16 мая прошлого года Эммануэль Макрон анонсировал участие в президентских выборах, презентовав свою книгу под названием «Революция». Через 7 месяцев и два дня можно констатировать, что в известном смысле революция совершилась. Ведь кандидаты партии «Вперед, республика!» завоевали в Национальном собрании 308 мест из 577. А с учетом союзников из Демократического движения, с которыми предварительно разделили округа, президентское большинство составит 350 мандатов. Такого еще 2-3 месяца назад никто не ожидал. Хотя Макрон был бесспорным лидером гонки, предполагалось, что и став президентом, он будет вынужден сосуществовать с парламентом, где большинство окажется у традиционных сил. И уже в ходе парламентской кампании, опросы с одной стороны выводили партию Макрона на первое место, но с другой стороны фиксировали, что большинство французов – против президентского большинства в парламенте.
Однако в итоге выборы принесли ей победу и уникально обновили французский депутатский корпус. Среди депутатов, избранных от президентской партии, меньше двух десятков заседало в прошлых созывах парламента (в основном в составе левых фракций). А выход на политическую сцену множества новых лиц – это конечно свойственно революциям. Но другая черта революций -- активность народных масс, а эти выборы были отмечены исключительной пассивностью избирателей.
В первом туре впервые участвовало меньше половины электората (48,7% против 57,2% в 2012). Во втором явка снизилась до 42,6%. Это и новый абсолютный рекорд, и рекорд снижения явки между турами. А МВД Франции на официальном сайте выборов неизменно указывает и процент голосов каждой партии от общего числа избирателей. И здесь у президентского большинства оказывается лишь 18,9% -- в полтора раза меньше, чем было у большинства под Саркози и Олланда. То есть не желающие полного торжества Макрона либо 1)предпочли остаться дома и не мешать его партии победить (то ли из смирения перед неизбежностью то ли потому что желание стабильности оказалось в конце концов сильнее), либо 2) во втором туре голосовали за кандидатов этой партии как за меньшее зло. Ведь приверженцам традиционных сил трудно поддержать кандидатов от «Нацфронта», сторонникам левых – республиканцев и т.д.
Однако главная черта революций – не новые лица во власти, а торжество новых идей, которые меняют страну. На сайте «Вперед, республика!» можно было ознакомиться со всеми кандидатами партии на парламентских выборах, которые там делились на две группы – выходцы из политической среды и выходцы из гражданского общества. Последние составляют большинство. О каждом кандидате весьма подробная справка, написанная от первого лица. Но она сводится к изложению биографии – нет никаких программных позиций ни в масштабах округа, ни в масштабе страны. Впрочем, некоторые кандидаты лица широко известные, например социолог Жан Виар из Центра политических исследований (Sciences Po) . Он отстаивает либеральную миграционную политику, считая, что она усиливает позиции страны в процессе глобализации. По его мнению число мигрантов во Франции остается стабильным в течение десятилетий, а сейчас проблема лишь в том, что, в стране не смогли найти легитимного места для ислама.
Правда, Виар вышедший во второй тур с 12%-м отрывом, в итоге сенсационно проиграл республиканскому кандидату. А о верности его мнения конечно можно спорить. Но главное, что оно политкорректно и общепринято во французском истеблишменте, по крайней мере, в его преобладающем, глобалистском сегменте. А нового в нем ничего нет. Как нет ничего нового и в намерении президента Франции соединить левизну и либерализм. В Америке оба понятия давно соединились. Один из примеров Обама, который. как известно, поддержал Макрона еще в ходе выборов.
Но почему надо думать, что приход гражданского общества во власть должен означать именно новые идеи? Конечно, как говорит анекдот, в определенных заведениях надо не кровати переставлять, а девочек менять. Однако смена девочек никак не меняет характер этих заведений.
Так и обилие новых людей в национальном собрании. Не изменит характер французского глобализма. Ведь выходцы из гражданского общества -- это обычно лишь новые лица, которые высказывают расхожие и вполне истеблишменте идеи, только делают это более умело и свежо, чем политики приевшиеся. Так обстоит дело и на Украине, где в Раду по нескольким партспискам вошло немало общественных активистов. Их межфракционную группу «Еврооптимисты» Михаил Погребинский правомерно называл «фракцией американского посольства». При этом их убежденность в правоте глобализма вполне искренна, и гранты, которые получали многие из них до парламентской карьеры, были н причиной, а следствием этой убежденности. Но будь у этих активистов такой процент мандатов в Раде как у партии Макрона в Нацсобрании, наверняка не было бы никаких Минских соглашений, а масштаб войны в Донбассе оказался бы гораздо больше.
Кстати и в самой президентской программе нового хозяина Елисейского дворца немало популизма того толка, который имеет успех на Украине: сокращение количества депутатов, ограничение срока их пребывания в парламенте, облегчение привлечения парламентариев к ответственности, борьба с политической коррупцией и т.п. И за исполнение этой части программы Макрон уже взялся. Главной темой прошедшего под его председательством заседания правительства 14 июня был законопроект «О восстановлении доверия к публичным действиям», который предполагает заметно большую прозрачность деятельности власти и политической жизни вообще. Причем, как видно из отчета об этом заседании на сайте Елисейского дворца, законом дело не ограничится. На повестке дня и изменения конституции, о которых, однако, не говорилось подробно.
