Друзья опять скажут, что не стоит де того. А всё ж – стоит. Ибо нечто, завёрнутое в обёртку рецензии на мой роман «ПобѢдители», являет собою какую-то невероятную сумму клеветы и лжи. Невольно вспоминаются слова булгаковского персонажа: «самое интересное в этом вранье то, что вранье – от первого до последнего слова». Придется пройтись по баснословному тексту, хотя предупреждаю: удовольствия не получим ни я, ни вы.
Грустно, конечно: я сражаюсь против идей (евразийских в случае одного из псевдонимов Рыбакова), а мне отвечают личными выпадами. Так уже было два года назад, когда я возмутилась тем безобразным потоком ненависти и грязи, что два фантаста (один из которых, как ни странно, сам сегодняшний мой рецензент) излили на наше национальное сокровище – «Слово о полку Игореве». Многие эту историю помнят. Но теперь нас ждёт новое приключение.
Не понимаю всё же: ну, не нравится книга. Бывает. Мне вон Ван Зайчики тоже не нравятся. Но можно ведь говорить о книге, не о…
Зачин украшен троекратным повторением глагола, относящегося к перистальтике организма. В инфантильной стилистике детского сада, за которую фантаста мало ставили в угол. Направлен глагол лично мне. Что тут сказать? Недоумение, конечно: неужели эти люди не понимают, что примитивным повторением грязных слов они оскорбляют разве что сами себя. Ну, может статься, еще женщину, подарившую им жизнь. Но уж никак – не адресата. Неловко повторять столь очевидный трюизм.
Все в жизни надлежит делать квалифицированно. Даже – оскорблять. Не умеешь – не берись. Вероятно робкая догадка, что что-то тут не так, фантаста смутно терзала. Посему он довольно резво начинает дополнять ругань ложью. Что, конечно, легче. Если не поймают за руку. Рыбакова поймать легко, как то самое упомянутое дитя, сказавшее воспитательнице в садике запретное слово.
Ну, благословясь, от яйца к яблочкам.
Чем можно особенно «страшно» оскорбить белогвардейца?
Разумеется – сказать, что на самом деле сам он «красный». Лет пятнадцать назад, быть может, этот прием и выбивал оппонента из седла. Но сегодня он давно воспринимается как чеховский «стёртый пятак». Всем только смешно: а доказательства, голубчик?
Рыбаков доказывает:
«…яростно ненавидя революционеров, Чудинова на самом деле до мозга костей пропитана их иллюзиями. А именно: стоит только неправильный, бесчеловечный социальный строй заменить на правильный, человечный, — и люди как таковые быстро и радикально изменятся к лучшему».
Опаньки. Да где ж это у меня? Если (с реставрацией монархии) в моем мире человеческая природа мгновенно изменилась сообразно мечтаниям покойника Чернышевского, то откуда же взялись Старопалашёвский кружок, журналистка Латыпова, маньяк Черемнуха?
Падшего Адама общественным строем не изменить, что из моей книги вполне видно. Из моей книги вытекает только одно: я в самом деле убеждена, что при нормальном (просто нормальном, а не безумном) общественном устройстве люди живут лучше и богаче, а также интереснее. Кто-нибудь готов против этого возразить?
Соврамши раз. Но пока так, легонечко.
Но тема моего «большевизантства» тем не менее продолжается:
«…даже при описании внешности персонажей Чудинова являет себя типичной большевичкой <…>: все враги режима у нее неприятны, неопрятны, неловки, жирны, а все положительные — статями и ликом истинные арийцы и арийки, как на подбор; похоже, расово неполноценных либералов в идеальном мире Чудиновой можно было бы выявлять просто по размеру талии».
