Британское волшебство

Этот текст я написал за два дня до того, как Аркадий Михайлович Шварцер прислал заметку про королевские скачки в Аскоте. Хотя по сути своей она, конечно, является комментарием к этой заметке. Так что советую прочитать сначала её.

 

* * *

 

В детстве я очень любил читать «Литературную газету». Потому что это была единственная интересная газета в СССР – ну или, как минимум, в РСФСР. Читал я её от корки до корки… ну нет, конечно, вру, только вторую тетрадку я так читал. Но уж её – да. Там мне нравилось практически всё.

 

Но было одно исключение. Некая журналистка, фамилию которой я помню смутно, время от времени занимала подвал статьёй про нравственность. Точнее, про безнравственность. Каковую она видела прежде всего в молодёжи. Которая не готова к подвигам борьбы и труда, а курит, пьёт, песни поёт и ещё кое-чем занимается. Хотя чувствовалось, что ей «вообще всё не нравится», такой человек.

 

Потом я подрос и «Литературку» читать перестал. Даже забыл, что есть такая газета.

 

Дальше случились известные геополитические преобразования, стало совсем не до чтения. Но время от времени я всё же газетки покупал и в них заглядывал. И вот в одной из них – кажется, в «Независьке», в году так девяноста шестом, если мне не изменяет память - мне попалась на глаза та самая фамилия.

 

Тётенька, оказывается, переехала в Лондон. Ну вот так ей свезло по жизни.

 

И выяснилось, что все свои неудовольствия она оставила в России. Потому что в Лондоне ей нравилось абсолютно всё. Вот вообще всё ей нравилось, вот каждый плевочек на мостовой она готова была слизать и плакать от счастья, таким совершенным чудом был этот английский плевочек.

 

Особенно мне запомнился такой пассаж. Тётя едет на английском автобусе (следует восторженное описание автобуса – как будто она в пустыне жила и в жизни не видала самодвижущегося чуда), а посередине этого автобуса лежит бомж. И, представьте себе, никто этого бомжа не беспокоит, потому что англичане бесконечно блюдут Прайвеси, и этот бомж лежит, как Свободный Человек, а не как русский раб какой-нибудь там. Правда, от бомжа попахивает (этого она не утаила), но попахивает от него Свободой и Прайвеси, а не русской вонью. И – о Боже, Боже, как хорош этот бомж, как он изумителен, как и вообще всё в Лондоне!!!

 

Я думал, подобное может написать только советская фрустрированная тетёха, никак не могущая пережить счастья своего пребывания Заграницей. Однако гораздо позже я обратил внимание на одно место из герценских «Былого и дум»:

Французу так дик, так непонятен мир самоуправления, децентрализации, своеобычно, капризно разросшийся, что он, как долго ни живет в Англии, ее политической и гражданской жизни, ее прав и судопроизводства не знает. Он теряется в неспетом разноначалии английских законов, как в темном бору, и совсем не замечает, какие огромные и величавые дубы составляют его и сколько прелести, поэзии, смысла в самом разнообразии. То ли дело маленький кодекс с посыпанными дорожками, с подстриженными деревцами и с полицейскими садовниками на каждой аллее. <…> Видит ли француз пьяных, дерущихся у кабака, и полисмена, смотрящего с спокойствием постороннего и любопытством человека, следящего за петушиным боем, — он приходит в неистовство, зачем полисмен не выходит из себя, зачем не ведет кого-нибудь au violon. Он и не думает о том, что личная свобода только и возможна, когда полицейский не имеет власти отца и матери и когда его вмешательство сводится на страдательную готовность — до тех пор, пока его позовут. Уверенность, которую чувствует каждый бедняк, затворяя за собой дверь своей темной, холодной, сырой конуры, изменяет взгляд человека. Конечно, за этими строго наблюдаемыми и ревниво отстаиваемыми правами иногда прячется преступник, — пускай себе. Гораздо лучите, чтоб ловкий вор остался без наказания, нежели чтоб каждый честный человек дрожал, как вор, у себя в комнате.

 

И дальше – воспоминания о русской полиции, так Герцену досаждавшей.

 

Тут что интересно. Люди восторгаются вещами, которые в другом месте и в другое время вызвали бы у них отвращение. Бомж, дерущиеся пьяные – ну неприятные же вещи. Случись всё это даже не в России, а в той же Франции или Германии – они бы писали с возмущением «вот бомж валяется, фу», «в кабаке пьяные дерутся, фи». Но вот БРИТАНСКИЙ бомж, БРИТАНСКИЕ пьяные – святы, сияющи, потому как они суть символы Свободы и Прайвеси.

Я совершенно не собираюсь тратить время, чтобы обличать русских (и других) дураков, ведущихся на это. Интереснее обсудить – а НА ЧТО ИМЕННО они ведутся? В чём фишечка?

 

Пожалуй, в «английской невозмутимости». Которая вызывает неистовый восторг, в противоположность тому же «русскому тупому равнодушию».

 

Представим себе привокзальный сортир на отдалённой станции. Три очка, ничем друг от друга не отделённые, грязь, мухи. Поставим такой сортир в России – и в Англии.

 

В России мы увидим на этих очках трёх гадящих мужиков. Которые тужатся, смердят и т.п. УЖОС.

 

В Британии, даже если там найдётся подобный сортир, над очками будут восседать три Аристократа. Свобода их будет заключаться вот в чём – у всех троих будут такие рожи, как будто они на приёме у Её Величества. ЧУДО.

 

И что самое интересное. На самом деле англичане хамы почище нашего, и рожи у них вполне заурядные. Но мы УВИДИМ в сортире именно трёх аристократов, справляющих нужду величественно и надменно. Потому что мы ГОТОВЫ это увидеть. Английские реалии отвечают этой готовности, эта маска на них хорошо сидит – но это именно маска. Или «зелёные очки волшебника Гудвина». Натянутые на наши глупые рожи величайшими мастерами своего дела.

 

PS. Самое забавное, что англичане прекрасно всё это понимают и даже рефлексируют. Ну, по-своему, Толкиеновские эльфы, например, "прекрасны". При этом из текста выпирает, что это самодовольные ублюдки, к тому же некрасивые (одни торчащие уши чего стоят). Однако все персонажи преклоняются перед эльфической красотой и манерами и служат эльфам не за страх, а за совесть.Откуда эта прелесть берётся? Толкиен практически прямо говорит - особые чары т.н. "преображащих эльфов" (хе-хе). А когда эти чары начинают развеиваться, эльфы бегут. Потому что иначе им ПРИПОМНЯТ. Всё припомнят, вплоть до геноцида орков и убийства благородного короля Саурона.

 

PPS. У Еськова в "Последнем кольценосце" всё это проговорено прямо. Включая момент, когда волшебство перестаёт действовать, и глупый человечек, безумно влюблённый в эльфийку, вдруг видит, что это просто «симпатичная тётка» (а прочие эльфийки так и вовсе некрасивы).

Там, в книжке Еськова, эльфов всё же унасекомили. У нас – нет.


Материал недели
Главные темы
Рейтинги
  • Самое читаемое
  • Все за сегодня
АПН в соцсетях
  • Вконтакте
  • Facebook
  • Telegram