8 июня 2016 года в России ушла очередная эпоха.
В принципе, не Бог весть какое событие: после конца советской власти, ухода Ельцина и отстранения Лужкова слова «ушла эпоха» как-то уже и не звучат. Однако событие всё же не лишено интереса, особенно для людей с культурными запросами.
А именно. В этот день художник Пётр Павленский, прославившийся прибиванием мошонки к брусчатке Красной Площади и последующим поджогом двери лубянского Большого Дома, был освобождён в зале суда.
Статья, по которой его судили, довольно характерная, чтобы не сказать глумливая – «повреждение объектов культурного наследия». Сам Павленский требовал, чтобы его судили за терроризм. Формально он прав, у нас в «террористы» записывают за куда меньшее. Но тут государство проявило удивительное нежелание видеть в деле «политику».
Художнику был присуждён штраф в полмиллиона рублей. Павленский должен также компенсировать ущерб в 481,5 тыс. руб. потерпевшей стороне — войсковой части № 55002, за которой числится здание. Павленский тут же заявил, что никаких денег платить не будет. Этому никто особо и не удивился, «чего ещё ждать-то».
Интересно другое. Акция Павленского, несмотря на все усилия по раскрутке, не привлекла особенного внимания, причём ни с какой стороны. Ура-патриоты не требовали крови художника, оскорбившего величайшую советскую святыню: так, вяло отругалась и всё. Увы-диссиденты, имеющие все основания ненавидеть лубянский комплекс как символ гебешной власти, не бросились защищать свободолюбца: он был удостоен разве что пары вялых хлопков. Международные структуры, видя такую расслабленность, тоже не проявила энтузиазма. Правда, в мае 2016 Павленский получил премию Вацлава Гавела «За креативный протест» - вместе с иранской художницей-мультипликаторшей и узбекской женщиной-фотографом. «И всё».
Павленский, который явно ожидал чего-то иного, отреагировал довольно своеобразным образом. А именно – опубликовал видео поджога, сделанное видеокамерной наблюдения лубянского здания.
Есть разные версии того, как он это видео получил. Официально – видео было приложено к делу, и его передал Павленскому его адвокат, получив его от следствия. Дальше пошёл вялый спор – имел ли право адвокат его обнародовать и т.п. Однако большинство интересующихся вопросом отреагировало так – «а, лубянские сами ему и передали». Далее зачастую следовали неприличные поговорки про жабу, гадюку и деньги в кружку.
Ну что ж. В минуту столь тяжкого разочарования самое время поговорить о современном искусстве. А заодно – и о том, почему наш добрый народ перестал на него реагировать как раньше.
Начнём с первого вопроса.
Критики «современного искусства» (калька с contemporary art; у нас это сокращают до «совриска», что звучит родненько – почти как «савраска») обычно нападают на последнее слово. То есть начинают разоряться: это-де не искусство, искусство – это Мадонна рафаэлева и Мона Лиза, а вот эти вот банки с дерьмом, писсуары и каляки-маляки – не искусство вообще, а чёрт знает что такое. Позиция эта психологически понятная, но уязвимая: любители каляк-маляк тут же делают наглые мордочки и начинают цедить через губу, что их оппоненты просто не способны понять новый художественный язык, осознать смыслы, которые привносят художники, что все их рассуждения – устаревший хлам и что сами они тоже устаревший хлам, тягостное наследие тоталитарного прошлого. Дальше начинается обмен оскорблениями, в котором любители каляк-маляк неизменно выигрывают.
Почему? Потому что сила в правде, ну или, во всяком случае, в меньшей лжи. И тут любители каляк-маляк более правы, чем их оппоненты. Все эти банки с дерьмом, писсуары и даже акции Павленского – действительно искусство. Ложь состоит в другом: что оно «современное». В смысле – «передовое» и т.п. На самом деле это искусство архаичное, древнее, можно сказать, исконное.
Как вообще возникает искусство, из чего? Хочется добавить – «из какого сора». И правильно хочется, потому что искусство и в самом деле возникает из довольно-таки сорного жанра. А именно – из желания оскорбить и унизить.
Легко понять, что первичной формой словесного творчества было именно оскорбление. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть на детское творчество, особенно в тех случаях, когда для него не создают особых условий. Вот маленькие дети играют во дворе, сильный мальчик стукнул слабого. Слабый отбегает и кричит сильному – «ты какашка». Поздравляем зрителей, мы присутствовали при рождении первой метафоры, то есть словесного искусства как такового. Точно так же, первой картиной обычно является какой-нибудь похабный рисунок – мелом на заборе. Что там будет нарисовано? А что обычно рисуют на заборе? Вот то-то.