К фактам:
Малеев, Головлёв и Латыпова на сцене не появляются. Мы не знаем, как они, собственно говоря, выглядят, хороши ли собой. Пырин и Овсов – да, неприятны, а Пырин еще и отменно жирён. Но вообще-то, чего фантаст понять не сумел, вина-то – не моя. Писано с натуры, политическая карикатура. А главный злодей, который и вертит марионетками Пыриным с Овсовым, он как раз до того красавчик и симпатяга, что один из моих читателей всерьёз полагал, будто в него в финале влюбится героиня.
Соврамши два. Но и это пока присказка, легкая разминка фантастического ума.
А вот теперь пойдет и сказочка. И очень боюсь, что нашего фантаста ожидает немалая печаль.
«И даже неловко заводить речь о том, что роман является не более чем дамской <…> вариацией изданного ещё четверть века назад, когда царистские альтернативы и впрямь были внове, «Гравилёта "Цесаревич”». Начиная с главной, сюжетообразующей посылки — параллельно существующих миров Российской империи и нашей реальности, причём живущие в них двойники в минуты наивысшего душевного напряжения способны обмениваться информацией, и вплоть до мелких деталей, скажем, до автомобилей марки «Руссо-Балт».
Подытоживая сей пассаж, Рыбаков отпускает в мой адрес эвфемизм нецензурного синонима глагола «красть».
Вот сие обвинение в самом деле весомо. У нас, увы, нет собственности на идеи, однако подобное обвинение в плагиате, по замыслу фантаста, наносит ощутимый удар по моей репутации – и профессиональной, и человеческой.
Чудинова – скатала роман у… у презираемого ею Зайчика! Да, сильно.
А теперь – сюрприз!
В моем архиве хранятся исписанные юной моей рукой страницы, представляющие собой не что иное, как первые черновики к роману «ПобѢдители». Хуже того. Коль скоро эти наброски были письмами к подруге (ну, в параллельную реальность, эка важность) то и хранятся они в конвертах, проштемпелеванных почтовым отделением 117333. На штемпеле стоят даты. Какие даты? Да, кажется как раз того самого года, что упомянут в книге. И даже тоже за август месяц.
Можно, впрочем, провести экспертизу. Сейчас всё устанавливают очень точно, насколько я знаю. Плату за проведение экспертизы, полагаю, должна взять на себя та сторона, что окажется проигравшей.
Рыбаков не первым придумал параллельное существование Советского Союза и Российской Империи. Он его просто первым (вероятно) напечатал. Оно и понятно: в середине 80-х гг., принеси я что подобное в редакцию издательства, меня на месте арестовали бы любезные Рыбакову граждане в штатском.
Мои замыслы иной раз лежат долго. Я не ремесленник. Но мои книги и не устаревают, есть у них такое свойство.
Те письма, конечно, сильно отличаются от нынешних «ПобѢдителѣй». Но читатель бы узнал многое: и Ника, и Нелли, и Наташу, и Романа, и Бетси, и отца Рейна, и Ревель, и Нескучный сад, и конюшни, и празднование в Москве Яблоневого Спаса.
Я тогда – не писала. Я – записывала.
То, что для подобных Рыбакову – «идейка», мною пережито на самом деле. Знаю, что писать это в статье, которую прочтет Рыбаков, всё одно, что толковать с уборщицей о теории струн, но нелепа и причудлива наша сегодняшняя смешанная жизнь. В конце-то концов, я же и для читателей сейчас пишу.
Долго я еще не могла уйти в юности с того сквозняка. Пару лет, не меньше. Что-то потихоньку прибавлялось. Детский дневник Нелли, с впечатлениями от прочтенных ею «тех» книг, первые литературные опыты той Елены, отличные от моих. Где-то буквально под рукой, в старой папке, у меня должно лежать отпечатанное на машинке стихотворение, написанное несколькими годами позже. Оно приводится в книге – именно в нем я передаю свои чувства – с другой стороны зеркала.
Я говорю о клевете. Но мог ли знать поведанное выше фантаст Рыбаков?
