Мы послевоенное поколение. У всех нас воевали отцы. Они не любили рассказывать о войне. И мы понимали почему: по умолчанию понимали. Там были такие ужас, страх и грязь, что лучше забыть. Вспоминать любили летчики – элита, генералы – в мемуарах и многочисленные аферисты, которые не воевали вообще.
Наше поколение насмотрелось на ветеранов. Мы жили на Филях и там, где сейчас станция метро «Багратионовская», была пивная. Рядом с этой пивной всегда было полно инвалидов. Особенно безногих, на тележках. Тележка крепилась на четырех подшипниках, которые страшно гремели, когда безногий солдат, обычно в гимнастерке с рядами орденов и медалей, передвигался, отталкиваясь утюгами в руках. Улица наша «2-ая Красная» была мощеная булыжником, что увеличивало грохот подшипников. Перед фестивалем 1957 года они все исчезли, об этом много написано.
В баню мы с отцом ходили минимум раз в неделю. Жили в коммунальных домах: вода в колонке на улице, туалет на улице, зимой топили печь (у каждого своя), готовили на керогазах и керосинках. Бани «Покровские» работают до сих пор (с 1930г.). Там, ы бане, я насмотрелся на различные ранения у мужиков. Отличал пулевое от осколочного. Одноруким или одноногим был чуть ли не каждый второй.
Кое-какие, очень скупые рассказы ветеранов запомнились на всю жизнь.
1. Разведчик
Моим лучшим другом был Витька. Дядя Миша, Витькин отец, когда напивался, всегда рассказывал одну и туже историю:
- Послали нас в разведку. Ползем. Доползли до немцев, видим часовой ходит. Меня послали его убрать по-тихому. Я подобрался близко, сзади бросился…и ножом ему в горло, чтобы не закричал, как учили. Да не попал куда надо. И вот режу ему горло, а он шепчет: «Мутти, мутти….». Молодой совсем парнишка… и всё «Мутти, мутти…». - У дяди Миши текли слезы, а мы сидели притихшие и старались на него не смотреть. Страшно было очень. Весь ужас войны для меня сосредоточился в этом рассказе. Дядя Миша дошел до Берлина, был ранен и контужен. Больше никогда ничего не рассказывал. Давно умер, такие долго не жили.
2. Солдат одного боя
О своей войне дядя Толя рассказывал охотно, подвыпивши:
Погрузили нас в эшелоны и повезли на запад с длинными остановками. Везут день, другой, неделю везут, другую… наконец, стала слышна канонада. Еще пару дней прошло: остановок много и все долгие и вдруг команда: «К бою!». Выскакиваем из вагонов, хватаем винтовки и бежим к лесу – там, сказали нам, немцы. Бегу, стреляю в сторону леса, а вокруг много трупов лежит и всё немцы. Смотрю на бегу на мертвых немцев и ужасаюсь: они все огромные великаны, как на подбор. Ну очень большие, гиганты просто. А потом, как жахнуло…, очнулся в санитарном поезде и опять недели две ехали, только на восток. А про немцев мне объяснили: это их от жары раздуло, оказалось. А так они обычные люди, правда я ни одного не видел: после контузии меня комиссовали, зато живой.
3. Эвакуированный
Дядя Сеня с выпученными глазами от базедовой болезни рассказывал:
- В 41-вом я мальчишкой был, жили мы на Украине. Пришел приказ об эвакуации, и мы побежали: кто поездом успел, кто на грузовиках, а мы на подводе. Помню жара, толпы людей, телег: все еле двигаются. Пыльные дороги, крики, плач. Но что врезалось в память: на перекрестках стояли регулировщики и направляли потоки людей, подвод и машин. И эти регулировщики громко общались между собой по-немецки. И смеялись. А одеты были, как немецкие парашютисты, я таких в кино видел. Все понимали, что это немцы и что они пытаются порядок навести, чтобы мы быстрей бежали и дали им быстрей наступать по эти дорогам. И все подчинялись.
4. Военврач
Дядя мой Израиль войну закончил полковником медицинской службы.
- Привезли раненого без сознания. На голове, ближе к вискам, сквозное ранение: с одной стороны входное пулевое – с другой стороны головы выходное. Почему он живой не ясно. Стал осматривать и что оказалось: пуля на излете была и лобную кость не пробила, а прошла под кожей лба и вышла с другой стороны. Редчайший случай.
5. Комиссар
Антон Федорович был комиссаром полка, перегонявшим «Дугласы» из Аляски в СССР, обычно через полюс. Одной из главных проблем, стоявших перед ним, было не посадить подвыпившего летчика за штурвал самолета.
- Иду вдоль шеренги летчиков и делаю вид, что нюхаю. Потом объявляю, что такой-то и такой-то отстраняются от полетов. Причина: находятся в нетрезвом состоянии. Еще раз напоминаю, что по законам военного времени, за саботаж… Легенды обо мне ходили: рассказывали про нюх мой нечеловеческий. А разгадка проста была: стукачи. Без них никак. Заранее докладывали кто и когда. Вот так, друг мой: кому война, а кому и мать родна.
