Итак, каталонский референдум о независимости состоялся. О
его итогах может быть даже не два мнения, а десяток разных. Ясно одно: этот
фарш уже назад не провернуть. Что бы не говорил испанский премьер - а он
говорил, что никакого референдума,
в сущности, не было - референдум был. И стал неотменяемым фактором
европейской политики. Впервые со времён послевоенных разделов в «старой Европе»
на повестку дня встала возможность изменение границ государства. Старого,
приличного государства, самого западного из западных, если говорить о
географии.
Что касается нас с вами, дорогие читатели. Происходящее в Испании – тот самый случай, когда симпатизировать решительно некому. Испанское правительство не сделало ни России, ни русским ровным счётом ничего хорошего, и исправно участвовало во всех антироссийских акциях ЕС, сколько бы их ни было. Каталонские сепаратисты – леваки, и добрых чувств к нам тоже не питают, несмотря на все возможные аналогии с украинской ситуацией. В общем, разводилась жаба с гадюкой, чума что на Мадрид, что на Барселону.
Однако некую пользу из происходящего извлечь всё-таки можно. А именно – наглядно посмотреть, как работают механизмы признания/непризнания в рамках сегодняшнего политического дискурса. И почему какому-нибудь Косово можно стать независимым, а вот ДНР и ЛНР – нисколечки, и даже Карабаху ничего не светит.
Начнём с начала. Существуют два равноуважаемых международных принципа – право наций на самоопределение и право государства на защиту территориальной целостности. Об источниках последнего говорить не приходится – любое государство (даже не в смысле stato, современного регулярного государства, а в смысле polis’а или древней орды) на этом принципе стоит.
Сложнее с первым. Википедия утверждает, что впервые это право было использовано в 1792 году, когда Франция присоединила папские области. Однако политической силой этот принцип стал через полвека, в ходе событий 1848 года, так называемой «Весны Народов», серии революций в европейских странах. Пожалуй, можно считать, что первым политическим документом, основанном на этом принципе, был манифест Ламартина, французского министра иностранных дел в республиканском правительстве Франции. Этот документ был опубликован 5 марта 1848 года и содержал последовательную концепцию признания и защиты прав народов на самоопределение. Что особенно важно – было сформулировано и понятие гуманитарной интервенции в защиту свободы: Франция брала на себя обязательство оказывать помощь «угнетённым национальностям в Европе и за её пределами». Однако на практике республиканская Франция такой помощи никому не оказала, хотя об этом просили все «угнетённые нации» от поляков до ирландцев. Более последовательно действовал Луи Наполеон Бонапарт, который сделал «право наций» одной из основ своей внешней политики. Здесь уже дошло до дела: император Второй Империи оказывал реальную помощь Италии и Пруссии против Австрии, о чём впоследствии пришлось пожалеть. Однако сама модель использования права на самоопределение сохранилась и дожила до Первой мировой войны.
Послевоенное урегулирование 1918-1919 годов было пиком использования принципа самоопределения. По свидетельствам участников послевоенных конференций, аргумент от права народа занимать ту или иную территорию использовался во всех сомнительных случаях. Систематическому игнорированию подвиглись только права немцев - что привело, как известно, ко Второй мировой войне.
Итоги Второй мировой обогатили (если можно так выразиться) европейские регулирующие принципы ещё одним – принципом нерушимости послевоенных границ. То есть: начерченные после последнего раздела Европы границы не должны более смещаться. Однако возможны изменения их статуса, особенно не резкие: границы каких-нибудь «автономных областей» могут стать «республиканскими» (в федерациях), а «республиканские», при определённых условиях – государственными. Примерно тот же подход, но более либеральный, применяется и к неевропейским странам.
Этот негласный, но важный принцип завершил систему представлений о реализации права на самоопределение, дожившую до наших дней. Разберём её в подробностях.
1. Право на самоопределение принадлежит именно нациям.
Под нацией обычно понимается достаточно большая человеческая общность, отличающаяся от других общностей, обитающих в том же государстве. Отличия должны быть значительными: это может быть раса, язык, культура или религия.
