаружить исторические аллюзии на то, что делает сейчас нынешний режим: в этой перспективе коллективный Путин упорно движется в направлении политической демодернизации – к порядкам, скорее, в духе непросвещённого абсолютизма Николая I. Понятно, что это прямой путь к очередной катастрофе русской модернизации...
Аномия сверху
С точки зрения политической эпистемологии, используемый официозом РФ политико-правовой дискурс сильно напоминает позднего Сталина, представлявшего советское сельское хозяйство по социально-фантастическому фильму И. Пырьева "Кубанские казаки". Подобно советскому тирану, нынешний режим вынужденно опирается в своих описаниях реальности на собственную пропаганду. Хотя все нормальные люди высмеивают кремлевский новояз как сознательно лживый и содержательно нелепый, именно он стал выполнять базовую когнитивную функцию при категоризации Кремлём себя и мира. Таким образом, криминализовав все остальные нарративы, российские власти вынуждены верить в то, что говорят они сами или их медийно-экспертная обслуга («кремлёвские пропагандисты»). В психологии хорошо известны случаи подобной автосуггестии, мы же имеем дело с коллективным субъектом – правящей группировкой и её окружением. Здесь примечательно то, что, несмотря на индивидуальное понимание отдельными путинскими сторонниками исторической обречённости такого рода режима, коллективный Путин в качестве более или менее целостного дискурса воспроизводит архаичный нарратив, казалось бы, изобретённый в недрах администрации президента исключительно в целях политической полемики с внутренними и внешними политическими оппонентами. Однако очень быстро выяснилось, что в результате открытого правового оппортунизма в России вновь схлопнулась вся нормативная рамка, удерживающая нас от бездны аномии.
Приходится с сожалением констатировать, что захватившие в РФ власть и собственность элитные группы оказались неспособны на осуществление господства в режиме банальной для политического модерна демократической республики. В этом смысле путинский режим структурно архаичен, т.е. глубоко несовременен, поскольку по своим исходным интенциям направлен против базовых принципов и техник современной конкурентной политики как системы репрезентации разнонаправленных интересов сложно устроенного общества модерных индивидов.
При этом сфера права в рамках модерна – это не просто законодательная или судебная формализация принятых решений, как это понимается сегодня в РФ, а относительно автономная система с собственным функциональным кодом, логикой и этосом. Всё это оказалось структурно невозможно в рамках путинизма: сегодня в РФ не существует права в модерном смысле, т.е. независимой от администрации ветви власти, выступающей арбитром в случае постоянно возникающих конфликтов индивидуальных или групповых интересов. В рамках сложившейся системы позднего путинизма практикуемое правящей группировкой «право» на глазах сближается именно с николаевским – когда с точки зрения самодержавия любая высочайшая воля, даже самая нелепая и вредная, получает статус формального закона. А некоторые наблюдатели считают, что здесь В. Путин скорее ориентируется на образец ГДР, где на бумаге тоже существовала многопартийная демократия при фактической диктатуре СЕПГ. При желании можно проводить подобные сравнения РФ образца 2021 года и с другими авторитарными и тоталитарными режимами XXвека, декларировавшими в своих Конституциях правовой характер своего господства, но фактически практиковавшими доправовой произвол.
В любом случае, с точки зрения гражданских прав и политических свобод граждан, наша страна оказалась отброшена в ситуацию Российской империи до издания манифеста 17 октября 1905 года или в СССР до начала горбачёвской демократизации. В результате сознательной аномии сверху и без того слабая правовая культура русского народа была вновь «обнулена». Это означает, что русским как политической нации придётся заново учиться жить по модерным правилам, тратя на радость нашим геополитическим конкурентам и без того ограниченное историческое время…
Антиконституционный режим
Несмотря на весь демодернизационный опыт двадцати путинских лет, до сих пор с трудом укладывается в голове, что реализация гарантированных Конституцией гражданских прав может быть приравнена официальными властями к экстремизму. Например, та же статья 31: "Граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование".
Многие правоведы отмечают, что даже недавние поправки в Конституцию не смогли разрешить сложившийся в РФ конституционный кризис: вся глава 2 "Права и свободы человека и гражданина" Конституции 1993 года, фиксирующая стандарты буржуазного либерализма, в принципе несовместима с реальными практиками господства, осуществляемыми той властно-силовой группировкой, что выдаёт себя за демократическое правовое государство. Отсюда эта отчаянная попытка архаичного режима любыми способами остановить время и полностью криминализовать политическое самоопределение русского народа. Парадоксальным образом теперь «коллективный Путин» пытается осуществлять насилие и сохранить власть/собственность с помощью права, а вернее – с помощью законов и подзаконных актов, поскольку во внеправовых режимах такого рода говорить о праве можно с большой долей условности...
