У нас любят болеть за иностранные футбольные команды. Красивые люди, звучные фамилии, яркая игра, солидная история успеха. Одним нравится «Барселона», другим - мадридский «Реал».
Благодаря каталонскому референдуму о независимости наши политические болельщики также получили возможность рассчитаться на мадридцев и барселонцев – и охотно ею воспользовались.
В каталонской столице российские туристы бывают чаще, называют ее нежно, как кошку: Барса, Барсочка. Жемчужина у моря, смесь питерского культурного снобизма и одесского хитрованства. Вечный карнавал на бульваре Рамбла. Ах, Саграда Фамилиа! Ах, парк Гуэль! Антонио Гауди, Жоан Миро, Сальвадор Дали. И, конечно, символичный Колумб (не работы Церетели): отсюда начался путь Европы в Новый Свет.
В отличие от космополитичной Барсы, Мадрид воспринимается как город для своих. «Испанский город», как говорил генерал Чарнота, хотя насчет дыры он был неправ. Имперская столица. Инквизиция и мрачный король Филипп II. Эль Греко и Веласкес. Величественный и неуютный дух национальной истории.
Но не меньшее значение, чем культурные ориентиры, имеет отношение к сепаратизму как таковому. Каталонцы – они сепаратисты как кто? Если как Донбасс, то это одно. Если как Чечня 90-х – другое.
Референдум, прошедший 1 октября в Каталонии, в самом деле очень похож на донбасский референдум в мае 2014 года. И в том, и в другом случае центральная власть объявила голосование незаконным (и формально была права), а ее силовые структуры активно мешали его проведению (хотя до полномасштабной войсковой операции цивилизованные испанцы, понятное дело, не дошли). И в том, и в другом случае за независимость проголосовало около 90% граждан, пришедших на участки, и в то же время явка была невысока (в Каталонии – порядка двух пятых от списочного состава избирателей). И в том, и в другом случае есть внешняя сила (ЕС и Россия, соответственно), к которой апеллируют сепаратисты и которая демонстрирует уклончивую реакцию, не признавая ни итоги референдума, ни адекватность действий центральной власти.
Значит ли это, что стоит руководствоваться принципом «болел за Донецк – болей и за Барселону»?
Вряд ли все так просто. Действия и движения, которые в техническом, юридическом и медийном плане выглядят одинаково, могут иметь различный смысл. И дело тут не только в двойных стандартах, которые, разумеется, будут применяться всегда, когда это выгодно сильному.
Наши патриоты вообще склонны увлекаться любыми западными политиками и движениями, которые стремятся «смазать карту будня». Хоть какая, а все же движуха. Хоть какой-то, но шанс обрести союзников. И ничего, что «русский трампизм» до обидного быстро провалился, взорвался, как ракета на старте. Остается надежда на Европу, на европейских консерваторов, националистов, традиционалистов, евроскептиков.
Некоторые из них в самом деле изображают друзей России и даже числятся в своих странах агентами Москвы. Как поведут себя Марин Ле Пен или недавно прогремевшая на немецких выборах «Альтернатива для Германии», когда придут к власти, мы не знаем и, возможно, никогда не узнаем. Но, по крайней мере, идейная база этих сил понятна и однозначна: «нет» мигрантам», «да» традиционным христианских ценностям, «нет» всесилию бездушной евробюрократии, «да» уютному, человечному национальному государству.
Ничего подобного про каталонских сепаратистов мы сказать не может. Это движение вообще выглядит достаточно парадоксально.
С одной стороны, каталонцы, как минимум по своему языку, наследуют окситанской цивилизации, некогда процветавшей по обе стороны от Пиренеев. Окситания, страна языка «ок» (именно OC, то есть «ДА», сказало на референдуме 90% участников) – это, как и Бургундия, неспетая песня Европы. Земля трубадуров, родина европейской поэзии, зона распространения загадочной секты катаров. Именно борьба с катарами, послужившая поводом для первого внутриевропейского крестового похода, поставила крест на политической самостоятельности Окситании.