Безусловно. О своём давнем «сквозняке» между двумя мирами я (за три года до начала работы над романом) писала отдельный рассказ, опубликованный на популярном сайте «Эксперт-online». Рассказ помещен и на моем личном сайте. Но что уж там: в интернете лежит вся презентация книги, и там я эту историю вновь рассказываю. Просмотров немало – и не все из них доброжелательны, о, нет.
Во всяком случае, берясь о чем-то писать, надлежит ознакомиться с темой. Ignorantia non est argumentum, как известно.
Тем не менее, Рыбаков гнёт своё, цепляясь за какие-то уж вовсе жалкие «доказательства»: мои «руссобалты». У Рыбакова что, права на марку? А по улицам моего мира вообще-то катаются не только «руссобалты», но также «разиппы», «лесснеры». Я хорошо поднимала тему.
Итак – соврамши три. Очень сильно соврамши, склеветамши.
Здесь, кажется, пора наносить второй удар. Нет, еще не сoup de grâce. Еще рано. Но пора делать страшное, невообразимое для бедняги фантаста признание:
Не читала я никакого «Гравилёта».
Название слышала, да. Пару раз.
Но до 2015 года, когда я с возмущением обнаружила животной злобы пасквиль на «Слово о Полку Игореве», я опять же в лучшем случае пару раз слышала нелепое и неприятное название «Ордусь». Вот про эту самую «Ордусь» я вправду прочла несколько книг, последние – по диагонали. Прочла и высказалась. «Слово» надо защищать. А «Гравилёты» мне – зачем? Я очень выборочно читаю современную литературу.
Вот здесь я, конечно, ничего не могу доказать. Моё слово против слова Рыбакова. Но, коль скоро я выше (и ниже) текстуально аргументирую, что Рыбаков лжет на каждом шагу, вопрос напрашивается немудреный: кому из нас можно верить?
А ложь продолжается. Вот картина обустройства якобы моего мира по Рыбакову:
«Перестреляли матросню вместе с женами и детьми. Это не я выдумываю, это у балованной столичной писательницы так».
Кто там меня балует – побалуйте скорее еще! Хотя бы за тоску тоскливую нынешнего вечера за компьютером. Нет, у меня НЕ ТАК. У меня иначе. На завершающем этапе Гражданской войны, «матросню», по суду, разумеется, пришлось расстреливать. Но – не за участие в войне на стороне противника (за такое мстят только большевики), а за чудовищные преступления против мирного населения. Но вот как насчет «жен и детей»? У нас с фантастом слишком много общих знакомых, чтобы тот не знал: я прежде всего легитимистка. Почитаю Право за одно из высших достижений цивилизации. Большевистский стратоцид и закон – вещи взаимоисключающие. Пытаясь вписать меня в «большевики», Рыбаков невзначай приписывает мне то, что противоречит всей сумме моего мировоззрения: согласие на расправу над невинными. Ай, молодца. За подтверждение навета Рыбаков расплачивается еще одним стёртым пятаком: приписывает автору слова персонажа, молоденькой девушки, читающей чудовищные документы. Ясен день, что и девушка не говорит о женах и детях, только о самих адских злодеях. Но Рыбаков не смущен.
Рыбаков – соврамши четыре.
Мелочь, но уж для полноты картины, ибо интересно же, когда лгут как дышат. «… не зря Чудинова чудным платьям чудесных персонажей уделяет столько внимания…»
Я, конечно, не могу требовать от человека, считающего слово «культурознатец» более русским, чем «искусствовед», грамотных каламбуров. Но на самом деле особое внимание платью героини уделяется только в одном месте. (Еще один красный товарищ написал, что де «целая глава посвящена тряпкам»). Не целая. Но – приличный кусок главы, да. Ибо новое платье, которое с восторгом примеряет героиня в главе тридцать восьмой, в тридцать девятой главе окажется всё залито кровью любимого человека. Любой, знакомый с азами мастерства, подтвердит, что при подобном раскладе акцент на платье весьма уместен. Рыбаков не знает азов мастерства, или? Или.