Кроме того, эти отличия должны существовать достаточно долго, а сама нация должна жить на данной территории исторически значимое время. Это значит, что ситуации типа «приехали мигранты-мусульмане, поселились компактно, заставили местных принять ислам и теперь требуют отделения» в рамках классического «права на самоопределение» не проходят. Впрочем, классическая схема была сломана косовским прецедентом: теперь любой сброд, сумевший заселить часть территории суверенного государства, имеет шанс от него отделиться.
2. Право на самоопределение является необходимым, но недостаточным для того, чтобы какая-либо нация могла им воспользоваться.
Для этого нужны некие дополнительные обстоятельства, правовые и фактические.
2а. Правовые обстоятельства состоят в тех возможностях, которые предоставляются законами государства.
Например, если государство является (с правовой точки зрения) рыхлой конфедерацией, части которой имеют право на самоопределение вплоть до отделения (как СССР), то право на самоопределение реализуется легко: достаточно руководству части конфедерации воспользоваться этим правом.
Несколько сложнее ситуация, когда в законах права на отделения нет, но государство представляет собой федерацию. Однако и в этом случае возможны манипуляции с законами. Так, если входящие в федерацию единицы имеют признаки государств (допустим, конституции), то в случае слабости центра возможен квазизаконный путь самоопределения. Например, Словения отделилась от Югославии в несколько этапов, каждый из которых был вполне законным – сперва словенский парламент изменил конституцию республики, где было указано, что Словения находится в составе Югославии «на основе права словенского народа на самоопределение вплоть до отделения», потом власти подчинили себе вооружённые силы, потом – принята декларация независимости, потом перестала выплачивать налоги центру, и наконец – объявила референдум, на котором подавляющее большинство высказалось за независимость.
Хуже всего дело обстоит с правовыми основаниями отделения от унитарных государств. Но и здесь имеются лазейки: например, резкий переход от федеративного устройства страны к унитарному сохраняет память о старых границах и заодно является хорошим поводом для начала сепаратистской кампании. Классический пример – отделение Эритреи от Эфиопии: решение императора Хайле Селассие упразднить федерацию (1962) стимулировало процесс отделения провинции.
2б. Фактические обстоятельства в общем случае описываются словом «угнетение».
Оно должно касаться существенных вопросов – то есть быть расовым, языковым, культурным или религиозным. Важно также, чтобы оно исходило от правительства страны или явно поддерживалось таковым.
Впрочем, тут всё зависит от уровня угнетения. Например, при переходе к физическому насилию (грубо говоря, погромам или геноциду) уже неважно, поощряет ли правительство такие действия или просто не может их прекратить. Важен сам факт – насилие имеет место, и законная власть не справляется с задачей его прекращения.
В общем, можно сказать – если отделение территории РЕШАЕТ КАКУЮ-ТО ПРОБЛЕМУ (с точки зрения международного сообщества, разумеется), то международное сообщество, как минимум, рассмотрит подобный вариант.
3. Крайне желательно, чтобы у плана независимости какого-либо народа имелся внешний спонсор.
Чаще всего этот спонсор исторически связан с населением самоопределяющегося региона, как правило – составом населения. Например, спонсор независимого Косова – Албания, спонсор Нагорного Карабаха – Армения, спонсор Северного Кипра – Турция и т.п.
3а. Кроме собственно спонсора, весьма желательно наличие одного или нескольких внешних покровителей, содействующих самоопределению из каких-то своих соображений. В настоящее время таким покровителем чаще всего оказывается США: с гипердержавой шутки плохи, и если уж она кого-то желает освободить, лучше в эти дела не лезть. Однако не стоит думать, что американцы «что хотят, то и творят». Обычно они стремятся обеспечить своим действиям максимальную поддержку «мирового сообщества». С другой стороны, они способны оказать гуманитарную помощь свободолюбивому народу - в т.ч. в виде гуманитарной интервенции, о чём см. выше.
