В числе первых (и изначально немногих) мировых лидеров, поздравивших Дональда Трампа с победой на выборах нового хозяина Белого Дома, был и российский президент Владимир Путин.
Однако был ли Путин также и первым среди тех, кто определил результаты этих выборов?
После месяцев спекулятивных рассуждений о российском вмешательстве сегодня никто уже не говорит о том, что Трамп обязан своей победой путинским «вбросам». Такое Путину было бы явно не под силу; Трамп добился победы самостоятельно.
Тем немногим, что объединяет двух этих людей (один из которых – разведчик с тихим голосом, а другой – экстравагантный строительный магнат), стало восприятие сути той ситуации, в которой в настоящее время находится Запад, а также причин ее возникновения.
Краеугольным камнем кампании Трампа было обращение к тем, кто чувствует себя оставшимся за бортом глобализации, над кем издеваются элиты больших городов, презирающие их религию и их патриотические, доморощенные ценности, и кто винит в своих бедах неспособность федерального правительства добиться исполнения собственного миграционного законодательства.
Менее чем две недели тому назад Путин выступил перед участниками так называемого Дискуссионного клуба «Валдай» (ежегодного собрания специально приглашаемых экспертов по российским делам) в черноморском курортном городе Сочи. Его выступление было построено вокруг осуждения (в духе Трампа) глобальных элит, которые «не замечают углубляющегося расслоения общества и размывания среднего класса», «насаждают идеологические модели, которые… разрушают культурную, национальную идентичность», и «жертвуют национальными интересами, отказываются от суверенитета в обмен на благосклонность сюзерена» (имеются в виду США).
Мир, по словам Путина, разделен между «расширяющимся классом наднациональной олигархии и бюрократии, … не избираемым и не контролируемым обществом», и «большинством граждан, которое хочет… простых и понятных вещей: стабильности, свободного развития своих стран, жизненных перспектив для себя и своих детей, сохранения своего культурного лица, … элементарной безопасности для себя и своих близких».
В предыдущие годы Путин использовал свои выступления на заседаниях Валдайского клуба для отстаивания традиционных ценностей (например, в 2013 года, когда он подверг критике США и страны ЕС за «отказ от христианских ценностей») и многополярного неовестфальского миропорядка (преобладающая тема его выступлений в 2014 и 2015 годах).
Однако в этом году при выборе своего лейтмотива он (парадоксальным образом, если учесть слухи о его собственном богатстве) присоединил свой голос к тем, кто видит кризис легитимности в самой сердцевине либерализма – идеологии, которая формировала западное общество как в культурном (после сексуальной революции конца 1960-х годов), так и в экономическом отношении (после революции Тэтчер-Рейгана конца 1970-х – начала 1980-х годов).
По аналогии с Трампом как явлением (если не как личностью), а также со многими аргументами, которые были выдвинуты в пользу Brexit (равно как и с основными аспектами концепции «консерватизма единой нации», выдвинутой в ответ Терезой Мэй), программу Путина можно охарактеризовать как постлиберальную, как минимум в части риторики.
Так было не всегда. В течение ряда лет после прихода к власти в 2000 году Путин реализовывал строго неолиберальную экономическую программу, в рамках которой были подтверждены итоги приватизации (скандальной) государственного имущества, которая проводилась при Борисе Ельцине в 1990-х годах, была введена единая ставка подоходного налога (на сегодня составляющая 13%) и были монетизированы оставшиеся государственные льготы, которыми российские граждане пользовались с советских времен.
В течение первых двух сроков Путин старался избегать рассуждений об общественной нравственности и почти не старался вести образ жизни, отличный от показного и поверхностного материализма окружавших его олигархических элит. Однако сегодня Путин выступает не только как критик западного либерализма; сегодня Кремль пытается представить Россию страной, предлагающей некую альтернативу: неотрадиционалистскую, неореалистическую, неопротекционистскую – словом, консервативную (что в России по прежнему воспринимается как антоним «либеральной»). Мы могли бы назвать это популизмом.
Путин совершил эту эволюцию не в одиночку и не в вакууме. Хотя мы не можем проследить его конкретное влияние на Путина, тем не менее, странно, насколько мало внимания было уделено полуофициальному докладу, опубликованному в 2015 году российским Институтом национальной стратегии, исследовательским центром, находящимся в Москве и пользующимся поддержкой Кремля, под названием «Консерватизм как фактор «мягкой силы» России».