Разумеется, это именно что первые, самые архаичные формы искусства. В дальнейшем они совершенствуются – например, примитивные ругательства уступают место изощрённой брани. Начинаются «хеппенинги и перфомансы» - показывание друг другу голых задниц, испускание газов, измазанные дёгтем ворота и так далее. Более того, желание гадить и мерзить отвлекается от конкретного объекта и становится абстрактным: люди начинают искать развлечения и увеселения в ломании чужих заборов, замучивании животных и так далее. И таки да, всё это формы искусства. Или, как выражались наши бабушки – художества. Каковое слово всегда применялось именно к хулиганам. «Васька-то опять напился и всякие художества вытворял» - ну понятно ведь, что имеется в виду.
Итак, искусство возникло из духа хулиганства. Большая часть базовых художественных приёмов были изобретены именно как средства унижения и оскорбления. Это факт, его стоит признать.
Однако человечество было бы совсем уж пропащим племенем, если бы не его способность делать добро из зла. В данном случае оно тоже имело место. А именно: те же самые приёмы были развёрнуты в другую сторону.
Возьмём ту же метафору. Да, «ты какашка» - это обидно. Но ведь человека можно сравнить и с чем-то хорошим. И вот тот же самый карапуз, который ругался «какашкой», стоит перед девочкой и, краснея, говорит ей – «ты как цветочек». Потому что цветочек красивый, хорошо пахнет и ничего плохого в себе не содержит. Девочка тоже краснеет и «потупляет глазки». Опять же поздравляем зрителей, мы присутствовали при великом альбедо, развороте художественных практик в сторону идеального.
С этого момента начинается История Красоты, она же Идеализация. Которая достигает высших своих воплощений в классическом искусстве. Греки додумались делать статуи людей, более красивых, чем «настоящие люди», и писать благозвучные стихи о подвигах, которые в реальности были несколько менее прекрасными и драматичными, чем у Гомера. Потом появилось искусство передачи личных черт, которые, тем не менее, придавали им значительность и величие, зачастую отсутствующее у оригинала. И так далее – до той самой «рафаэлевой мадонны».
Что такое «современное искусство», если посмотреть на него с этой точки зрения? Ни что иное, как глубочайшая архаизация. Возвращение к тому, с чего искусство начиналось – то есть к обидам и оскорблениям. «Ты какашка». Не случайно именно экскременты и всё с ними связанное стало чем-то вроде символа contemporary art’а.
Теперь о нашем «совриске».
На Западе возвращение искусства к первобытному состоянию было связано со сложными процессами, происходившими как в художественном сообществе, так и в обществе в целом. Попытки выйти за пределы устоявшихся практик, кризис самой идеи Красоты, интерес к архаике – всё тут сыграло свою роль. Но это там, в волшебных краях. Что касается нас грешных, то с нами всё было смешнее и гаже.
Россия считается одной из родин современного искусства. Это справедливо. Как справедливо и то, что с самого начала отечественный «авангард» воспринимался как хулиганство и хулиганством был. В прямом смысле: что Маяковский с его выходками, что «ложкари» Малевича (товарищи ходили с ложками в петлицах), что все остальные «агитаторы, горланы, главари», бузотёры, носители духа хулиганства. Они были популярны по банальнейшей, пошлейшей причине – в них видели врагов порядка, то есть, читай, врагов ненавистного правительства. Иначе никакого интереса вся эта шайка-лейка не вызвала бы. И пока правительство ломали, эти людишки были на коне. Их снабжали деньгами и давали ангажемент те же, кто финансировал поганые «сатирические журналы» (с чудовищным содержанием), кто оплачивал газетную клевету, кто использовал любые средства, чтобы уничтожить «проклятый царизм».
После победы «пролетарской революции» всё хулиганьё или загнали под плинтус, или приставили к делу. Тот же Маяковский честно вкалывал на ниве мерзкой советской «сатиры» - протаскивал в стихах взяточников, прозаседавшихся бюрократов и (что особенно смешно) хулиганов. При этом он прекрасно всё понимал: в книжке «Что такое хорошо и что такое плохо» он иллюстрирует «дрянного драчуна», которого он «не хочет даже ставить в книжку» не чем-нибудь, а «Квадратом» Малевича… Маяковского убили, остальных поубивали или перевоспитали, как Заболоцкого. Страшная советская власть показала хулиганам их место, и место это было под шпалой. Только Кручёных, автор «дыр бул щыл», выжил, бросив «заумь» и став тихим букинистом. И прожил 82 года, не нарушая покой советской культуры ни единой строчкой.
