Референдум о выходе Великобритании из состава ЕС состоялся. «40 лет любви-ненависти» в отношениях между Европой и королевством, похоже, действительно подходят к концу.
Заявления лидеров ЕС и отдельных входящих в него государств выражают неизменную озабоченность – одновременным пониманием того, что движения назад нет и необходимо приспосабливаться к качественно новой ситуации. По мнению президента Франции Франсуа Олланда, «голосование британцев жестко поставило Европу перед испытанием». Не обошли и этот сюжет ключевые общеевропейские функционеры. Председатель Европейской комиссии Жан-Клод Юнкер в своем заявлении констатировал следующее: «Британский народ выразил свое желание покинуть европейский союз. Мы сожалеем об этом решении, я сам лично им очень опечален. Мы находимся в беспрецедентной ситуации».
Вместе с тем, глава Еврокомиссии обнаружил в сложившейся ситуации и некоторые ободряющие моменты: «Мы продолжаем уважать ключевые ценности ЕС: мир и процветание для его народов. Союз 27-ми продолжает существовать. Вместе мы решим наши общие проблемы». И в завершение своей речи добавил: «Мы надеемся, что Соединенное королевство станет близким партнером ЕС в будущем. Любое соглашение, которое будет заключено, должно отражать интересы обеих сторон».
Между тем, собственно политические последствия Brexit не заставили себя долго ждать. Премьер-министр Дэвид Кэмерон заявил о своей отставке, которая, согласно его обещанию, должна произойти в течение трех ближайших месяцев. Обрушился курс британского фунта стерлингов, несколько снизилась мировая цена на нефть, ощутимо поднялось в цене золото, серьезный шторм пережили фондовые рынки Юго-Восточной Азии.
Однако главное последствие волеизъявления британцев – складывающаяся политическая турбулентность, которая помещает в состояние неопределенности целые страны, их народы и элиты.
Прошедший референдум, в частности, стал примером того, как сложные торги и компромиссы правящих элит стран ЕС с игнорированием пожеланий и интересов их гражданских обществ могут спровоцировать подобные электоральные бунты и настоящие «электоральные революции», победу «демократического принципа» (по выражению лидера британской Партии независимости Найджела Фараджа) над корпоративными интересами евробюрократии.
Между тем, случай Великобритании (волеизъявление которой сравнивают с голосованием французов и голландцев против проекта общеевропейской конституции в 2005 гг.) – особый. Британцы с момента распада их Империи после Второй Мировой войны являлись младшими партнерами США, следующими в фарватере их политики, занимая при этом особую позицию по некоторым частным вопросам. Великобритания де-факто являлась ассоциированным членом ЕС, трепетно блюдущим свои преференции и последовательно уклонявшимся от вхождения в зону евро и шенгенскую зону.
Проект Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (TTIP), продвигаемый США и принципиально поддержанный наднациональными элитами ЕС и отдельных входящих в него государств дал дополнительный толчок волеизъявлению британцев. Для Великобритании участие в TTIP, предполагающее создание зоны свободной торговли между ЕС и США, означало бы не просто экономический ущерб, но фактического утрату всякого «особого статуса» и преференций, которые она де-факто имела в ЕС. Наряду с экономическими, в выборе британцев присутствовали и идентитарные мотивы – ибо процесс размывания британского образа жизни и ценностей вследствие окончательного торжества интересов финансовой корпоратократии выглядел бы уже абсолютно необратимым.
Но что же дальше? Формально, политическая бюрократия ЕС обладает необходимыми и достаточными рычагами для фактической блокировки и купирования результатов народного волеизъявления. По всей видимости, уже в ближайшее время будет предпринята попытка выстроить более узкое «ядро» в целях оперативного управления процессами в странах Евросоюза в составе Германии, Франции, Италии и стран Бенилюкса. Однако благодаря британскому прецеденту политическое напряжение в странах ЕС вследствие результатов референдума будет нарастать, что лишь усилит раскол между обществами и правящими элитами, дав дополнительный стимул активности партиям евроскептицистского толка.