Как уже говорилось, в истории политического модерна уже неоднократно случалось, что писаное право радикально расходилось с интересами основных политических акторов. Достаточно вспомнить сталинскую или брежневские Конституции. Сегодня такой же статус фактически недействующей прямой нормы получила Конституция РФ, сознательная испорченная недавними поправками и ещё больше – самой практикой неправового господства.
Осознанное разрушение властями конституционного права, в идеале призванного стабилизировать правила политического действия при любом варианте политического развития России, лучше всего заметно по откровенно запретительному характеру законодательства, по сути, криминализующему любую оппозиционную политическую и гражданскую активность. В качестве примера часто приводится всё та же конституционная норма статьи 31, которая утверждает в РФ уведомительный характер права граждан на собрания. Вопреки ей, текущее законодательство о митингах не просто вводит разрешительный характер (т.е. само является неконституционным), но и фактически препятствует реализации неотчуждаемого права граждан. Понятно, что конституционные нормы формулируются в самом общем виде, без излишней для основного закона детализации. Тем не менее, из духа ст. 31 Конституции как высшей нормы прямого действия следует, что исполнительные власти РФ обязаны обеспечить законное право граждан, если те выскажут соответствующую волю собраться для выражения своего мнения по тому или иному вопросу политической повестки. При этом конституционное регулирование предполагает добросовестность и здравый смысл со стороны нормального законодателя, конкретизирующего нормы Конституции в виде обычных законов. С точки зрения таким образом понимаемого правового чувства, является неприемлемым столь радикальное искажение духа конституционной нормы до обратного смысла, как в случае с запретительным законодательством РФ о митингах.
Недавние массовые протестные акции в одиннадцати часовых поясах и безуспешные попытки властей РФ их не допустить породили более или менее стандартный набор реакций – от судебно-полицейского террора в адрес организаторов до медийных разоблачений «проплаченных агентов Госдепа» в эфире федеральных каналов. При этом пропагандистский репертуар всё сильнее стилистически сближается с языком сталинских «судебных» процессов 1930-х годов. На фоне перехода к открытым политическим репрессиям в отношении демонизируемой оппозиции становится особенно явным даже не политический, а, скорее, экзистенциальный и эстетического раскол на операторов и сторонников нынешнего курса, на диктатуру и на растущее число тех, кто надеется построить нормальную современную демократическую страну или «Прекрасную Россию Будущего» (А. Навальный).
Кейс Навального: Алексей Мандела
За последние несколько месяцев возник дискурсивый и политико-правовой феномен А. Навального как главного оппонента режима. Попытка покушения, "убийственное" расследование ФБК, дерзкий пранк в отношении вероятного участника «эскадрона смерти», знаменитый фильм о путинском дворце и, наконец, героическое возвращение «берлинского пациента» прямо в тюрьму – всё это радикально изменило политический ландшафт РФ не только на уровне языка, но и на уровне структуры политического действия. При этом не только идейные охранители или оплачиваемая из госбюджета медиа-обслуга диктатуры, но и многие вполне критически настроенные к режиму люди восприняли новую реальность как экзистенциальный вызов, угрожающий их собственной картине мира. Иногда даже возникает впечатление, что некоторые наши соотечественники до последнего пытаются спасти то, что спасти уже невозможно, – иллюзию существования хоть какой-то государственной нормальности в структуре под названием РФ. Вероятно, эта вера являлась основанием для их надежд на мирную эволюцию нынешней неопатримониальной системы кормлений в эпоху YouTube. А кто-то из них, видимо, даже рассчитывал найти в ней собственное место на непостыдной позиции системно-лояльного, но формально-оппозиционного политика или публичного интеллектуала. Кто-то просто физически не может принять, что живёт в криминальной структуре. Теперь же все эти люди оказались перед неприятным выбором: или признать всю тщетность своих надежд, или же прямо идентифицировать себя с ОПГ. Очевидно, что часть выбрала последнее, что и выразилось в этой дискурсивной "ломке"...
