Они появились еще в первые дни конфликта. Слишком хорошо одетые, для наших широт; обвешанные дорогими девайсами, беспечные, постоянно удивленные безумию нашей гражданской войны.
Они снимали нас на видео, писали статьи, эссе, книги. Они делали репортажи с нашими командирами и жертвами обстрелов, открывали интернет-сайты, запускали медиа-проекты, посвященные Донбассу. Они монетизировали нашу войну и нашу боль.
Более всех запомнился коллектив издания «Life» — они снимали парнишку, пострадавшего от обстрелов и в разные стороны поворачивали прошитую осколками руку, чтобы сделать кадры получше. Представляю, какая это боль.
Иловайск и Дебальцево давно позади — хотелось верить, что они больше никогда не вернутся. Что с окончанием горячей фазы войны, мы уже перестали быть интересны. Что на нас уже не заработаешь просмотров и не откусишь кусок вкусного бюджета. Но оказалось, что они рядом и всегда настороже. Туристы, гастролеры, сердобольные стервятники, делающие деньги и строящие карьеры на чужой боли, чужой войне или несчастье.
Давно их не было, а перед Новым годом каким-то ветром, вместе с попутным мусором, занесло в Донецк журналистку Марину Ахмедову.
— пишет Ахмедова в самом начале материала. И это правда, вот только то, что обоняла журналистка, явно не может характеризовать Донецк, который вопреки зловонию, источаемому репортажем Ахмедовой, заслуженно принято называть городом роз.
Начинается репортаж с знакомства с «разливальщицей духов», которая за товаром «ездит пешком» на Украину. А может уже и не ездит: как настоящий профессионал, Марина Ахмедова опубликовала на своей странице в социальных сетях личное фото героини. Что в наших краях категорически запрещено — на Украине «пособничество терроризму» могут инкриминировать даже за то, что ты местным жителям продавал хлеб. От 8 до 15 с конфискацией, между прочим.
Депрессивный нарратив «разливальщицы» плавно течет сквозь окутывающие его ароматы парфюмов. Девушка рассказывает об «аде» на контрольно-пропускных пунктах со стороны ДНР, рассказывает про магазины, которые работают только до 7 вечера, о том, что после 9 вечера она не может добраться домой на такси, о том, что люди, пережившие обстрелы, стали другими… И тут сквозь меланхолические клубы нарратива вторгается тяжелое амбре — это пришел народ.
На сцене появляются два извозчика, которые, ссутулившись смотрят на авторку тяжелым взглядом и рассказывают, что у них не жизнь, а день сурка и постоянная работа. И в то же время так истошно «мечтаешь о путешествии», что даже и кредит готовы взять, да вот беда — в ДНР их пока не выдают. О том, что Россия, она, конечно, всех тут всем обеспечила, но на самом деле люди ходят в торговые центры только чтобы не сидеть дома, а денег на покупки у них нет (вероятно — Россия недодала) и вообще «тут ты никогда не будешь зарабатывать больше, чем тебе платят».
И тут же истосковавшиеся по путешествиям извозчики рассказывают, что возят пенсионеров на линию разграничения и тариф у них 500 гривен (около 1300 рублей) в одну сторону. Учитывая, что поток пенсионеров в обе стороны неиссякаем, можно понять, что мужчины мечтают о каком-то весьма недешевом путешествии.
Затем на арене вновь появляется окутанная ароматами привезенных из Украины парфюмов «разливальщица». Рассказывает о папе и о том, как снаряд попал в ее квартиру. Выясняется, что у нее есть муж и кот, а еще, что она получает гуманитарную помощь, но «рацион уже, конечно, не тот, что до войны». Девушка мечтательно говорит о том, что надеется «раскрутиться с духами» и харчеваться лучше.
Потом в повествовании происходит накладка. Внезапно выясняется, что люди в торговых центрах иногда даже что-то покупают, да и сама героиня вполне может себе позволить ездить за вещами в Ростов (может и духи там покупать?).
— пишет Марина Ахмедова, которая затем постепенно подменяет монолог героини собственным повествованием, изначально опубликованным от первого лица в ее блоге, но в репортаже причесанном, и уже как бы исходящим от «разливальщицы».
— пишет Ахмедова.
