Визит в Киев премьера Израиля Биньямина Нетаньяху 19-20 августа прошел несравненно глаже визита президента этой страны Реувена Ривлина в 1916. Тогда глава еврейского государства, выступая в Верховной Раде по случаю 75-летия Бабьего Яра говорил:
Сейчас Нетаньяху ничего подобного не говорил, а выступая в Бабьем Яре благодарил украинское руководство за «постоянные усилия в борьбе с антисемитизмом».
Действительно, что же касается современности, то прогресс налицо. Так, 10 лет назад бывший советский политзаключенный и нынешний парламентарий Юрий Шухевич в своих интервью постоянно называл тогдашнего премьера Юлию Тимошенко «ж..довкой». Сейчас же еврейство Владимира Зеленского, которого президент не скрывает, не было темой мало-мальски заметных разговоров в ходе предвыборной кампании.
Возможно, на настроение Нетаньяху повлияло и то, что Зеленский, судя по его выступлениям, равнодушен к героизации Организации Украинских Националистов (ОУН), которая активно продвигалась во времена при Порошенко при деятельном участии Института национальной памяти во главе с Владимиром Вятровичем, и с 2015 закреплена украинским законодательством. Правда, в ходе этого процесса антисемитская традиция ОУН не пропагандировалась, а затушевывалась.
Но вопрос отношения к не столь давнему прошлому и новым официальным героям по-прежнему разделяет евреев Украины. С одной стороны - директор Украинского еврейского комитета Эдуард Долинский и ему подобные, которые постоянно протестуют против этой героизации, утверждая, что она неизбежно повлечет и рост антисемитизма. С другой -- те, кто зачастую сам себя с удовольствием называет «ж..ю..добндеровцами». Среди них журналист Виталий Портников, поэт Борис Херсонский, Глава ассоциации Еврейских общин и организаций Украины (Ваад) бывший диссидент Иосиф Зисельс. Они либо отмежевались от выступления Ривлина в Раде, либо критиковали его.
Их часто обвиняют в лицемерии и забвении истории. Но на самом деле подход зисельсов и херсонских (да и всего УИНП) к прошлому не представляет ничего нового, а опирается на похожие модели исторической политики не столь давнего прошлого, или вовсе эти модели копирует. Причем речь идет как о советской, так и либеральной, «антисоветской» традиции.
Так, известно, что и казацкая война с поляками под руководством Богдана Хмельницкого в 1648-1654 и гайдамацкое восстание 1768 известное как Колиивщина. сопровождались страшными еврейскими погромами, самый известный из которых - Уманская резня. В Советском Союзе оба исторических события трактовались позитивно, как восстания трудящихся против эксплуататоров. При этом поначалу и евреям находилось место в рядах повстанцев.
Так, у Лидии Чуковской в книге «История одного восстания», изданной Детиздатом ЦК ВЛКСМ в 1940, в уманской синагоге от гайдамаков спасаются исключительно «еврейские купцы».
Эти еврейские гайдамаки (а они изображались и семью годами раньше и в фильме Ивана Кавалеридзе «Колиивщина» где среди повстанцев были и русские и даже поляки») удивительно напоминают мне евреев в рядах УПА*, о которых нередко любят говорить на Украине интеллигенты (как украинские так и еврейские) - правда не упоминая конкретных имен (неоткуда их взять, кроме мифической Стеллы Кренцбах).
Ради такой концепции автор искажала исторические документы. Вот письмо атамана Семена Неживого (в 1930-е годы он, а не Зализняк и Гонта, считался главным героем восстания) коменданту российской части города Крылов подполковнику Ивану Хорвату (в скобках зачеркнуты слова из реального документа, опубликованного Костомаровым в «Киевской Старине» в 1882, которые Чуковская опустила):
То есть на самом деле выдать атаман просил только евреев, а русский офицер, отказавшись беглецов выдавать, таким образом проявил реальный «интернационализм», говоря языком времен Чуковской. Но писать об этом естественно не полагалось, ибо Хорват был представителем «проклятого царизма».
Впрочем, этот автор, по крайней мере в примечаниях, хотя бы упоминает о народном антисемитизме, объясняя его социальными причинами:
Но это все же не основной текст повествования, а примечания у многие читатели считают нужным пропускать, особенно подростки на коих книга и рассчитана.