4. Главным критерием успешности акта самоопределения является признание нового государства государствами-членами ООН. При этом упорство нескольких сильных государств может тормозить ситуацию десятилетиями, оставляя новое государство непризнанным/полупризнанным и блокируя для него многие возможности.
Теперь рассмотрим внутренние причины, стимулирующие самоопределение в современном мире.
1. Бедные и слабые не хотят самоопределяться. Самоопределяться хотят сильные и богатые – или те, кто считает себя таковыми.
Это, если подумать, вполне логично. Для бедного и слабого региона (и народа, его населяющего) пребывание в составе большой страны – ресурс, а не ограничение. Для населения раскормленного, богатого региона подчинение внешней силе кажется стеснительным и унизительным. Стоит добавить, что население, как правило, не понимает, почему живёт так хорошо (или так плохо) – так что вложения центра в регионы только способствуют желанию отделиться.
Хорошим примером является история советского сепаратизма. Самые раскормленные регионы – Прибалтика и Закавказье – были одновременно и самыми антисоветски настроенными. Прибалты не считали русских за людей, грузины и армяне, в общем, тоже. Распад СССР начался, если кто помнит, именно с Прибалтики – самой благополучной и «культурной» части СССР. Точно так же, самая раскормленная часть Украины – «западенщина» - была главным источником украинского национализма. Прекрасно жила Молдавия – за что отплатила русскими погромами. Непомерно высокий уровень жизни советских таджиков был оплачен тем же самым. А вот Средняя Азия, уровень жизни которой, несмотря на гигантские вливания, не был столь высоким, до последнего пыталась остаться в составе Союза.
Ещё один пример – югославское Косово, которое получало гигантские дотации из федерального центра (с 1970-х – основной получатель кредитов от Белграда). Албанские бездельники и преступники воспринимали эту дань само собой разумеющейся, а сербов (которые за всё платили) воспринимали как недочеловеков, которых можно и нужно бить, насиловать, грабить и убивать.
С другой стороны, возьмём сепаратистские движения в богатейшей стране мира – США. Мы видим ту же закономерность: сепаратисты в заметных количествах имеются в Калифорнии (богатейшем штате Америки) и в Техасе (тоже не бедном).
2. Если желание самоопределиться охватывает бедный регион, это, как правило, указывает на наличие внешнего спонсора.
Ещё римляне знали: нищую провинцию можно взбунтовать, если там появится человек с мешком денег. Именно поэтому уровень жизни провинции нельзя ронять до полной и беспросветной нищеты. Нужно выдерживать некий разумный баланс.
Хороший пример – Италия. Благодаря предусмотрительной политике итальянского правительства, не ставшего вкладывать средства в мафиозный юг страны, но не допускающего слишком сильного отрыва по уровню жизни. В результате, что бы там не чувствовали южные итальянцы к северным, серьёзного сепаратизма там нет. Зато появился сепаратизм в Северной Италии, богатой и промышленно развитой.
Ситуация осложняется, когда появляется внешний спонсор. Как правило, это страна или коалиция стран, желающих нанести вред своему конкуренту и поощряющих сепаратистские движения на её территории. Здесь вступает в силу ещё один фактор – наличие сильной диаспоры, которая и сама является спонсором сепаратистов, и лоббирует их интересы за рубежами страны. Классическим примером является история Ирландии. Англичане мастерски проводили политику управления Ирландией через поддержание нищеты и голода. Однако у британцев всегда было много врагов, которые готовы были поддержать ирландское движение. Так, весьма значительную роль в отделении Ирландии сыграла ирландская диаспора в США, как и само стремление бывшей колонии ослабить бывшую метрополию.
Впрочем, наличие диаспоры не обязательно. Так, Эритрея добилась независимости от Эфиопии, не имея существенных рычагов давления на Западе. Однако на международном уровне было принято решение отрезать Эфиопию от моря, что могло быть обеспечено только предоставлением независимости Эритрее. При этом правительство Эритреи в настоящее время считается одним из худших в мире (sic!), экономическое положение страны чудовищно, а о каких-либо правах человека нет и речи. Но это никого не волнует.
