Принятый Верховной Радой 18 января закон о реинтеграции Донбасса вызвал шквал эмоций по обе стороны линии противостояния. Но эмоции, как часто бывает, мешают понять суть явлений.
Ведь любой закон -- это акт, который устанавливает правовую норму, то есть определяет что можно и что нельзя. Но это закон на самом деле не устанавливает никаких юридических норм относительно решения конфликта. Его нормативная функция касается вещей частных – например признаются свидетельства о рождении и смерти, выданные в ДНР и ЛНР, определяется что порядок перемещения товаров через контактную линию устанавливает правительство Украины и т.п. И как правило это нормирование лишь узаконивает сложившуюся практику.
Да, в связи с этим актом говорят прежде всего об официальном объявлении России агрессором и оккупантом. Однако и здесь на самом деле ничего нового. В 2015 году Верховная Рада дважды принимала постановления (27 января и 21 апреля), где говорилось о российской агрессии и оккупации, как в Донбассе, так и в Крыму. Что меняется от того, что теперь это сказано в законе? Да, именно закон после подписи Порошенко, будет выглядеть консолидированной позицией всех ветвей украинской власти. Но и в 2015-м за упомянутые постановления дружно голосовала вся президентская фракция, и сам Порошенко от них не отмежевывался. Конечно, нынешний закон пиарится Украиной гораздо больше, чем они, он инициирован президентом, а в интересующей нас части он подробнее и корректирует некоторые формулировки -- например подразделения ополченцев ДНР и ЛНР, названы вооруженными формированиями Российской Федерации. Но сами по себе эти обстоятельства не создают правовых норм – в подходе к конфликту закон остается такой же юридически ничтожной декларацией, как и эти постановления.
Да в тех постановлениях говорилось о Минских соглашениях, правда исключительно в контексте их невыполнения Россией, а прочие подписанты этих документов не назывались напрямую. В этом законе о соглашениях не сказано вообще. Но что это меняет в правовом плане? Ведь нет в законе ни решения, ни даже рекомендации прекратить Минские переговоры, там даже говорится о приоритете политико-дипломатических методов урегулирования. А если б даже все депутаты Рады в прямом смысле слова плюнули на текст всех трех Минских документов (протокола, меморандума и комплекса мер), то в юридическом смысле это не означало бы отказа от них.
А зачем отказываться, если в украинском и западном понимании Минские соглашения -- это документ об урегулировании конфликта между Украиной и Россией? И закон ничего не меняет в отношении Украины к переговорам с ДНР и ЛНР, потому что она отказывала им в субъектности, при этом опираясь на нечеткость Минских соглашений, о которой я уже писал. И как раз 18 января представитель ОБСЕ в трехсторонней контактной группе Мартин Сайдик подтвердил второсортность участия в ней представителей ДНР и ЛНР. В традиционном выступлении для прессы после заседания он выразил «особую признательность моим коллегам в ТКГ Л.Д. Кучме и Б.В. Грызлову». А что же касается Пушилина и Дейнего, видимо лишь профессия дипломата помешала ему употребить немецкую поговорку о том, что осёл соловью не товарищ.
Но вернемся к закону. В нем нет правовых норм относительно урегулирования конфликта, но к нему и к предшествующим постановлениям о российской агрессии надо отнестись как к художественным произведениям, чье назначение понятно, если помнить не столь давний исторический контекст. Предположим, живет в 1970-е некий поэт, который мечтает о независимой Украине. Но в его сборнике стихи, славящие украинский язык, соседствуют со стихами, славящими КПСС, ибо таково в то время условие публикаций в республике. (Так, украинский аналог Вознесенского Иван Драч еще в конце 1970-х начинал сборник стихами, «я верю в партию мою», тогда как ни в России, ни скажем в Грузии или Армении, давно было можно публиковаться без подобных перлов.) Но вот наступает Перестройка и наш поэт решает опубликовать сборник без стихов о партии и дружбе советских народов, зато за строками об украинском языке уже ясны намеки на украинскую независимость. Ведь он видит: обстановка изменилась и власть ему ничего не сделает.
В нашем же случае январское (2015) постановление Верховной Рады, было в немалой степени девальвировано заключенными через пару недель Минскими соглашениями, а апрельское - начатым летом того же года процессом конституционной реформы с отсылочной нормой об особом статусе Донбасса. Этот процесс в итоге кончился ничем, да и вообще оба этих шага -- куда меньшие уступки, чем идеологические компромиссы вышеупомянутого поэта. Но при всех этих различиях закон важен как средство политического зондажа и фиксации изменения обстановки.
Он не для того написан, чтобы определить, что можно и что нельзя отдельным гражданам и государственным институтам. Он создан, чтобы показать, что может теперь безбоязненно декларировать Украина. Рабочая гипотеза Киева такова -- примем этот закон, и никто нам за него ничего не сделает, как ничего не сделали и когда запрещали «Одноклассники», георгиевскую ленточку, вводили блокаду Донбасса и т.п. И в цепочке таких актов, закон однозначно политически выгоден для Украины. Он показывает ее обществу: Киев владеет инициативой, и значит, конфликт в конце концов завершится на украинских условиях.
Да в ходе обсуждения закона и депутаты от «Оппоблока» и украинские эксперты от условной «партии мира» с жаром утверждали, что закон нельзя принимать, поскольку он мешает и США в переговорах на уровне Волкер-Сурков, и Берлину и Парижу в «Нормандском формате». На фоне усилившихся западных обвинений Киева в коррупции эти слова приобретали дополнительный вес. Ведь, на Украине среди некоторых экспертов бытует конспирологическая версия о том, что такая критика – недовольство всем курсом нынешнего режима, а не персонами у власти и даже способ заставить Украину выполнять Минские соглашения (в трактовке близкой к российской).