В послевоенное время в СССР о погромах при Хмельниччине и Колиивщине не говорилось вообще. С одной стороны, потому, что о евреях вообще старались упоминать пореже. С другой, потому что из официального нарратива убиралось всё, из-за чего позитивные (с советской точки зрения) события могли показаться неприглядными. Так, не упоминалось, как Хмельницкий отдавал крымским татарам в рабство тысячи соотечественников (что, например, описано в многотомной истории Грушевского, бывшей. Естественно, под запретом). Не публиковались и собранные Владимиром Антоновичем и Михаилом Драгомановым «Исторические песни малорусского народа», где эти погромы воспевались, да и «Тарас Бульба» в учебнике по русской литературе для 6-го класса публиковался с обрезанием всех еврейских эпизодов. Но с другой стороны, умолчание о погромах, совершенных исторически позитивными персонажами, объективно было фактором, не способствующим антисемитизму.
В мемуарах о тех временах, особенно написанных антисоветскими еврейскими авторами, несложно найти информацию об антисемитизме на Украине, в том числе и на бытовом уровне. Но не приходилось встречать слов недовольства в связи с тем, что Богдан Хмельницкий и Иван Гонта считались героями. Да и сейчас пребывание этих фигур в украинском пантеоне не встречает заметных еврейских протестов. Разве что иногда упомянет тот же Долинский в «Фейсбуке». Впрочем, их место сейчас в этом пантеоне более скромное, чем у Бандеры и Шухевича и воплощают они дела давно минувших дней, а не относительно недавнюю историю.
Но и в отношении недавней истории Вятрович и Зисельс выступают отнюдь не авторами нарратива, а просто продолжателями традиции оформившейся полвека назад.
Так, в хрущевском и брежневском СССР о Холокосте старались не писать (да и слово такое не употреблялось). Например, многотомная «История второй мировой войны» вышедшая в 1970-е, описывая оккупационный режим в СССР не упоминает о массовом уничтожении советских евреев. Напротив, в радиоголосах и прочей направленной на СССР пропаганде эта тема поднималась регулярно. Так на любовном сделанном сайте Виктора Некрасова есть раздел его произведений, посвященных Бабьему яру. Это свыше двух десятков работ, большей частью созданных в эмиграции. Везде о том что немецкие фашисты уничтожили в этом месте Киева тысячи евреев только за то что они были евреями, и что в СССР эта трагедия замалчивается, и вообще там государственный антисемитизм. При этом об уничтожении говорилось, как правило, заметно меньше, чем замалчивании. Иногда добавлялись какие-то новые штрихи, например в статье к 40- летию трагедии Бабьего Яра Некрасов сказал о советских оккупантах в Афганистане, на чьих могилах никогда не будет памятника.
А вот том, что вместе с нацистами уничтожали евреев и украинские коллаборанты, он не говорил никогда.[i]
На том же радио «Свобода», где в сентябре 1981 читал статью к 40-летию Бабьего Яра Виктор Некрасов, постоянно работал в эмиграции и Анатолий Кузнецов, автор основанной на детских воспоминаниях книги об оккупации Киева «Бабий яр» - единственного изданного в СССР романа, где много говорилось об этой трагедии. В произведении, опубликованном в 1966 журналом «Юность», а в 1967 отдельным изданием, есть и об участии украинских полицаев в расправах, и цитата из газете «Украинское слово», определявшая задачей украинской интеллигенции: «восстановить разрушенную ж..до-большевиками украинскую национальную культуру».
Это не самая яркая из цитат этого издания, которое 8-го октября 1941 года, когда в Бабьем Яру еще убивали евреев, вышло со статьей «Головний ворог України – ж..д», а 9-го октября поместила заметку, что «ж..ды, которые до сих пор еще есть в Киеве, маскируются под греков, армян, украинцев, русских, платят сотни тысяч карбованцев, чтобы сделать себе документы. Но украинские патриоты, которые хотят очистить родную землю, приходят и сообщают об этом в маленький домик на бульваре Т. Шевченко, 48.»