Российский интеллектуал, сделавший шаг вперед
Это захватывающее чтение, в котором обнаруживается решающее влияние директора ИНС Михаила Ремизова, политического философа и, на мой взгляд, одного из наиболее тонких и интересных публичных интеллектуалов сегодняшней России (утверждают также, что он помог убедить Путина принять консерватизм в качестве идеологической программы).
Некоторые из высказанных мыслей можно назвать проницательными, если не пророческими. В докладе фактически предсказаны важные элементы как референдума по Brexit, так и выдвижения Трампа на пост президента за счет констатации «кризиса солидарности» на современном Западе (затрагивающего прежде всего узы церкви, нации и семьи, но также и институт фирмы как места пожизненной экономической занятости, равно как и профсоюзы, и гражданские объединения).
В докладе отмечается, что, несмотря на свою формальную противоположность, либеральные принципы, из которых на современном Западе исходят как левые, так и правые, фактически объединяют их в стремлении к «свержению «диктатуры» коллективных идентичностей и превращению всех связанных с ними обязательств в расторжимые договорные отношения». Именно эта коллизия между левыми и правыми Запада создала предпосылки для появления такого очевидного постлиберала как Трамп (если оставить за кадром вопрос об адекватности его политики и характера).
Возьмем, например, содержащуюся в докладе характеристику затруднительного положения западного среднего класса (на чьем недовольстве Трамп въехал в Белый Дом). В докладе его распад рассматривается как воплощение кризиса национальной солидарности, на которую опирался успех послевоенного политического, экономического и социального обустройства Запада. В то время как глобализация (которую авторы доклада сознательно называют «эмансипацией олигархов») представляет собой неолиберальный «реванш элит», который «подавляет средний класс сверху», повсеместная «экспансия меньшинств», порожденная массовой миграцией и политикой левых в области идентичностей, «подрывает его снизу».
Вместо политической, экономической и культурной солидарности современной нации-государства глобализация «порождает не однородное всемирное общество, а глубоко раздробленное пространство, рассеченное множеством фракционных, культурных и социальных барьеров, которые некогда были ограничены модерном». Это проницательное наблюдение, предполагающее более глубокое понимание современного положения Запада по сравнению с тем, которое обычно приписывают «российской пропаганде» (и даже с тем, на которое, по-видимому, способен такой глубоко либеральный кандидат как Хиллари Клинтон).
Столь же компетентен содержащийся в докладе анализ широкого общественного негодования по отношению к транснациональной элите, под влиянием которого политическая власть стала восприниматься как нечто «главным образом анонимное и неподотчетное».
Критикуя одновременно и глобализацию, и растущую власть наднациональных органов, таких как ЕС, авторы доклада отмечают озабоченность Запада распространением конкретного типа государственного устройства (либеральная демократия) в ущерб надлежащему признанию ценности суверенной формы государства: «суверенное государство, равно как и его правительство, может быть конструктивным или неэффективным, демократическим или авторитарным, но во всех случаях оно обладает одним и тем же внутренне присущим ему и неотчуждаемым свойством: в силу самой своей природы оно представляет собой нечто публичное, видимое и по этой самой причине может быть привлечено к ответственности».
Учитывая недостатки демократии в самой России, этот тезис может показаться удобным. Однако доклад трактует его одновременно и шире, и глубже: суверенитет и здравое устройство государства, по-видимому, не так уж легко разделить.
Основополагающая идея доклада российских авторов состоит в том, что при правильном понимании общество модерна оказывается результатом не только «левых и либеральных идей», но и «столкновения и последующего синтеза реформации и контрреформации, революции и реставрации, Просвещения и консерватизма». Это касается самой сути трампизма.
Отодвинутый в сторону триумфом либерализма в конце ХХ века, консерватизм, тем не менее, остается законным «соавтором» модерна; чисто либеральный модерн внутренне неустойчив, если вообще жизнеспособен, поскольку он потребляет то, что не может воспроизвести. «История модерна», - отмечается в докладе», - «это не только история научно-технического прогресса, прогресса рационализма или реализации свободы. Это также история растраты ресурсов традиционного общества, таких как трудовая и семейная этика, дух аскетизма в служении обществу, потенциал доверия и солидарности, религиозное определение человека».
Ее причинами являются не только упадок религии или исчезновение коллективного чувства причастности к конкретной «нации», но и закрытие производственных предприятий, и сокращение (за счет аутсорсинга) рабочих мест административно-технического персоналаих функций, которые обеспечивали экономическую основу стабильной семейной жизни и процветания местных общин.