3. Третьим по значимости фактором самоопределения является желание региональных элит повысить свой статус. «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме».
Интересным и поучительным в этом смысле стал «бархатный развод» Чехии и Словакии. Как показали данные опроса, проведённого незадолго до сепарации, ни чехи, ни словаки не хотели разделения. Опрос, проведённый через десять лет, в 2002 году, также показал, что население обеих частей федерации было против сепарации (60% признались, что были противниками распада). Однако словацкий политикум и ряд значимых политических деятелей этого хотели. Спонсором проекта выступали европейские структуры, считавшие, что интегрировать Чехословакии по частям проще и выгоднее, чем целиком. Потребовалась игра на уровне элит (например, «война эмблем» и «дефисная война»), чтобы добиться нужного результата.
Стоит упомянуть и факторы, мешающие самоопределению.
1. Наличие на самоопределяющейся территории значительных анклавов населения, не желающего или опасающегося сепарации.
Классический пример – та же Ирландия. Освобождение всего острова не состоялось, поскольку проживающие в Ольстере протестанты не желали отделения. Более того, они сформировали собственные вооружённые силы, противостоящие Ирландской республиканской армии, которые оказались достаточно эффективными.
С другой стороны, само по себе наличие недовольных групп не является непреодолимым препятствием на пути самоопределения народа: достаточно убить или изгнать этих недовольных. Так, новые государства, образовавшиеся при распаде СССР, активно практиковали этнические чистки в отношении русских. Русских лишали прав, изгоняли, насиловали и убивали везде – от Таджикистана до Молдовы. Это оказалось крайне эффективным средством строительства мононациональных государств.
2. Аналогичную роль может сыграть часть населения отделяющегося региона, сама желающая самоопределения и не намеренная жить в национальном государстве другого народа.
Классическим примером является Грузия. Наличие в её составе Абхазии и Южной Осетии было для грузин вопросом национального престижа. При этом было понятно и то, что в случае отделения от СССР этот вопрос встанет (что и произошло). Политика грузинских националистов, в особенности Звияда Гамсахурдия, пытавшегося решить этот вопрос силой, стала причиной нескольких войн (в т.ч. гражданской), установления режима Шеварднадзе и фактической потери территорий. Аналогичные последствия имела попытка Саакашвили решить тот же вопрос теми же методами.
3. Неблагоприятная международная обстановка. Так, в случае покровительства международного сообщества стране, страдающей от сепаратизма, могут простить любые методы по его подавлению, включая геноцид. Примеры приводить не будем, чтобы не вызывать лишние споры.
В таком случае – каковы перспективы Барселоны?
По сумме факторов мы должны признать: они достаточно благоприятны, но не сейчас, а в перспективе.
1. Каталония – «регион-донор», это развитая и экономически состоятельная часть Испании. Каталонцы живут достаточно хорошо, чтобы думать, что без испанских налогов они заживут ещё лучше.
2. В Каталонии нет ничего похожего на протестантов Ирландии: это достаточно сплочённый регион.
3. Региональные элиты считают, что Мадрид не пускает их выше регионального уровня – и не прочь обрести более высокий статус.
4. У любых сепаратистских движений в Европе есть мощный спонсор – это ЕС, «брюссельская власть». Ей гораздо удобнее и выгоднее иметь дело не с национальными государствами, а с отдельными регионами, видящими в Брюсселе покровителя и заступника. Но это нельзя демонстрировать явно – так как это может привести к выходу национальных государств из ЕС и многим другим проблемам. Тут нужна постепенность. Поэтому публичные фигуры ЕС ни в коем случае не должны прямо поддерживать референдум. Их задача на сегодняшний день – выражать озабоченность «применением силы» и т.п.
Разумеется, руководство Испании это тоже понимает – и старается пройти по лезвию бритвы: ни в коем случае не показывать слабость, но и не вести воинственные речи.
В подобных ситуациях слова должны быть мягче, чем дела. Нужно больно бить сепаратистов и при этом говорить о гуманности и диалоге.
В целом: у Каталонии есть шансы. Как она ими распорядится – время покажет.