В эмигрантской публикации романа, где были сняты советские купюры, и появились дополнения, выделенные автором фигурными скобками, добавляются строки «[В Бабьем Яре были расстреляны редактор «Украинского слова» Иван Рогач, выдающаяся поэтесса Олена Телига, бывшая председателем союза писателей и редактором «Литавров» (литературного приложения к этой газете – Б.Г.), а также ряд сотрудников обеих редакций]». О том, что выдающаяся поэтесса сотрудничала с «Украинским словом», и писала о том, как еще недавно «братья из Москвы и братья ж..ды приходили и обирали украинцев до нитки» (Литавры, 1941, №2), конечно не сказано.
Выступления Кузнецова на «Свободе» в 1970-е собраны в увесистый том объемом за 600 страниц. Там конечно есть о Бабьем Яре, но об украинских полицаях уже ничего. Зато много о голоде 1932-33 и точно как в современном официальном киевском дискурсе - как о явлении, имевшем лишь на Украине и населенной украинцами Кубани, и как «самом крупном акте геноцида в человеческой истории».
Относительно войны у Некрасова и Кузнецова совпадение с этим дискурсом в том, что об украинском соучастии в Холокосте они старательно молчали. Несовпадение же в том, что не упоминали они и о Бандере и Шухевиче, которые сейчас принадлежат к главному киевскому пантеону.
Но в прессе украинской эмиграции уже давно соединились и героизация этих персонажей, и осуждение Холокоста и создание мистификаций о помощи УПА евреям. Самой яркой из них стала публикация в 1954 рядом диаспорных изданий статьи «Живу благодаря УПА» - воспоминаний сотрудницы МИД Израиля Стеллы Кренцбах, которая была санитаркой у бандеровцев и благодаря им избежала и немецких крематориев и советского ГУЛАГа. Еще в конце 1950-х было установлено, что вся эта история – фикция, но на Украине до сих пор ее нередко повторяют серьезные авторы.
А 4 декабря 1983 старейшая украинская газета США «Свобода» сообщила об открытии в Денвере мемориального парка «Бабий Яр», обильно процитировав выступавшего там советского диссидента генерала Петра Григоренко:
Оратор вспомнил и то, какими правами наслаждались евреи при правительстве Украинской Народной Республики, и то, как во время Второй мировой войны не только митрополит Андрей Шептицкий прятал евреев, «но и многие украинцы, рискуя жизнью, помогали евреям». Кстати, судя по тексту газеты, Григоренко, как и большинство выступавших, напрочь умолчали о том, кто именно уничтожал евреев во 2-й мировой.
Кстати, в оригинале везде не «евреи», а неполиткорректное слово «ж…ы», но это уже не Григоренко а редакционная политика, свойственная отнюдь не всем диаспорным изданиям. Ведь ведущий литературно-политический журнал «Сучаснисть» неизменно употреблял слово «евреи».
Кстати, примечательно, что Григоренко упомянул как символ помощи евреям главу украинских грекокатоликов в 1900-1944 митрополита Андрея Шептицкого, культовую фигуру среди украинских националистами. Двумя годами раньше израильский Институт Катастрофы и героизма «Яд ва-Шем» отказал в присвоении ему звания праведника народов мира в связи с сотрудничеством с нацистами, в том числе участием в создании дивизии СС Галичина. В дальнейшем было еще несколько попыток сделать его праведником (последняя в 2007), но неизменно в соответствующей комиссии «Яд ва-Шем» не набиралось большинство.
Тем не менее, самый распиаренный европейский интеллектуал и друг Порошенко Бернар Анри-Леви в 2014 сказал, что ему бы
Эти выступление Анри-Леви (как и многозначительные умолчания Некрасова и Кузнецова) как раз показывает, что в своем подходе к недавней истории послевоенная украинская эмиграция и современный Институт национальной памяти руководствуются концепцией, которая не является сугубо украинской, а разделяется и проводится Западом.
Суть ее в том, что, Украине нужны не просто свои герои, а герои, чьи деяния (и неплохо, если с оружием в руках) утверждали бы концепцию «Украина – не Россия», или вообще – «Антироссия». И если эти герои не являются рыцарями без страха и упрека, то надо, превращая их биографии в агиографии, просто умалчивать о тех вещах, которые осуждаются в современном хорошем обществе. Например об антисемитизме. И возмущающие Долинского мемориальные доски разным бывшим шуцманам на Западной Украине открывают не потому, что они убивали евреев, а потому что воевали с москалями-советами. И возможно, изыскания УИНП установят, что им в этом помогали и некие евреи, более реальные, чем Стелла Кренцбах.
