Копья, должные преломиться вокруг пресловутого фильма Алексея Учителя, уже переломаны. После премьеры выяснилось, что даже при горячей нелюбви к противникам фильма, защищать его сторонникам нечего. «Несмотря на мой статус адвоката, скажу так: это очень красивый плохой фильм», – пошутил один из VIP-зрителей, адвокат Александр Добровинский.
Пора бы задаться вопросом, что это было и какие из этого могут быть извлечены уроки.
Выводов напрашивается два и внешне, на предвзятый взгляд, они противоречат друг другу. Но так ли это?
Матильдианский вывод первый: если не в создание «Матильды», то в возгонку скандала вокруг неё несомненно был заложен элемент провокации, причём не только художественной и коммерческой, но и политтехнологической. Скандал разжигали, к нему привлекали внимание. Хотя чего уж проще и привычнее для системных СМИ: явление считается нецелесообразным – замолчи его. Но вместо этого предпочли кричать про раскачивание лодки, удар расколом по примирению и прочий экстремизм.
Матильдианский вывод второй: часть общества, резко ответившая симпатизантам фильма, показала себя более здравой, разумной и готовой противостоять провокаторам, нежели симпатизанты.
Разумеется, второй вывод может показаться абсурдным даже сам по себе, вне соотношения с первым. Людей, отзывавшихся о фильме Алексея Учителя нелицеприятно, их противники и сторонние наблюдатели скопом записали в «фанатиков» и «экстремистов». Кому-то вспомнилось слово «черносотенцы», значение которого, впрочем, опять не прояснили. Многих приятно испугали выходки с поджогом кинотеатра неуравновешенным гражданином в Екатеринбурге и обращения от лица какого-то «Христианского государства», сделанные мутным гражданином из Липецка.
Если же допустить, что в скандале было немало от сознательной провокации, то уж тем более – какой разговор может быть о здравомыслии нападавшей, а стало быть, купившейся на провокацию стороны?
Разумеется, при любом общественном ажиотаже на поверхность с обеих сторон выскакивает много людей, порющих откровенную горячку. Но так ли неразумны те, кто был возмущён выходом «Матильды» и требовал каких-то санкций против неё? Оставим даже вопрос о том, уместно ли по-советски относиться к верующим, как к ущербному и вредному меньшинству (при этом особую озабоченность почему-то вызывают именно русские верующие – прочие же несомненно имеют право на национальный колорит и «старинные красивые обычаи»).
Но отчего протесты «матильдофобов» воспринимаются исключительно как проявление религиозного сознания, которое «матильдофилы» раже приравнивают к иррациональному? Отнюдь не обязательно быть ни православным, ни верующим, чтобы полагать пикулевскую «Нечистую силу» или акунинскую «Коронацию» нечистоплотными пасквилями, порочащими, в конечном счёте, не только убиенных исторических деятелей, но и русский народ. Не нужно быть непременно верующим и чтить царскую семью как святых, чтобы возмутиться клюквенным содержанием фильма и тем, что он стал крупнейшим подобным событием в год столетия русской национальной трагедии.
Противники «Матильды» говорят, помимо прочего, и о том, что годовщину февральского путча и октябрьского переворота Россия встретила наступлением защитников «нашей общей истории», т. е. свидетелей красной религии, а либеральная мифология, с ужимками рассказывающая про «проклятую Расею», вновь оказывается лишь ступенькой вниз, ведущей к победе серости красных бантов.
Вот там-то вправду процветает мифологическое, квазирелигиозное сознание:
среди верующих в то, что любой противник революции «мечтает о крепостном праве»;
среди гламурных девушек, умиляющихся честной работе за трудодни;
среди уже стареющих советских акселератов, уверенных, что настоящий богатырский Советский Союз, блестящий до последнего винтика, они не застали;
среди образованцев, которые не задумываются: не сошли бы они сами в 1918 г. за «буржуев», заслуживающих, в лучшем случае, уплотнения?
Именно выступивших против учительской вампуки – пускай не всех, но многих – отличает понимание того, что традиция лево-либерального глума – это и есть главный из явных исторических врагов России, враг подтачивавший её, сбивший на взлёте и продолжающий терзать, не давая подняться.
Не нужно быть верующим, чтобы возмутиться тому, как столетие революции, спровоцированной, в том числе, домыслами и сплетнями, что были направлены против, пожалуй, самого оболганного правителя русской истории, отмечают постановкой, продолжающей традицию этих сплетен.
Не нужно быть верующим, чтобы возмутиться тому, как в очередной раз, хоть в виде руританского водевиля и его рекламы, акунины всех мастей, от кадетов до эсеров, нашёптывают уже растерзанной ими жертве: «Что ж ты не сдался нам сразу? Читал бы свои книжки, фотоаппаратом бы щёлкал – ты же такой же, как мы, только не годен к государственным делам, не годен!..» Даже неверующему неприятно наблюдать картину, как бесы, знакомые по делам 100-150-летней давности, резвятся в новых телах – старые-то были сметены и сгинули, как кони назгулов, когда полувековая мечта тогдашней прогрессивной общественности сбылась и оклеветанный, презираемый ею человек, согласно официальной версии, сдался. Тогда-то и распахнулись настоящие ворота преисподней: сначала одна створка, потом вторая…
Не нужно быть верующим, чтобы возмутиться тому, как вместо осмысления лежащих на поверхности фактов: что ни от какой катастрофы ни февральские путчисты, ни большевики Россию не спасали, а сами в два точка столкнули побеждавшую державу в пропасть, – вместо этого подкрепляется традиция национального предательства и национального самоубийства. Что там граф Прованский и граф д’Артуа – уж кто ничего дурного не забыл и ничему хорошему не научился, так это российская прогрессивная интеллигенция, по-прежнему дающая стране лебядкиных, верховенских и ставрогиных – уже совсем мелких, но много.
Так зачем надо было сводить обсуждение русской катастрофы, упущенных возможностей и возможного выхода (который в любом случае будет реставрацией) к неудавшемуся водевилю о «проблеме пола»? Силы, сегодня именующие себя российским обществом, действительно оказались не готовы к серьёзному обсуждению этого вопроса и с радостью принялись из дискуссии устраивать по-своему целесообразный балаган. Однако силы, которым правильнее называть себя русским обществом, несмотря на разобщённость, невысокий навык дискуссионной культуры, невротическую экзальтацию, засорённость посторонними и подозрительными людьми, сумели ответить, что всё гораздо сложнее и разговор только начинается. Сегодня у нас только 99-я годовщина Компьенского перемирия.
