Весть о смерти Константина Крылова, полученная от его ближайшего друга, была для меня шоком на физиологическом уровне: как врезаться на ходу в бетонную стену. Этот шок заставил меня кое-что осознать.
Я не привык глубоко скорбеть о смерти даже близких людей, относясь к ней по принципу «Бог дал, Бог и взял». Но чувство горя от смерти Крылова было неожиданно глубоко. Эта неожиданная глубина сама по себе увеличила тяжесть шока, с которым я пытаюсь бороться, глуша себя работой по сборке некрологов и видео
на странице о Константине Крылове, и отвлекаясь от неё на то, чтобы что-то перечитать или переслушать, время от времени вспоминая, что новых статей уже не будет, как и завершения
«Буратины».
Крылов казался такой данностью, что в голову скорее могло прийти, что он мог бы написать в некрологе по мне, если бы я жил так, чтобы этого некролога удостоиться, — чем что мне написать в некрологе по Крылову.
С творчеством Константина Крылова, под псевдонимом
Михаил Харитонов, даже не зная ещё о существовании самого Крылова, я начал знакомиться в самом начале века, и тогда же я назвал его в электронном письме лучшим писателем-фантастом современной России. Впоследствии, я имел честь стать его коллегой по руководству одним из начатых им проектов:
русской энциклопедией «Традиция». Но, живя далеко от Москвы, я не знал Константина Крылова лично, и даже не пытался устроить знакомство, не желая отвлекать на себя его ценное время; таков был мой выбор, и теперь мне с этим жить.
Ещё один факт кончина Крылова заставила меня осознать о себе — это то, что в тех редких случаях, когда я высказывался по каким-нибудь интеллектуальным вопросам, Крылов был единственным человеком, чьё мнение мне было бы по-настоящему интересно выслушать, и кого мне хотелось бы переубедить в случае разногласий. Хорошо ли это, или нет, не знаю, но наверное, это и называется «учитель».
Таковы мои личные чувства и мысли по поводу смерти Крылова. Они никому не интересны, и я оставил бы их при себе, но они тесно связаны с уроками и вызовами, которыми стали его жизнь и смерть.
Бог посетил русских в этом году самым тяжёлым образом из возможных. Смерть Крылова — тяжелейший удар по русскому движению, и вполне может стать его крахом, если мы окажемся не на высоте — и вместе, и каждый из нас по отдельности. Именно так: и все в целом, и каждый. Никто сейчас не вправе сказать: «я был бы полезен общему делу, если бы оно существовало», — каждый может сделать что-то и в одиночку, независимо от участия и воли других.
Пока что вся история Крылова укладывается в до боли знакомый нам сюжет о пророке в своём отечестве, о гласе вопиющего в пустыне, о человеке, по советскому выражению, «сгоревшем на работе», служа нам всем, в то же время, каторжным трудом борясь с нищетой. Следующие сцены этого сюжета — запоздалые сожаления людей, которые «любить умеют только мёртвых», дрязги за его наследие, а потом забвение и крах дела покойного. Чтобы выворотить судьбу из этой накатанной колеи, от каждого из нас потребуется сверхусилие: и в смысле количества труда, и в смысле преодоления застарелых вредных привычек.
Судьба Крылова, если её осмыслить, выбьет из нас остатки иллюзий о нашем месте в мире. Любое богемное ничтожество осыпают благами при жизни, а почестями — и после смерти, которая следует не в пятьдесят два года, а через десятилетия существования в качестве памятника самому себе; Крылову же не помогла деятельная помощь сотен русских людей. Русские слабее всех, жизнь русского дешевле всего, издеваться над русскими приятно и выгодно, поэтому ничего лишнего у русских нет. Сознание этого поможет нам избавиться от нашего идиотского благодушия (и ещё меньше благодушия останется, если прочитать комментарии к
этой записи Алексия Навального) и расхлябанности; мы будем помнить, что каждая копеечка, каждая секунда внимания, которые мы упускаем в руки разнообразной неруси, были отняты у Крылова, сократив его жизнь.
При неблагоприятном — но привычном — развитии событий возможен и конфликт за место «нового Крылова». В реальности, никакого «места Крылова» нет: был только сам Крылов, а любой из нас, кем бы он ни был, — далеко не Крылов. Попытавшийся претендовать на его место или монополию на толкования его наследия поставит себя в смешное положение и повредит самому этому наследию.
Душеполезная мысль «я не Крылов», если её усвоить, ведёт и к другим практическим выводам.
Раз вы не Крылов, вам лучше бы поддерживать свою физическую форму и здоровье: на Ваше лечение не будут собирать деньги по всей стране (что и его не спасло), да и смысла нет. Считайте себя на военной службе и относитесь к себе соответственно.
Если вы хотите оставить по себе какую-то память, то выберите среди своих многочисленных замыслов те, которые можете быстро осуществить, сосредоточьтесь на них и сами позаботьтесь о том, чтобы результаты не пропали; отложив свои более грандиозные идеи навсегда. Вы не Крылов; никому не будет интересно разбирать ваши черновики. Ваша неоконченная работа, пользуясь сравнением самого Крылова, — только груда испорченных материалов.
Если вы хотите совершить какой-нибудь экстравагантный поступок, высказать необычное мнение или показаться в странной компании, вспомните: вы-то не Крылов. Крылов был широк (а нам лучше бы быть поуже), он был выше подозрений; когда он высказывал спорные мнения, например, о русском языке или письменности, это заставляло пересмотреть то, что мы считаем данностью, с тем, чтобы потом улучшить. А вы только вызовете раздоры и попортите свою репутацию.
Когда вы собираетесь выписать кого-нибудь из русских из-за ничтожных разногласий по земельному вопросу, вспомните Крылова: он того человека выписал? Выписал бы теперь? Для Крылова он был достаточно хорош, а для вас — нет?
Делая любой значимый выбор, принимая любое решение, полезно вспомнить о Крылове. Не надо делать того, чем он погнушался бы, как и того, что было бы соразмерно масштабу только его личности.
Наше горе и чувство опустошённости — не просто эмоции, а осознание, что жизнь и смерть Крылова стали вызовом всем нам. Память о нём — драгоценность, которую мы не должны вывалять в грязи. Крылов был системообразующим элементом зарождающейся русской нации. Судьба вырвала его, тем самым в самой грубой форме поставив перед каждым из нас вопрос о её жизнеспособности. Если мы сумеем дать правильный ответ, преобразовав героические усилия отдельных людей в работающие социальные институты, если докажем делом, что русская нация может жить и без Константина Крылова, — мы тем поставим ему лучший из возможных памятников. Если нет, мы были его недостойны, а оставаться среди нас далее ему было незачем.
