Среди комментаторов нового
документа почему-то совсем не видно тех, кто говорит о его значимости в
нынешнем мировом контексте. Документы читать важно и полезно, потому что они
представляют собой не просто набор букв, постучавшихся в голову среднему сотруднику
департамента внешнеполитического планирования МИДа. Концепции внешней политики
(КВП), национальной безопасности, информационной безопасности отражают не
просто баланс сил внутри российских властных институтов, но и объясняют городу
и миру сухим языком бюрократии «что там у россиян?» в головах на тему
мироустройства. При этом повышенное внимание к документам иногда вредит.
Реальный взгляд на российскую внешнюю политику и понимание российским
руководством национальных интересов должен убедить: в случае прямой угрозы
национальной безопасности в том виде, в котором понимает её Кремль, все
красивые слова о примате права, уважении к суверенитету других государств,
неприменении силы и прочие ссылки на главенствующую роль ООН остаются на
бумаге. ВДД грузятся в чрева Ил-76, а буряты садятся в Т-72Б3. В общем, читая
документы, «не смешите мои Искандеры».
И старая, и новая версия КВП состоят из 5 разделов, но в 2016 году авторы были чуть более многословны: 8411 слов против 8263 в 2013 году. 82 и 80 раз, соответственно, был упомянут мир (во всех коннотациях), 35 и 37 раз – ООН. России в 2016 году оказалось больше: 226 упоминаний слов с основой «росси…» против 208, а о США писали столько же: 6 против 8, но сюда же добавим 11 «америк…» в 2016 году и 9 в 2013. В обеих версиях было три Китая, но 2013 году 31 раз упоминались слова «европ…» - на 8 больше, чем в 2016. 12 раз в нынешней версии говорится об СНГ, 16 – в предыдущей. В 2013 году совсем не было Сирии, в 2016 их оказалось целых четыре, правда, все в отдельном (93) пункте, специально посвящённом ей. Украина упомянута единожды в обеих версиях, но в 2016 году говорится ещё и о «внутриукраинском конфликте». Вообще в 2016 году в документе есть 15 «конфликтов» и 2 напряжённости, одна из которых вполне конкретная – на Корейском полуострове. Слово «война» употребляется в тексте 4 раза, три из которых с предикатом «Вторая мировая». В 2013 году 2 «войны», 2 напряжённости (в этот раз без Корей) и 14 «конфликтов». 16 раз в предыдущей версии говорилось о «терроре», в нынешней – 35. «Переговоров» в 2016 – 6, в 2013 – на одни меньше.
Если сравнивать построчно первые разделы, посвящённые общим положениям, можно констатировать, что они почти не изменились. Например, исчез абзац, за который на любом экзамене по международным отношениям студент бы получил выговор от преподавателя за большое количество «воды»: «Стремительное ускорение глобальных процессов в первом десятилетии XXI века, усиление новых тенденций в мировом развитии требуют по-новому взглянуть на ключевые направления динамично меняющейся ситуации в мире, переосмыслить приоритеты внешней политики России с учетом ее возросшей ответственности за формирование международной повестки дня». Добавился ранее отсутствующий пункт про СМИ: «укрепление позиций российских средств массовой информации и массовых коммуникаций в глобальном информационном пространстве и доведение до широких кругов мировой общественности российской точки зрения на международные процессы» - теперь это одна из задач, на решение которой направлена внешнеполитическая деятельность государства. В 2013 году СМИ упоминаются дважды, в 2016 – четырежды. Наверное, правозащитники расстроятся из-за того, что из новой версии документа исчезли слова «В соответствии с высшим приоритетом национальной безопасности - обеспечением защищенности личности, общества…». Теперь они заменены на «В целях обеспечения национальных интересов и реализации стратегических национальных приоритетов…». И то, и другое – о цели, которой посвящена внешняя политика государства.