Вопреки тому, что было усвоено на Западе со времен Тэтчер, российский взгляд состоит в том, что консерватору не следует автоматически отстаивать принципы свободного рынка или либертарианские догмы оголтелого индивидуализма, но следует стремиться к сохранению унаследованных от традиционного общества ресурсов укрепления солидарности, без которых общество модерна не сможет выжить – не для сдерживания прогресса, а для того, чтобы на деле заставить его работать. Без сдерживающих факторов либерализм всегда сталкивается с угрозой пожирания самого себя. Может ли функционировать демократия без доверия, а экономика – без такого свойства как честность? Однако, потребляя оба этих ресурса, как внеморальный либерализм может произвести хотя бы один из них?
Трамп, нью-йоркский либерал, чьи многочисленные браки и разнузданная погоня за славой и богатством служат плохим образцом следования упомянутым традиционным ценностям, возможно, представляется странным кандидатом на роль хранителя этого наследия (в действительности он во многих аспектах служит симптомом его разрушения). Однако его победа красноречиво свидетельствует о том, что миллионы американцев, по-видимому, больше испугались дальнейшей деградации под властью культурного либерала, такого как Хиллари Клинтон. Перед лицом сил секуляризма, глобализма и мультикультурализма Трамп пообещал им вернуть их страну, их рабочие места и их образ жизни, включая право невозбранно исповедовать свою веру.
Оценил ли Трамп реальный масштаб стоящей перед ним задачи? Пожалуй, лучшее, что можно сказать о президентстве Трампа – это то, что разделяемое им с Путиным отвращение (по-видимому, неореалистического характера) к насаждению демократии и прав человека сделало войну с Россией в Сирии менее вероятной, чем она была бы при либеральной интервенционистской администрации Клинтон (или при власти неоконсерваторов из числа республиканцев). Однако демократы приписывали России влияние на исход выборов, которого у Кремля никогда не было. Самое большее, Путин, видимо, ощущал, что в случае, если Трамп завоюет Белый Дом, это станет реакцией на либеральный перекос.
Этот перекос не ограничивается лишь кандидатством Клинтон или президентством Обамы. Он длился как минимум целое поколение, если не два, и наблюдался как на правом, так и на левом фланге. Не будем забывать, что перед тем, как победить космополитизм Клинтон, Трамп одолел неолиберальную ортодоксию полудюжины республиканских номинантов, пообещав разобраться с тарифами и предложив увеличить расходы на инфраструктуру в духе неокейнсианства.
Теперь, когда Трамп стал избранным президентом, у нас появится возможность увидеть, насколько глубоким, реальным и компетентным в действительности является его «постлиберальное» мировоззрение. Звучит достаточно странно, но в докладе российских исследователей мы находим ориентир, позволяющий оценить это. «Наиболее сложная задача консервативной идеологии сегодня», - отмечается в нем, - «состоит в создании образа успешного, образованного гражданина своей страны, живущего в достойных условиях и пользующегося всеми благами прогресса, но при всем при том сохраняющего свои собственные (традиционные) ценности» – и, можно было бы добавить, не только «образа» такого гражданина, но и его реального наполнения.
В Кремле знают, что, несмотря на все разговоры о подлинно созидательном консерватизме, Россия в этом плане до сих пор не перешла к делу, и до тех пор, пока это положение сохраняется, привлекательность российской «мягкой силы» будет невелика.
Однако не менее важно и то, что российский консерватизм, пусть даже существующий скорее в виде комплекса идей, нежели реальности, не пытается предлагать миру альтернативу модерну. Подобно великим русским романам девятнадцатого столетия, в которых он черпает вдохновение, он в лучшем случае предлагает возможность создания модерна иного рода – с бóльшим уважением относящегося к доставшемуся ему наследию, умеренного в своих целях и осознающего свою собственную хрупкость.
И теперь, после впечатляющей (и для многих непостижимой) победы Трампа, не настало ли время задать вопрос: не является ли этот род модерна в конечном счете единственно жизнеспособным?
Мертвая хватка либерализма, в которой западное общество модерна оказалось в последнее время, породила популистско-консервативную коррекцию. Однако имеются серьезные сомнения в том, что человек, оказавшийся во главе этого процесса, в полной мере осознает сложность возложенной на него задачи.
Оригинал: The real Trump-Putin connection.
Перевод Игоря Караулова.
От редакции: Доклад "Консерватизм как фактор "мягкой силы" России" был подготовлен рабочей группой Института национальной стратегии (руководитель - Михаил Ремизов) при поддержке фонда ИСЭПИ. Первая публикация доклада - "Тетради по консерватизму", 2014.