И для таких как зисельсы и херсонские (которые хотят быть не просто евреями, а украинцами еврейского происхождения) это вполне приемлемо. Их нельзя обвинить в нерасчетливости, как часто делают в пылу полемики. Точно так же как их Долинский или Авигдор Эскин вряд ли противостоят им из ошибочного расчета: они просто принципиальны и не хотят стать украинцами.
Но логика «ж..добандеровцев» вполне обоснована. Сейчас на Украине есть как пробандеровский дискурс, лишенный антисемитизма, так и дискурс откровенно юдофобский, сдобреный бандеровщиной. Но последний является уделом откровенных маргиналов. А перспектива того, чтобы влиятельность этих дискурсов поменялась местами пока что не реальна. Украина ведь по своему весу – не Германия 1930-х. Это государство, очень зависимое от своих покровителей. И эти покровители имеют достаточно веса, чтобы во-первых купировать ненужные для них тенденции, во-вторых – канализировать потенциал народной ненависти в желательном для себя направлении. То есть в отношении главных врагов либеральной цивилизации -- России и русских. И наконец, расчет этих украинцев еврейской национальности дополнительно подкрепляется опытом как советского, так и антисоветского преломления истории, о котором шла речь выше.
Правда, на практике такое преломление требует немалых жертв в части свободы слова. По сути - возврата к советскому опыту умолчаний и цензуры. Так, в январе 2018 на Украину был запрещен оптовый ввоз российского издания книги Энтони Бивора «Сталинград». Но отнюдь не за то, за что этого автора критикуют в России. Как сказал руководитель управления разрешительной процедуры и контроля за распространением печатной продукции Госкомтелерадио Сергей Олейник,
Этот факт Олейник назвал «провокационными байками». Речь идет о расстреле евреев полицаями в Белой Церкви[ii], который имел место за месяц с лишним до Бабьего Яра, и хорошо известен по другим западным публикациям.
Но это никого не смущает.
ПРИМЕЧАНИЯ
УПА, УНА-УНСО – организации, запрещённые в Российской Федерации.
[i] По воспоминаниям его киевского знакомого, известного культуролога, Вадима Скуратовского,писатель говорил о себе - «яОУНовец русского происхождения». А уже московский его друг Владимир Кардин - автор знаменитых в свое время «Легенд и фактов» за которые в 1966 громили «Новый мир» -- с явной симпатией пишет, что писатель,еще живя в Киеве,«все настойчивее вникал в оуновское движение» («Октябрь», 1995, №1). Правда, пасынок писателя Виктор Кондырев писал, что выступления писателя в Канаде в 1975 встретили «осатанелую ненависть и шумливую истерику канадских украинских незалежников». Но сам-то Некрасов в многократно переизданной книге «Взгляд и нечто» описывая те канадские встречи, говорил о своей аудитории без малейшего негатива и упоминаний о конфликтах. Думается, Кондырев во многом прав, просто Некрасов хорошо понимал, что можно и что нельзя писать в свободном мире – и,в отличие от советской цензуры,эти правила не вызывали у него протеста.
[ii] Живущий в Германии историк Игорь Петров недавно опубликовал скан списка белоцерковских полицаев от начала сентября 1941 (то есть вероятных участников расстрелов),отметив, что в нем«бесспорно идентифицируем Антон Васильевич Шпак, бухгалтер местного маслозавода, впоследствии эмигрировавший в Канаду и живший там под именем Анатоля Белоцерковского, активно сотрудничая в эмигрантских украинских организациях». Там же скан датированного 1985 альманаха Украинской братской ассоциации в Северной Америке, где говорится, что Анатоль Белоцерковский был избран замом главы ее исполкома от Канады, а Мирослав Малецкий замом главы ее президиума. Это тот же Малецкий, который в 1979 возглавил братство ветеранов дивизии СС «Галиция», на чьем съезде тогда выступил Петр Григоренко, который хвалил Малецкого за «пример делового подхода» и говорил что «сердце свое отдает этому братству». Несомненно, и Григоренко с Малецким, и Малецкий с Белоцерковским должны были здороваться за руку. Так что между диссидентом-правозащитником и полицаем-убийцей не шесть рукопожатий, как якобы между всеми людьми на земле, а всего лишь два.