Так, французский «Национальный фронт» (FN) и его европейские союзники (австрийская Партия свободы (FPÖ), итальянская «Северная Лига» (Liga Nord), нидерландская Партия свободы (PVV) и т.д.) встретились в Вене 17 июня на конференции, которая являлась составной частью инициированной ими кампании в поддержку Brexit. Однако между участниками этого политического альянса уже наметились известные расхождения. Если партия Марин Ле Пен и большинство из вышеперечисленных ее партнеров разделяют желание вернуться к «Европе наций, то австрийская Партия свободы не поддерживает проведения референдума в ее стране: для Австрии с ее не слишком значительной по объему экономикой последнее не представляет столь значительного интереса. «Альтернатива для Германии», которая только готовится к заключению союза с FN, пока еще не сформулировали свою позицию относительно возможности проведения подобного референдума в своей стране (в отличие от PVV, которая публично поддержала эту идею, или «Северной Лиги», которая и генерировала саму идею). Однако состоявшийся Brexit явно усилил желание Марин Ле Пен добиться проведения подобных референдумов во всех странах ЕС.
Так или иначе, Brexit вполне соответствует программным установкам Национального фронта (FN) и его союзников, которые активно пропагандируют возвращение «Европы наций», и стремятся заменить европейскую интеграцию межгосударственным сотрудничеством. Победа «Leave» в Великобритании, таким образом, является частью консервативной волны и идентитарных устремлений, разделяемых сторонниками евроскептицистских партий.
Так или иначе, политический процесс в странах ЕС в свете предполагаемого выхода Великобритании из его состава приобретает дополнительную динамику. С одной стороны, будут предприняты попытки повторить британский опыт в ряде других стран Союза. С другой стороны, правящие элиты Германии и ряда других стран попытаются форсировать внутреннего консолидацию Союза для ускоренного внедрения в жизнь проекта TTIP.
Из других возможных последствий Brexit – раскол элит в странах ЕС по вопросам общеевропейской политической повестки, усиление процессов политической фрагментации в них, а также активизация регионов, заявляющих требования о самоопределении. В затруднительном положении оказываются не только евробюрократы, поддерживающие стратегию финансовой стабилизации в рамках «зоны евро» и сам проект TTIP – но и национальные правительства, которые, с одной стороны, испытывают давление со стороны собственного населения и страдающих от жесткой фискальной политики Евросоюза территорий, а с другой – не имеют объективных возможностей решать текущие управленческие задачи вне финансово-экономических механизмов, замыкающихся на ЕС. Экономически сильные регионы инициировавших референдум стран, с одной стороны, страдают от изъятия своих доходов в центральные бюджеты, но с другой – заинтересованы остаться в общеевропейском экономическом пространстве с целью использования своих конкурентных преимуществ; прежде всего это касается регионов, активно участвующих в трансрегиональном сотрудничестве. Регионы-аутсайдеры, в свою очередь, страдая от фискальной политики ЕС и собственных правительств и не имея ресурсов для ее смягчения, более склонны поддержать подобные Brexit инициативы – с целью добиться пересмотра не устраивающей их социально-экономической политики в национальном масштабе и без давления Брюсселя. И если национальные системные партии стран Евросоюза в силу политического ангажемента скорее склонны блокировать негативные для ЕС формы народного волеизъявления – то новые и антисистемные партии и движения, скорее настроены в духе евроскептицизма и склонны поддержать свой национальный аналог Brexit.
Так, например, в самой Великобритании после общенационального голосования о намерении провести референдум о независимости заявили два исторических региона – Шотландия (62 % против Brexit) и Северная Ирландия (56 % против), которые своим голосованием поддержал космополитический Лондон (60 % против Brexit). В то же время провинциальная Англия и Уэльс поддержали независимую по отношению к ЕС позицию. Из видных политических деятелей отказался поддержать Brexit один из лидеров тори, считающийся умеренным евроскептиком – бывший мэр Лондона Борис Джонсон. В тоже время во многом вдохновивший Brexit лидер Партии Независимости Найджел Фарадж, по его заявлениям, пока не спешит вступать в тесный союз с Национальным фронтом Франции и его лидером Марин Ле Пен, выстраивая собственную политическую стратегию и комбинации в складывающейся ситуации. О превращении Соединенного Королевства в «многослойный политический пирог» говорить пока рано, но фрагментация политической системы и (в перспективе) самого британского государства стали вполне реальной перспективой.
