В день своей
четвертой президентской инаугурации, церемонии шикарной и эклектичной, само
неуклюжее название которой напоминает нам о привозной природе демократии в
«новой России», Владимир Путин произвел три политических эманации, оказавшиеся
в центре внимания публики.
Во-первых, это
инаугурационная речь, в которой новый-старый президент сказал:
«Нам нужны прорывы во всех
сферах жизни. Глубоко убежден, что такой рывок способно обеспечить только
свободное общество, которое воспринимает все новое и все передовое и отторгает
несправедливость, косность, дремучее охранительство и бюрократическую
мертвечину. Все то, что сковывает людей, мешает им в полной мере раскрыться,
реализовать себя, свои таланты, а значит и ограничивает устремленность в
будущее всей нашей страны».
Зер гут. С бюрократией боролось столько поколений
отечественных сатириков, что это даже как бы не президентский уровень. Но раз
уж об этом зашла речь, то стоит вспомнить, что именно при Путине
бюрократический аппарат раздулся в разы и – в рыночной-то экономике! –
практически сравнялся с советским, хотя год от года издавались высочайшие
рескрипты о его безжалостном сокращении. Соответственно, объем бюрократического
регулирования также зримо вырос и разветвился. Например, именно при Путине
учитель, преподаватель вуза, врач стал стонать от необходимости заполнять все
больше бессмысленных бумаг; это стало общенациональной проблемой! Сама
стилистика варварских аббревиатур (обычная школа стала ГБОУ СОШ) красноречиво свидетельствует
о бюрократическом засилье в стране. Иными словами, ту самую бюрократическую
мертвечину, которая создавалась при нем в последние 18 лет, Путин призывает
преодолеть за предстоящие шесть.
Еще интереснее с «дремучим охранительством». Хотя в английской
версии на официальном сайте Кремля используется слово «conservatism», мы
понимаем (а президентские речеписцы понимают не хуже нас), что «охранительство»
в обороте последних лет отнюдь не было синонимом консерватизма, а иной раз и
вступало с ним в конфликт. Охранительство – это стремление защитить
существующую власть (например, от опасности «майдана»). Сегодня все охранители
крепко задумались: дремуче их охранительство или не дремуче? Или, может быть,
это словосочетание вообще нерасторжимо, как «безродный космополитизм», и
прилагательное «дремучий» нынче намертво прикреплено к существительному
«охранительство» в качестве обязательного эпитета?
Как бы то ни было, те ряженые казаки и полицейские, которые
5 мая гоняли подростков Навального на улицах российских городов – явно дремучие
охранители. На своей инаугурации Путин как бы сказал им: «Я вам не царь!»
Надеюсь, они извлекут из этого урок и больше так делать не будут. В конце
концов, дело полиции – бандитов ловить, а казакам пора в инноваторы – кто-то
ведь должен совершать национальный прорыв?
Если же приглядеться еще пристальнее, то не выглядит ли
дремучим охранительством само желание избрать еще на шесть лет главу
государства, который и так уже правит дольше Брежнева? Кажется, дело выглядит
именно так – и тогда получается, что Владимир Путин назвал дремучими
охранителями всех своих избирателей, которых по состоянию на 18 марта сего года
насчитывалось 56 430 712 человек. Фактически эти люди объявлены препятствием к
чаемому рывку - именно потому, что они избрали президентом человека, этот рывок
провозгласившего. В этом логическом парадоксе очень сложно разобраться, поэтому
было бы спокойнее считать, что спичрайтеры президента балуются фигами в
кармане, а сам президент слишком занят великими делами, чтобы вникать в то, что
ему там понаписали.
Второй эманацией политической воли национального лидера стал
«Майский указ – 2» - римейк или сиквел знаменитых майских указов 2012 года. Этот
документ развивает заявленную тему «прорыва», и он хорош. Но хорош он не тем,
что рисует для страны заоблачные перспективы, а как раз своей относительной реалистичностью.