При этом ещё несколько лет назад некоторыми экспертами обсуждался казавшийся чистой фантазией сценарий демократизации России путём "манделизации" А. Навального. Для его запуска требуется самая малость – чтобы норвежский Нобелевский комитет присудил политику Премию мира. Тем самым он автоматически стал бы "неприкасаемым" для режима, получив определённый иммунитет в виде глобального политического статуса. Здесь можно вспомнить, что даже колхозный диктатор Лукашенко не посмел тронуть нобелиатку С. Алексиевич.
Кстати, многие всерьёз надеялись, что это произойдёт ещё в прошлом году, сразу после отравления А. Навального. Но в 2020-м норвежцы упустили эту возможность, в очередной раз присудив престижную премию не пойми кому. Несмотря на недавний отказ Amnesty International присвоить оппозиционеру статус «узника совести», получение им Нобелевской премии мира становится всё более вероятным по мере расширения международной санкционной кампании в отношении ближайшего окружения В. Путина. В этом смысле власти РФ просто выталкивают «блогера» на трек Манделы. Понятно, что статус русского Нельсона Манделы у Навального будет иметь нормативные последствия для Кремля: тем самым он получит международную проблему, которую придётся обсуждать при каждом взаимодействии с иностранными контрагентами.
Стоит ли говорить, что, грубо нарушая конституционные права Навального и других оппозиционных политиков, «коллективный Путин» совершил очередной акт самоделегитимации в глазах значительной части мира. Если искать аналогию из недавнего прошлого, то примерно так смотрели в 1970-1980-х на тот же режим апартеида в ЮАР. Кстати, глава тогдашнего "режима Претории" П. Бота тоже настаивал на законности заключения Манделы – как известно, все эти уверения не слишком помогли системе власти, неадекватной политическому дизайну современности. Сейчас же мало кто верит, что Навальному придётся сидеть десятки лет, и вряд ли у нынешнего российского режима остался такой запас прочности…
При этом, с точки зрения принципов модерного права, А. Навальный находится в своём праве, когда задаёт властям неприятные вопросы, тогда как «система РФ» перманентно нарушает собственные писанные правила, когда произносит что-то нечленораздельное о невозбуждении дела, переходит на голословные обвинения в шпионаже или просто оскорбляет политическую фигуру теперь уже мировой значимости. Можно даже сказать, что неспособность официоза адекватно ответить на предъявленные ему обвинения в организации политических убийств переводит делегитимацию существующей в РФ конструкции власти-собственности на следующий уровень: помимо чистого беззакония, правящая группировка уже не способна произвести никакой целостный нарратив общего блага. А подобная безъязыкость действительно представляет угрозу сложившемуся общественно-политическому порядку именно из-за неспособности режима обосновать собственное господство.
Для фундаментальной социальной теории здесь нет ничего нового – кейс Навального является очередным подтверждением актуальности дилеммы, сформулированной ещё блаженным Августином в "Граде Божьем":
Самокриминализация режима
Уже несколько лет назад стали заметны явные усилия части западного истеблишмента по криминализации ближайшего окружения В. Путина. Теперь же все они оказались переплюнуты самокриминализацией режима, убедительно явленной в кейсе с отравлением Навального. Причём теперь под подозрением оказался сам фронтмен правящей группировки: складывается впечатление, что долгосрочно ни одна диктатура не может обойтись без политических убийств, даже такая клептократия. В этом смысле А. Лукашенко теперь точно перестал быть "последним диктатором Европы". А если вспомнить политические убийства на Украине времён позднего Кучмы, то можно считать, что власти РФ просто догнали своих соседей.
При этом для адекватного описания «своеобразия» позднепутинского режима, с точки зрения права, нет необходимости впадать в конспирологию, демонизировать самого Путина и т.д. Ведь модерная политическая теория – начиная с Макиавелли и Гоббса – предоставляет вполне релевантные аналитические инструменты для понимания господства этого типа. К тому же спецслужбы повсюду являются довольно сложным для политического менеджмента предметом администрирования. Поэтому в таких случаях принципиально важна политическая и правовая оценка любых кейсов, бросающих тень на государство как оператора легитимного насилия. Так что у нынешнего российского суверена действительно оставалась опция "разобраться и наказать виновных". Сейчас же мы видим, что он принял всю ответственность на себя – пока политическую, ведь правовую оценку можно будет дать лишь после восстановления в России правового режима современного типа.