Ситуация по странам ЕС, между тем, различается, и не только в деталях. В Германии коалиция ХДС и CДПГ последовательно выступает за вступление в TTIP и пока достаточно успешно отражает атаки евроскептиков. Вместе с тем, уже наметились определенные противоречия внутри германской политической элиты. Так, если Франк-Вальтер Штайнмайер, Зигмар Габриэль и сама СДПГ выступают за смягчение общеевропейской финансовой политики («меньше экономить, больше инвестировать») и «более гибкую» стратегию европейской интеграции, то у Ангелы Меркель и ее партии (как главных лоббистов TTIР) пространство для маневра объективно ограничено.
Вместе с тем, правящей в Германии коалиции противостоят сохраняющие влияние и представленные в парламенте Левая партия (выступающая с критикой ЕС, но с позиций социально ориентированной единой Европы – недаром, некоторые эксперты оценивают ее позицию как лево-националистическую), и стремительно набирающая популярность «Альтернатива для Германии» (классическая умеренная национально-консервативная партия, выступающая за «обратную суверенизацию»). Однако переломить политическую ситуацию в стране ни внесистемная «правая», ни внесистемная «левая» оппозиции пока не в состоянии – и Германия, по всей видимости, продолжит свою сегодняшнюю политику по консолидации институтов ЕС и «спасению» еврозоны, хотя и будет сталкиваться с нарастающим сопротивлением последней.
Во Франции, охваченной мощными протестами против нового профсоюзного законодательства, правящие левоцентристы (Социалистическая партия) и оппозиционные правоцентристы («Республиканцы»), ангажированные ЕС, поддерживают проект TTIP, а противостоят им внесистемные «левые» и «правые», не способные изменить политическую ситуацию и выдвинуть альтернативную повестку дня. В то же время британский референдум дает французам шанс по-новому взглянуть на политический проект Национального фронта Марин Ле Пен, давно ратующего за выход из состава Евросоюза и из «зоны евро». Ее соратники считают возможным проведение во Франции референдума, аналогичного британскому – но без превращения его последствий в «апокалипсис». С тех пор, как Марин Ле Пен возглавила партию, евроскептицизм стал одним из ключевых партийных брендов. С евроскептицизмом партийные агитаторы умело соединяют другие актуальные политические сюжеты: иммиграцию, экономику, нарастающую дистанцию между «народом» и «элитой» и т. п. Однако Франция, элита которой весьма сильно ангажирована ролью страны как одного из лидеров общеевропейского интеграционного процесса, едва ли в ближайшее время официально поддержит политические тренды, порожденные Brexit. Попытки Национального Фронта выйти за рамки политических ограничений и превратить евроскептицизм в доминирующий тренд официальной политики, скорее всего, будет блокирован путем кулуарного соглашения элит – прежде всего право- и левоцентристов. Однако позиции последних будут методично расшатываться не только «справа» (со стороны FN и других евроскептиков), но и «слева» - со стороны новых социальных движений и профсоюзов (подтверждением чему служат недавние массовые акции в Париже и других городах против реформы трудового законодательства).
В Бельгии, заявившей о своем намерении провести свой референдум относительно членства в ЕС, также сильны евроскептические настроения. При этом идею проведения нациоального референдума о выходе из ЕС поддерживает только одна официальная политическая сила – Народная партия Филиппа Модрикамена, выступающая с позиций защиты бельгийского единства и идентичности (бельгитюда). При этом катастрофически малая популярность данной партии (единственной последовательно общенациональной в стране), а также отказ поддержать эту инициативу со стороны Нового фламандского альянса Барта де Вевера (N-VA, умеренной право-националистической партии, едва ли не безраздельно доминирующей сегодня во Фландрии). Умеренные фламандские националисты из NVA, активно продвигающие идею конфедерализации Бельгии, в то же время активно выступают против Belgexit – предпочитая делать ставку на дальнейшую интеграцию своего экономически успешного региона во общеевропейское пространство.