Было это в первой половине XIII века – иными словами, каталонский сепаратизм актуализирует самые древние линии политического и этнического раскола в Европе, которые, казалось бы, были давным-давно размыты, затерты, завалены обломками последующих исторических катастроф. Об этом говорят и границы континентальной Испании, которые не менялись уже несколько столетий, после окончательного развода с Португалией, в то время как Эльзас и Лотарингия переходили от Франции к Германии и обратно, Польша делилась и кочевала по карте, а новые государства возникали под знакомыми (как Италия) или доселе неслыханными (как Бельгия) именами.
Но если с этой, ретроспективной точки зрения независимая Каталония предстает как радикальный проект националистической реконструкции, сравнимый с восстановлением государства Израиль, то по своим взглядам на современность и планам на будущее националистически настроенные каталонцы не консерваторы, не традиционалисты и совершенно не евроскептики.
К Испании они относятся не как Донбасс к Украине, а скорее как Украина к России. Украина, как мы не раз слышали – «це Европа». Поскольку Испания – сама по себе Европа, можно сказать, что Каталония – «Европа-Европа». Исходя из этого, мы можем представить, как должна выглядеть остальная Испания из Барселоны. Это паразитическая мадридская бюрократия с ее имперскими замашками. Это условная «Ламанча», которая от Сервантеса до Альмодовара символизирует испанскую «деревню Гадюкино». Это Андалусия, до сих пор не оправившаяся от последствий монголо-татарского (пардон, арабско-берберского) ига. Это какая-то далекая северная Галисия на берегу холодного моря. Спрашивается, зачем богатая, процветающая Каталония должна кормить всю эту отсталую ораву?
Учитывая, что Мадрид никак не притесняет ни язык каталонцев (который, кстати, имеет официальный статус также и в Валенсии, и на Балеарских островах), ни их культуру, ни, разумеется, их футбол, можно сказать, что каталонский национализм имеет чисто коммерческую природу: богатые хотят жить еще богаче, а бедных как-нибудь Господь пропитает. Никаких высоких идей за этим движением не стоит, так что и со стороны сочувствовать тут нечему. Сельские куркули хотят разбить новый цветник и взять на откорм вдвое больше поросят – вот и вся индепенденция.
Парадокс еще и вот в чем: Каталония хочет «в Европу без посредников», но в случае признания независимости будет вынуждена заново проходить процедуру приема в ЕС. В любом случае решение сейчас за ЕС. Разумеется, единая Европа не станет открыто признавать результаты референдума, но если она начнет хотя бы методично пинать Мадрид за избыточное применение силы, как это было в свое время в случае Януковича, то каталонцы уже будут премного довольны. Медийный образ референдума – в их пользу; кровь на лицах и одежде, кадры с избиваемыми людьми – сейчас их главное оружие.
Принять такое решение будет непросто. Очевидно, что успех каталонцев способен запустить цепную реакцию, актуализировав и другие линии разлома, в том числе и основательно подзабытые. С одной стороны, «новые европейские государства», никогда не существовавшие вне ЕС и полностью обязанные ЕС своим возникновением, были бы выгодны евробюрократии, как выгодно ей и новое европейское население, лишенное опыта жизни в Европе наций. С другой стороны, переход от Европы наций к «Европе регионов» - не что иное как управляемый кризис, и непонятно, хватит ли правящим элитам компетентности для действенного управления им.
Что же касается сторонников единой Испании, то именно коммерческий характер каталонского сепаратизма дает им шанс. Люди, сражающиеся за веру, за язык, за могилы предков, готовы пойти на многое. Люди, ищущие от сытой жизни жизнь еще более сытую, далеко пойти не готовы. Когда такой народ един, он победим – и лукавят те, кто говорит обратное.