В любом случае, русским нечему радоваться здесь чисто прагматически: если такие «специалисты» охраняют нашу безопасность, то можно представить, что они фальсифицируют дела по статье "терроризм", а затем успешно их раскрывают. Видимо, точно так же полиция производит "криминал", а затем борется с ним силами ведомственной отчётности. А с учётом громких провалов СВР и ГРУ, становится наглядной общая деградация системы государственного насилия в РФ. Видимо, негативный отбор затронул по максимуму сотрудников "компетентных органов", так что иногда в отсутствие правовых ограничений выручает их элементарная некомпетентность. Так, в истории с неудачным отравлением Навального больше всего поражает коллективная "несовременность" сотрудников силового аппарата РФ: они абсолютно прозрачны в своих методах, их ведут и «пишут» как детей. Всё это неприятно в том смысле, что других органов безопасности у нас нет, и в случае реальных, а не выдуманных внешних угроз именно они должны будут обеспечивать нашу безопасность. Между тем, вполне нормальным является желание русских людей позитивно отождествлять себя с нормальным государством, а не с его нынешней версией, токсичной не только для А. Навального, но для каждого современного человека.
Вопреки растущему запросу населения на нормальность и законность, сложившийся в РФ режим стремительно эволюционирует из плебисцитарной автократии в диктатуру. При этом все ключевые решения принимаются силовой кликой без демократического мандата от русской политической нации. В этом смысле проводимая в РФ политика не является русской политикой: правящая группировка от имени российского государства принимает те или иные решения, не считаясь с базовыми правами и интересами бесправного русского народа, и в этом смысле продолжает печальную традицию беззакония в духе Российской империи и СССР.
И хотя возможности русского гражданского общества отстаивать национальные интересы, не совпадающие с интересами властной элиты, крайне ограничены, несмотря на системную цензуру, русским интеллектуалам и активистам часто всё же удается артикулировать собственный взгляд на неприемлемое политическое положение нашего народа. В этом смысле национально-русский взгляд принципиально расходится с официозно-российским. Особенно в ситуации с правами и свободами многие граждане отчётливо осознают, что частные интересы правящей группировки любыми способами сохранить в своих руках власть и собственность принципиально не совпадают с базовыми интересами русской нации.
Справедливость извне?
Парадоксальным образом долгосрочные интересы бенефициаров режима и его обслуги оказались под угрозой в результате избранного руководством РФ курса на разрушение правовых оснований российской государственности. Между тем, уже в ближайшие 5-10 лет старшему поколению членов условного кооператива «Озеро» предстоит осуществить не только часто упоминаемый межпоколенческий транзит власти, но и крупнейший в истории России трансфер собственности. По некоторым экспертным оценкам, речь может идти об активах в размере нескольких триллионов долларов, накопленных ближайшим окружением В. Путина.
В отсутствие действующей правовой системы, все эти гигантские капиталы становятся не просто нелегитимными в глазах русского общества, но и принципиально нелегальными: в рамках модерного общественного дизайна нет иной сферы, помимо института права, способной выступить в качестве инстанции публичной верификации законности присвоенного богатства. То же самое касается жизни и свободы тех членов правящей группировки, что неизбежно проиграют в обостряющейся конкурентной борьбе более успешным «соратниками»: вряд ли найдётся хотя бы одна страна, готовая их принять в качестве политических беженцев.
И хотя лишённым прав простым русским людям вряд ли стоит всерьёз рассчитывать на справедливость извне, начавшая со стороны коллективного Запада кампания против коррупционеров и казнокрадов в лице главных бенефициаров и кошельков путинского режима в значительной мере обнуляет многие их достижения за последние двадцать лет. Ещё недавно казалось, что эти деятели в личном качестве удачно интегрировались вместе со своими многомиллиардными активами в глобальную элиту. Сегодня же всё нажитое ими «непосильным трудом» – зарубежная недвижимость, банковские счета, яхты и т.д. – оказалось под угрозой конфискации или замораживания. Вероятно, уже очень скоро ни в самой России, ни в остальном мире не останется места, где элитные группы путинского призыва будут чувствовать себя под надёжной правовой защитой. Именно таким может оказаться главный правовой урок путинизма как режима неправового господства для правящих и имущих.
Что касается самих граждан России, то запущенная властями аномия чревата банальным возвращением спроса на криминальный арбитраж в условиях правового коллапса в духе 1990-х. Остаётся лишь надеяться, что восстановление действенного правопорядка в нашей стране произойдёт одновременно со структурной демократизацией, по мере ухода с исторической сцены нынешнего режима, не оправдавшего огромный аванс доверия со стороны русского общества.