Подобные разговоры казались мне смешными, равно как и реакция ряда российских политиков сразу после принятия закона. «Мы будем настаивать на том, чтобы европейские и международные организации, включая ООН и ОБСЕ, дали свою оценку принятого Верховной Радой неправового и опасного проекта…» -- это член комитета Госдумы по международным делам Сергей Железняк. «Германия и Франция как участники Минского процесса должны дать надлежащую оценку «антиминскому» акту Украины, который в корне переворачивает ситуацию во внутриукраинском урегулировании», - это глава аналогичного комитета СовФеда Константин Косачев. В «Спортлото» писать не предлагали и в Лигу сексуальных реформ тоже. И думаю зря – ведь реакцию этих ведомств как раз сложней спрогнозировать, чем западную.
И уже 19 января стало ясно, что логика авторов закона восторжествовала, а логика «Оппоблока» посрамлена. Так, официальная реакция и Москвы и Донецка и Луганска, не содержит и намека на то, что их отношение к Украине теперь качественно меняется. Значит вся критика закона – это словесная шелуха. Что же касается Запада, то на правительственной пресс-конференции в Берлине сказали, что закон еще изучат, но уже понятно, что «он выразительно нацелен на мирное решение конфликта, а не на эскалацию» (спикер МИД Райнер Брейль), а «Украина -- жертва поддержанной из России агрессии.» и. «несомненно что есть и российские силы на украинской территории» (спикер правительства Штефан Зайберт).
То есть зондаж этим законом у Киева получился. Чего и надо было ожидать, особенно после того, как в последний месяц провалились два зондажа Москвы. Под первым я имею в виду вывод российских военных из Совместного центра контроля и координации в Донбассе 18 декабря из-за нарастающих сложностей, которые им создавала украинская сторона. Ясно, что таким способом Москва хотела прояснить, насколько Запад может и хочет влиять на Киев в вопросе безопасности, которые сам Запад считает приоритетными.
Поначалу показалось, что к России хотят прислушаться. В версии разговора Меркель с Путиным от 21 декабря, выложенной на сайте федерального канцлера говорилось: «Участники диалога были едины в том, что необходимо решить ряд открытых вопросов, чтобы российские военные смогли вернуться в СЦКК». ТО есть в Германии признали что проблема есть и собрались ее решать на уровне диалога помощников лидеров двух стран.
Но не прошло и суток как в Берлине поняли, что хватили лишнего. И на канцлерском сайте 22 декабря появился материал: «Вывод российских советников – ложный сигнал». Такой заголовок – цитата из высказываний заместителя спикера правительства Ульрики Деммер на правительственной пресс-конференции, где она в частности утверждала, что России надо вернуть военных, «ибо этого требует ее ответственность за безопасность СММ ОБСЕ». Слова второстепенной чиновницы в этом материале заняли заметно больше места, чем прошедший накануне разговору Путина с Меркель. После этого, слова о наличии «открытых вопросов» и необходимости переговоров исчезли из лексикона Берлина. Остались призывы к Москве вернуть офицеров в СЦКК, ибо как сказал в Киеве в начале года глава МИД Германии Зигмар Габриэль их вывод не сочетается с российской идеей о миротворческой миссии ООН.
В ходе того же визита, наконец определились и итоги другого российского зондажа -- относительно миротворцев. После разговора Путина с Меркель от 11 сентября Германия не высказывалась о российской концепции этой миссии и лишь 3 января в Киеве Габриэль отверг ее, так как она «превратила бы нынешнюю контактную линию в фактическую границу».
Да, с одной стороны, трудно было ожидать от него согласия. Однако, вспомним, что в 2015-2017 Киев и Запад говорили, что к политическим вопросам нельзя переходить без решения вопросов безопасности в виде, прежде всего прекращения огня. Но при этом ни Германия, ни Франция не предлагали каких-то рычагов установления этого режима. Идею полицейской миссии ОБСЕ, с которой носился Киев, они одобрили лишь в привязке к обеспечению безопасности выборов в Донбассе.
И вот предлагается вариант, понятно, что с точки зрения Берлина не идеальный, но решающий ключевой вопрос безопасности. Раз миротворцы занимают линию соприкосновения значит обе стороны отводят войска. Вследствие отвода перестрелки прекращаются или в худшем случае минимизируются, а значит, снимается препятствие к политическому урегулированию. Ну а во избежание замораживания конфликта можно было предложить, что контингент размещается на ограниченный срок, например год. Впрочем, любой контингент голубых касок размещается, как правило, на год, а затем его мандат продлевается решением Совбеза. То есть, если б Запад счел, что российский формат безрезультатен, миротворцев невозможно было бы оставить. Ибо посредством вето в Совбезе можно не допустить появления голубых касок, но нельзя их мандат продлить, если большинство выступает против.
Следовательно, Европы нынешний формат конфликта (малая интенсивность с периодическими вспышками большей интенсивности) -- явно меньшее зло, чем прекращение гибели людей ценой несколько большей вероятности обособления Донбасса. Следовательно, регулярная гибель как минимум нескольких человек в неделю (как было весь прошлый год) ей нужна. Капли неевропейской крови скрепляют европейские ценности. Ну а закон о «реинтгерации Донбасса» создает атмосферу, в которой подобных скреп будет еще больше.