Да, в ДНР на Новый год по ночам действительно останавливали людей и проверяли у них документы (это было изначальным условием, объявленным заранее). Да, некоторых отдыхающих, у которых не было паспорта ДНР, доставляли в отдел, где проводили дактилоскопию, после чего отпускали с Богом. Неприятно — бесспорно. Но не смертельно. Тем более, что коснулось это немногих. Да и факт алкогольного опьянения никто не отменял — может поэтому задерживали? К тому же, нигде, кроме как у автора нет ни слова о том, что правоохранители требовали и получали какие-то деньги. Конкретные примеры, разумеется, в материале отсутствуют.
Затем мы переносимся в разбитую снарядом квартиру героини, где она, в частности, рассказывает о мародерах, срезавших все батареи — нонсенс, учитывая, что металл в ЛДНР нигде не принимают.
И вот мы переносимся в центр Донецка, где знакомимся с какой-то Светой (очевидно, подругой героини из предыдущего пассажа) и «случайно» слышим кусок разговора о мужчине, который вместе с женой нарушил комендантский час, да еще, к тому же, буянил и угрожал, но в итоге чудом откупился пятью тысячами рублей. Вероятно, в этот момент у читателя должен закипать праведный гнев.
Света рассказывает, как они с семьей в 2014 году пытались прижиться в Мариуполе, но не прижились. Потом пытались в Белгороде, но и там ничего не вышло. Потом пытались ассимилироваться в Ростове (квота на беженцев там была закрыта практически сразу), но никто не встретил их с распростертыми объятиями и вообще Россия ей всего недодала. Поэтому Света обиделась на Россию, и они вернулись в Донецк. Плохая, плохая Россия, приютившая и ассимилировавшая около миллиона беженцев из Донбасса и преступно пытавшаяся вынудить Свету пройти стандартную процедуру получения временного убежища!
Затем фантазия у Марины Ахмедовой кончается и Света начинает демонстрировать парфюмы. Потом рассказывает о том, что отец героини повесился и тут же неожиданно радостно показывает «приобретение» — паспорт жестоко обидевшей ее России. В последних абзацах Света и ее семья уходят есть суши по цене 300 рублей за килограмм. Что автор хотела изобразить этим ярким, пусть и завирательным (не бывает таких цен), жестом — неизвестно. Но главное — репортаж позади.
Повествование кончается, перед глазами плывут клубы болотно-зеленого дыма, на душе тоскливо и всех становится жалко. Жалко Свету и ее семью, жалко Донецк, жалко «разливальщицу», жалко Марину Ахмедову, жалко детей, которым Марина приезжала читать лекции, жалко себя, из-за того, что вынужден был прочесть этот репортаж…
Вопреки журналистской этике и здравому смыслу, автор статьи явно не стала беспокоиться о достоверности своего материала, ограничившись мнениями своих собеседников — ни комментариев чиновников или официальных лиц, ни просто каких-то иных мнений в статье не представлено. Да и цели, вероятно, не было такой — показать реальную картину.
Показать, как отстраиваются разрушенные районы, как понемногу налаживается жизнь, как оттаивают и возвращаются к нормальной жизни люди — таких, контуженных войной, персонажей, каких описала Ахмедова, сегодня нужно еще поискать! Вместо репортажа — тлен и разрушение, тягучий, как патока, монолог героини и клевета Марины Ахмедовой, нахватавшейся по верхам информации из социальных сетей о местных неурядицах.
Очень бы хотелось, чтобы Марина в следующий раз лучше разобралась в фактах. Тогда бы она знала, что наличие республиканского паспорта — важный фактор фильтрации, позволяющий отсеять подозрительных личностей и агентов украинских спецслужб. Что местные паспорта выдают с конца 2015 года и люди игнорировали их по глупости, поэтому никто, кроме них самих не виноват в том, что они теперь штурмуют отделения Миграционной службы. Что для самой Миграционной службы эти очереди — не источник заработка, а головная боль, потому что ее сотрудники замертво падают, девятый месяц работая в авральном режиме…
Что магазины в Донецке работают после 7, а такси ездят куда угодно даже в комендантский час.
Хотелось бы, чтобы вместо всего этого депрессивного пафосного нарратива, достойного районной малотиражки, Ахмедова показала настоящий Донецк — живой, несгибаемый, сильный.
Но еще больше хочется, чтобы Марина Ахмедова просто больше никогда сюда не приезжала. И по возможности обходила в своих опусах Новороссию стороной.