Соврамши пять, по мелочи. Но терпение, сейчас пионер жанра поднимется во весь рост.
Далее фантаст переходит к восприятию целого через частное, организма через клетку, и отождествляет меня разом со всей враждебной себе «культурой», кстати уж и обозвав плохим словом.
При этом я почему-то «клеймлю» моих сограждан … «ватниками». Незаметная, но очевидная прицепочка меня к сторонникам «майдана». А я-то думала, что дружу с героями 2014 года, что … Стоп. Вот об этом обо всём – другие скажут, если захотят. Самой невместно.
Тоже старый приём. «Кто не с нами, тот майдан». Ну да, конечно. Но кому-то смешно, а кто-то (я, в отличие от фантаста-пионера, вполне могу допустить, что меня, писателя, переведенного на семь языков, кто-то и вовсе не читал) поверит.
Соврамши … сколько там? Шесть. Но Рыбаков продолжает сокрушать обобщениями. Приношу извинения за непотребство цитаты, взятой с сайта «Русская iдея».
«Им всё свободы, понимаешь, не хватает. С голыми задницами по сцене разгуливать мешают — тоталитарный гнёт, издевательство над художниками. Пустили на сцену с голым задом — трахаться не рекомендуют, опять духовное рабство. Ладно, трахайтесь — ну, что ещё? Минеты под софитами делать не дают? Да это же явный признак подготовки Кремлём новой ежовщины!».
Комментарии, кажется, излишни.
Повторюсь: вращаясь в своей «тусовке», коя с пристальным интересом наблюдает за моей скромной особой, Рыбаков не может не знать: я всю сознательную жизнь стою на жестко правых христианских позициях. Многое менялось в моей жизни – но только не это.
С этого места ложь уже начинает выкипать пеной изо рта, переходит в собачий лай.
От человека, обобщившего меня с приверженцами гммм… сценического коитуса, я могу не без испуги ожидать, что при встрече таковой меня попросту покусает.
Благодарю читателя за терпение. Разбор был не короток, и ставил две задачи:
Доказательно обличить фантаста Рыбакова в клевете. С этим справились, выяснили, что ни обо мне, ни о книге, не изречено ни единого правдивого факта.
Попытаться понять, для чего было необходимо лгать столь нелепо и огульно. Вот с этим сложнее. Хотя одно объяснение и напрашивается. Но – чуть позже.
Я не стану касаться двух аспектов «рецензии» Рыбакова. Его речений относительно «отсталой царской России» и «необходимости» массовых зверств (для блага страны). В наше время всем доступной (и мало кому нужной) информации, написано такое количество исследовательских работ, опубликовано столько частных мемуаров, документов, что всякий, пересказывающий агитпроповские мифы, совершил свой подлый выбор сознательно. И спорить тут бесполезно. Доказывать, что моя картина мира – это нормальная мечта русского человека – кому? Рыбакову? Читатель, проглядевший сей разбор, тоже делает свой выбор. Все мы люди взрослые.
С Рыбаковым же закончу здесь не я, но сам Рыбаков.
Статья его называется «Не чуя страны». Меня, в числе обобщенных обличаемых, фантаст и обвиняет, что «воистину не чую страны», и даже «не желаю чуять».
Что же: солидаризируюсь. Строки «мы живем под собою не чуя страны, наши речи на десять шагов не слышны» принадлежат поэту-акмеисту Осипу Мандельштаму. Он скитался бездомным, нищенствовал, его сломали и сгубили.
Вот, кого на самом деле скрыто ненавидит Рыбаков: и Мандельштама, и, уж конечно, другого акмеиста – поэта и воина. Строки страдальца вывернуты в осуждение. Все сходится.
Они, певцы доброго Сталина и полезного Ежова, и рады б не лгать: в таких количествах это и не всегда им к выгоде. Но – не могут. Просто – не могут. Такой уж у них у всех родитель.