Нам не обещают, что через шесть лет мы будем жить в другой стране, каждой семье
не обещают отдельную квартиру, а каждой бабе по мужику. Если это и прорыв, то
прорыв к скромному, но устойчивому развитию.
Темпы роста экономики выше среднемировых – это, конечно, не
китайские и не индийские темпы (6-7 процентов в год). Но 3% уже было бы большим
успехом на фоне нынешнего топтания на месте. Нам не обещают сделать Россию
мировой фабрикой, да нам это и не нужно, но довести долю несырьевого экспорта
до 20% ВВП – это большое дело, которое может изменить и репутацию России в
мире, и самочувствие российского общества. Однако больше всего радует ориентация
нового майского указа на развитие человеческого капитала и устройство удобной
среды для жизни: демография, медицина, образование, транспорт, экология. В
указе, правда, признается, что рождаемость заметно увеличить не удастся
(показатель 1,7 примерно соответствует параметрам прошлых майских указов), но
продлить жизнь среднего человека на четыре года, с 74 до 78 лет – это, если
вдуматься, самый дерзновенный из президентских планов. Россиян хотят постепенно
отучить умирать.
Но где та команда, которая поведет нас в прорыв? На этот
вопрос должна была ответить третья эманация президентской воли – выдвижение
кандидатуры нового главы правительства. Никаких сюрпризов: Медведев, опять
Медведев. И вздох разочарования в рядах наших охранителей. Видимо, в охранительстве
есть и правда что-то дремучее, если в этой среде так и не достигнуто понимание
простого факта: Путин – это всегда Медведев, а Медведев – это всегда Путин.
Ведь и либералы, некогда имевшие иллюзии насчет Медведева, давно эти иллюзии
изжили.
В СССР было две партии – Партия Партии и Партия
Правительства. Вообще всюду есть партии, даже при монаршем дворе. В современной
России есть Партия Путина и Партия Медведева, и пребывают они в единстве и
противоположности, то есть в коалиционном соглашении, распределяя посты
президента и премьера между собой. Один раз, как мы помним, они даже поменялись
местами. Другое дело, что у нас вопросы распределения постов в коалиции решает
не избиратель, но это мелочи. Что между этими партиями нет разницы, не беда. В
демократической республике США есть, что логично, республиканская партия и
демократическая партия, но злые языки всегда говорили, что разницы между ними
немного. Избиратель решает, кому из них достанется, скажем, 70% власти, а кому
30%, но это все, что избиратель может решить. Выбирая республиканцев, он
одновременно выбирает и демократов, поскольку не может выбрать кого-то
третьего. Точно так же и избиратель Путина, в массе своей недолюбливающий
Медведева, все равно неявно и Медведева тоже выбирает.
Выдвижение непопулярного Медведева и других капитанов
будущего прорыва (кандидатов в вице-премьеры) не только охлаждает энтузиазм
общества, но и служит неутешительным тестом на способность к такому прорыву:
президент, который призывает людей «в полной мере раскрыться, реализовать себя,
свои таланты», предпочитает год за годом раскрывать таланты одних и тех же
людей. А они, эти таланты, никак не раскрываются, вот ведь какая беда. Самый
наглядный пример – Виталий Мутко, ныне переброшенный со спорта на
строительство. Проваливший всё, что только можно. Одиозный, презираемый,
высмеиваемый. И что, Мутко – это такой ценный кадр, что его нельзя разжаловать
в простые граждане? Чтобы он был не герцог Мутко, не маркиз Мутко, не барон
Мутко, а просто гражданин Мутко? Это же росчерком пера делается. И какой вам
прорыв, если вы не решаетесь сделать даже этого?
С другой же стороны, а почему нас это вообще должно
волновать? По конституции они с нами советоваться не обязаны. Сами набрали
людей, сами поставили задачи, сами решили, в чем состоит наше благо и как они
будут ради него стараться. А что народ? А то же, что и Титов.