В региональном разрезе ситуация выглядит следующим образом: если столичный Брюссель скорее настроен в пользу сохранения в составе ЕС, то во Фландрии и Валлонии настроение сложнее. Фландрия – самый богатый регион Европы, страдающий от кризиса еврозоны, но не желающий далее оставаться национальным донором и одновременно рискующий утратить свои конкурентные преимущества, оказавшись вне единого экономического пространства ЕС. В то же время как Валлония – кризисный и дотационный регион, зависимый от помощи федеральных властей и программ поддержки по линии ЕС, но также страдающий от кризиса еврозоны и ужесточения финансовой политики. К тому же для валлонов именно влияние Евросоюза традиционно рассматривается как средство сдерживания экспансии Фландрии и фламандского национализма в общебельгийском масштабе. Каков будет итог возможного голосования за Belgexit по стране в целом – сказать трудно. В то же время для Бельгии, пережившей несколько масштабных федеративных реформ и кризисов, любое резкое политическое движение чревато распадом.
Еще одним проблемным «узлом» для ЕС может стать Южная Европа. Помимо Греции, фактически пережившей банкротство и находящейся под прессингом жестких реформ под патронажем ЕС, беспокойство вызывают Италия и Испания – где правящая элита приняла политический контроль над собой и жесткие правила финансовой дисциплины, в то время как контрэлиты, поддерживаемые массовыми протестными движениями, готовы осуществить ревизию проводимой политики и потребовать ревизии отношений с ЕС. Реакция регионов обеих стран на Brexit может быть различной – от однозначной поддержки идеи такого референдума («Лига Севера» и «Движение пяти звезд») до его неприятия (каталонские сторонники независимости, которые настроены скорее проевропейски, ибо видят независимую от Испании Каталонию процветающим еврорегионом). Особую роль в развитии политической ситуации в этих странах могут сыграть левые протестные движения, подобные испанскому «Podemos» («Мы можем»), противостоящие либерально-монетаристской стратегии ЕС и своих правительств, и способные изменить общенациональную политическую повестку дня, введя в нее идею референдума.
Ситуация в странах Центральной и Восточной Европы выглядит не менее пестрой. Помимо роста национализма в связке с протестными настроениями лево-популистского толка, здесь вполне успешно реализуются проекты в духе постепенного выхода из-под власти общеевропейских институтов и влияния политико-экономических стратегий. Тон здесь задает Венгрия, которая, согласно некоторым утверждениям, уже достаточно давно используется элитами ЕС для отработки модели постепенного вывода «проблемного» государства состава Евросоюза. Своеобразным полем битвы может стать та же Польша, после победы на парламентских выборах право-националистической коалиции вступившая в конфликтное противостояние ЕС из-за новаций в законодательстве о судебной системе и ряда других инициатив. Возможны осложнения в отношениях евробюрократии и с такими внешне спокойными и лояльными странами, как Австрия и Чехия, руководство которых, не поддерживая идею выхода из Евросоюза, заявило «особую позицию» по ряду вопросов, включая вопрос о продлении антироссийских санкций. Вместе с тем, возможный уход Великобритании способен лишить ее роли неформального лидера условного блока с участием ряда восточноевропейских и постсоветских государств, призванных обеспечить «сдерживание» России – что способно создать для нашей страны определенное «окно возможностей».
Таким образом, приходит конец одномерности ЕС как структуры. Времена бюрократического конформизма и лояльности «либеральному пакту» действительно закончились. Европейский процесс утрачивает такие характеристики, как линейность, предсказуемость и управляемость. Возникает не просто «многослойная политика», но игра с участием большого числа субъектов и непредсказуемыми результатами. Европейским пространство все труднее будет управлять из единого центра. Настало время синергетических процессов и эффектов, для использования которых в своих интересах очевидно потребуются новые политические подходы и форматы. Для России подобное «размывание» единого центра формирования европейской политики открывает реальную возможность добиться смягчения либо полной отмены экономических санкций в отношении себя, а в перспективе – существенно модифицировать свои отношения со Старым Континентом. Позволяет ли воспользоваться возникающими возможностями современное качество российской дипломатии – остается большим вопросом.