Второй раздел «Современный мир и внешняя политика Российской Федерации» в 2013 году начинался пассажем о мировом финансовом кризисе. Буква в букву осталась фраза «Происходит рассредоточение мирового потенциала силы и развития, его смещение в Азиатско-Тихоокеанский регион», к которой добавили известия о том, что «сокращаются возможности исторического Запада доминировать в мировой экономике и политике». Появился принципиально новый абзац про «мягкую силу»: «Неотъемлемой составляющей современной международной политики становится использование для решения внешнеполитических задач инструментов "мягкой силы", прежде всего возможностей гражданского общества, информационно-коммуникационных, гуманитарных и других методов и технологий, в дополнение к традиционным дипломатическим методам», хотя пока ни МИД, ни Кремль не умеют использовать этот инструмент (отдельные эффективные проявления по типу Фонда Горчакова – пока, скорее, образ желаемого завтра, чем системная реальность). Если в предыдущей версии, в два раза меньше нынешней упоминавшей терроризм, у мирового зла не было названия, то теперь уже 15 пункт документа упоминает «Исламское государство», которое подняло «насилие на невиданный уровень жестокости».
Третий раздел «Приоритеты Российской Федерации в решении глобальных проблем» в обоих документах начинается с подчёркивания важности и незыблемости роли ООН как мирового арбитра. Первый пункт в абзаце про его укрепление («обеспечение незыблемости ключевых положений и принципов Устава ООН») дополнен в 2016 году строчками «в том числе относящихся к итогам Второй мировой войны и действиям, предпринятым или санкционированным в результате Второй мировой войны несущими ответственность за такие действия правительствами». 62 слова о необходимости сохранения статуса СБ ООН из 2013 года повторены точь-в-точь. В отношении взаимодействия с блоками будущее («Россия будет наращивать») сменилось настоящим («Россия наращивает»). Сами блоки сохранили иерархию: «Группа двадцати», БРИКС, ШОС, РИК с той разницей, что следовавшая за БРИКС «Группа восьми» из документа-2016 исчезла. Знаменательная смена прилагательных состоялась в подразделе «Укрепление международной безопасности»: договору с США о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений Россия придаёт теперь «важное», а не «приоритетное» значение. Кроме того, Россия больше не «выступает за создание глобального режима ракетного нераспространения на основе юридически обязывающей договоренности и за придание глобального характера обязательствам по Договору между СССР и США о ликвидации их ракет средней дальности и меньшей дальности».
Иерархия региональных приоритетов – четвёртый раздел – изменился не сильно. На первом месте по традиции СНГ. Но если в 2013 году документ сразу рассказывал, как именно страна выстраивает отношения с партнёрами по Содружеству, то в 2016 он, после СНГ, тут же стремится упомянуть Союзное государство с Белоруссией («стратегическое взаимодействие в целях развития интеграционных процессов во всех сферах»), потом ЕАЭС («ключевая задача – углубление и расширение интеграции»), после которого ОДКБ («один из важнейших элементов современной системы обеспечения безопасности на постсоветском пространстве»). Очевидно, что важность СНГ подчёркивается (как минимум, пациент, скорее, жив, чем мёртв), но региональные экономические и военно-политические союзы внутри него явно увеличили свою эффективность.