Многие из этих инициатив Макрона действительно важны, однако никакие антикоррупционные меры не могут сделать неверный вектор политического развития верным. Однако неясно, как будет (и будет ли) реализовываться его амбициозная программа реформы ЕС, о которой я уже писал. Может больше определенности внесет саммит Европейского совета, который состоится на днях и станет первым заседанием такого рода с участием Макрона.
Пока же самым большим публичным выступлением главы Франции является его речь в Орадур-сюр-Глан 10 июня на церемонии посвященной годовщине сожжения эсэсовцами этой деревни. Конечно, характер мероприятия не располагал к изложению внешнеполитической программы, но немало интересных моментов в речи было. Так, Макрон говорил, что вспоминает в этот день слова Миттерана, Ширака и Олланда. Да этих своих предшественников он наблюдал лично. Но не примечательно ли отсутствие в этом списке Шарля де Голля? Да, он умер за 7 лет до рождения Макрона, но сразу после войны именно по инициативе де Голля (тогда премьера) и было решено сохранить как память руины сожженного Орадура, построив новую деревню неподалеку. А главное, с этим именем связано и причисление Франции к державам-победителям второй мировой.
Но отсутствие упоминаний о создателе пятой республики видимо означает и отношение Макрона к самостоятельной внешней политике генерала, отмеченной особыми связями с Россией. И о победе в той войне президент Франции сейчас ничего не сказал. Что же до семей павших в Орадуре, то они, согласно Макрону, «давно простили» (кого – своих палачей или просто Германию – в речи не уточнено). Конечно «сначала должно было свершиться правосудие», но затем они простили.
«Мир нестабилен и опасен. Он был таким в 1944-м и сегодня является таковым. Варварство меняется, но его суть остается неизменной»… говорил Макрон в Орадуре. Но какое именно варварство имелось в виду? Батальон «Азов», чьей эмблема совпадает с эмблемой сжигавшей «Орадур» 2-й дивизии СС «Дас Райх»? Не думаю. Во Франции просто не знают об этом тождестве. Зато, согласно появившимся в конце мая данным опроса центра Пью, 45% французов считают «силу и влияние России» очень серьезной угрозой, 39% --не слишком серьезной и лишь 14% вовсе не угрозой. А это значит, что «российскую угрозу» они ощущают больше, чем немцы и англичане и чуть меньше чем американцы.
Согласно тому же опросу, 53% французов считают, что их страна должна вступить в военный конфликт, если Россия нападет на какую-либо из соседних стран, входящих в НАТО. Два года назад таковых было на 10% меньше. В желании повоевать ради восточноевропейцев французы превосходят (из стран охваченных исследованием) и немцев, и испанцев и британцев, правда уступают обоим заокеанским членам НАТО, а также полякам и голландцам (у последних рекордные 72%).
Конечно, трудно представить Францию идущей на прямую конфронтацию с Россией. Но бесспорно, тема российской угрозы будет использоваться как один из аргументов в пользу углубления евроинтеграции, задекларированной Макроном. А в реализации его предвыборных инициатив нуждаются и другие европейские глобалисты. Ведь хотя Франция -- вторая держава ЕС после Германии, паневропейские идеи выгодней продвигать именно как идущие из Парижа (даже если их на деле выработают в Берлине). Ведь так не будет ассоциаций с еще памятной германской экспансией. Ну а об экспансии наполеоновской уже позабыли.
Однако проблема евроинициатив Макрона -- это не только проблема преодоления разнородности нынешнего ЕС и влияния евроскептиков. Это проблема экономических реформ в самой Франции. Ведь согласно утечкам информации о встрече французского президента и германского канцлера, Ангела Меркель совсем не в восторге от идей Макрона об общих для еврозоны бюджете, парламенте и министерстве экономики и финансов. Ибо в нынешних обстоятельствах это объединение будет означать взятие на себя Берлином долгов Парижа, который в последние годы не раз превышал предел дефицита бюджета для стран еврозоны (3% от ВВП).
Значит, Франции сперва надо провести непопулярные реформы, а затем становиться авангардом евроинтеграции. Но эти реформы необходимо как можно хитрее продать обществу, не раз прибегавшему к очень активным социальным протестам. А ссылок на российскую угрозу, непредсказуемость трамповской Америки или рост влияния Китая здесь явно недостаточно. И популистские инициативы Макрона, о которых шла речь выше, это видимо артподготовка к наступлению на социальное государство. Французам будет предложено заплатить за демонтаж этого государству прозрачностью финансирования партий, большей ответственностью депутатов и чиновников и тому подобными вещами. Ведь бесспорно призывы к жесткой экономии покажутся убедительней и оправданней, когда будут идти от государства, которое демонстрирует самоочищение и контроль над своими представителями.
То есть сущность объединения либерализма и левизны по Макрону видимо заключается в том, что француз, потеряв работу и получая более скромное, чем сейчас пособие, в итоге все равно должен быть доволен. Ведь этот безработный сможет прочитать как депутаты и партии тратят свои деньги, а главное будет знать, что в стране невозможна новая Пенелопа Фийон, фиктивно трудоустроенной влиятельным мужем. Поэтому надо считать достаточной такую компенсацию за временные трудности. Даже если нет ничего более постоянного, чем временное.