В 2013 году сразу после абзаца про ЕАЭС авторы сообщали, что Россия будет «выстраивать отношения с Украиной как приоритетным партнером в СНГ, содействовать ее подключению к углубленным интеграционным процессам». Украина и теперь сохраняет статус первой упомянутой после блока про СНГ страны, но места в тексте занимает больше: «Россия заинтересована в развитии всего многообразия политических, экономических, культурных и духовных связей с Украиной на основе взаимоуважения, выстраивании партнерских отношений при соблюдении своих национальных интересов. Во взаимодействии со всеми заинтересованными государствами и международными структурами Россия приложит необходимые усилия для политико-дипломатического урегулирования внутриукраинского конфликта». По сравнению с 2013 годом Абхазия с Южной Осетией опередили на одну строчку Приднестровье с Нагорным Карабахом, о которых теперь говорится то же самое, но уже после кавказских новых суверенных государств: пассажи о решении «приднестровской проблемы на основе уважения суверенитета, территориальной целостности и нейтрального статуса Республики Молдова при определении особого статуса Приднестровья» и «урегулировании Нагорно-карабахского конфликта во взаимодействии с другими государствами-сопредседателями Минской группы ОБСЕ» остались без изменений. Не изменён абзац и про Грузию, которой документ по-прежнему сообщает, что страна «заинтересована в нормализации отношений в тех сферах, в которых к этому готова грузинская сторона, при учете политических реалий, сложившихся в Закавказье» (в общем, отзыва признания РА и РЮО не предвидится).
В 2013 году сразу после дипломатических реверансов в адрес партнёров в Черноморском и Каспийском регионах шли мантры об общецивилизационных корнях с Западом. В 2016 году КВП критически осмысливает наши отношения. «Накопившиеся в течение последней четверти века системные проблемы в Евро-Атлантическом регионе, выразившиеся в осуществляемой НАТО и ЕС геополитической экспансии при нежелании приступить к реализации политических заявлений о формировании общеевропейской системы безопасности и сотрудничества, вызвали серьезный кризис в отношениях между Россией и государствами Запада. Проводимый США и их союзниками курс на сдерживание России, оказание на нее политического, экономического, информационного и иного давления подрывает региональную и глобальную стабильность, наносит ущерб долгосрочным интересам всех сторон, противоречит возрастающей в современных условиях потребности в сотрудничестве и противодействии транснациональным вызовам и угрозам». Лишь после этого повторяются привычные слова дипломатов о «равноправном сотрудничестве и атмосфере доверия».
Вообще подраздел, посвящённый западу, читать грустно. Исчезло упоминание «Партнёрства для модернизации», правда, Россия всё ещё хочет «продвижения к созданию единого экономического и гуманитарного пространства от Атлантики до Тихого океана» и даже говорит о «поэтапной отмене визового режима на взаимной основе» (вредно ли мечтать?). В 2013 году о либерализации визового режима говорилось в адрес США, но никак не Европы. Тогда же европейские партнёры выглядели чуть более полно, чем теперь. В списке Германии, Франции и Италии Нидерланды сменились Испанией, а фраза «Россия хотела бы, чтобы в этом же русле использовался потенциал взаимодействия с Великобританией» исчезла напрочь.
Сложная структура документа – необходимость руководствоваться географическим принципом при перечислении региональных приоритетов – также может обмануть читателя. Стратегический партнёр КНР упоминается после Северной Европы, Арктики, Канады, АСЕАН, что, конечно, совершенно не соответствует месту Китая в российской внешней политике. Далее в КВП следуют дискурсивные экзерсисы на тему поиска синонимичных глаголов в отношении конкретных стран. К примеру, с Монголией мы будем «укреплять традиционно дружественные связи», с Японией «выстраивать добрососедское сотрудничество», с Вьетнамом «последовательно углублять всеобъемлющее стратегическое партнерство», а с Индонезией, Таиландом, Сингапуром и Малайзией «расширять многоплановое сотрудничество».
Наконец, пятый раздел «Формирование и реализация внешней политики» вряд ли может быть интересен тем, кто не воспринимает многотонные лингвистические конструкции российской бюрократии в отношении самой себя. Последним абзацем актуальная версия сообщает, что «для финансирования внешнеполитических мероприятий могут привлекаться на добровольной основе внебюджетные средства в рамках государственно-частного партнерства». Последние строки документа-2013 «последовательное осуществление государственной внешней политики России призвано создавать благоприятные условия для реализации исторического выбора народов РФ в пользу правового государства, демократического общества, социально ориентированной рыночной экономики» в 2016 году оказались лишними.