Однако старый паровоз «авангардизма» стоял на запасном пути. И когда начался следующий этап развития советского общества (диалектически называнный «крахом советской власти» и «капитализмом»), его выкатили снова. Репертуар, правда, сменили на более крутой. Запрыгал-залаял голенький «Олег Кулик», заплясал Момышев-Монро. Затрещали иконы под топором Тер-Оганьяна. Старое доброе хулиганство с гиканьем и свистом покатилось по России.
Логичный вопрос – зачем? Ужели бороться с новой властью? Которая, собственно, и развела всю эту мелкую нечисть?
А затем, что народу нельзя давать задуматься. Если он задумается, он начнёт задавать вопросы. Например – куда делась русская интеллигенция и русская культура.
Вопрос это крайне неприятный. Ничуть не менее неприятный, чем вопросы «где наша собственность» и «почему у власти какие-то непонятные люди». Поскольку интеллигенция есть орган самосознания (то есть самоуправления) народа. А национальная культура – инструмент этого самоуправления.
То есть. Интеллигенция учит свой народ жить. Да-да, именно так. Известная поговорка «не учите меня жить, лучше помогите материально», запущенная через известный советский романчик, только подчёркивает этот неприглядный факт: кто не умеет жить, тот нуждается в материальной помощи. Русский народ живёт плохо. И не только потому, что у него всё отняли – но и потому, что умение жить у русских отобрали тоже. Все остальные народы прекрасно умеют «устраиваться», и устраиваются волшебно. Только русские горе мыкают – потому что их некому научить самым базовым вещам. Например, правильному отношению к власти, к деньгам, к взаимопомощи. Всё это должна делать именно интеллигенция. Но русской интеллигенции нет, а на пустое место впихнута «в каждой бочке затычка». То есть многонациональная шайка-лейка, чья задача – нести бред, гикать и свистеть, отплясывать цыганские танцули и
Русскую интеллигенцию убили коммунисты. Убивать начали сразу, как пришщли к власти, а последние выжившие умерли в семидесятые-восьмидесятые. Русской интеллигенции просто не осталось. Как и русской культуры. Все остальные россиянские народы, разумеется, имеют и свою интеллигенцию, и свою национальную культуру (на поддержание и развитие каковых государство регулярно выделяет миллионы и миллиарды). Русским же этого не положено, потому что долг русских – пахать на многонационалочку, служить цементом для шестьсот шестидесяти шести прекрасных этносов и т.п.
Однако потребность в духовном руководстве и компетентном совете у русских осталась. Люди «правду ищут» - разумеется, вслепую, не понимая даже, чего же, собственно, они хотят. Но ищут, и прекратить это можно только террором, а непрерывно поддерживать нужный накал террора даже советской власти затруднительно.
Поэтому русским всю советскую историю внушали мысль что интеллигенция – это ненужное и вредное дерьмо, а русская культура – во-первых, в прошлом, а во-вторых, гадость. Для чего был использован целый набор приёмов, разных по форме, но единых по сути. Например, ещё с советских времён ведётся систематическая натравка людей с техническим образованием на интеллигенцию в собственном смысле слова. После несложной обработки человечек, только и умеющий, что «чертить чертежи» или «брать интегралы» (а то и просто – мыть пробирки), превращается в злобного идиота, ненавидящего «никчёмных гуманитариев», которые «только языком шлёпают». На это работало всё, начиная с обязательного преподавания «марксизма» (то есть мерзостной ахинеи, выдаваемой за «гуманитарное знание») и кончая специально запускаемыми дразнилками типа «не надо говорить ученику, что он дурак – скажите, что у него гуманитарный склад ума» (эту милую шутку знает любой выпускник спецшколы или маткласса). Это с одной стороны. С другой стороны – в «гуманитарные деятели» выдвигались (по разным линиям) такие рыла и хари, что мама не горюй. Как вспомнишь омерзительного Мамардашвили, назначенного «на философию» - скулы сводит… И таких приёмов и методик ни одна, ни две, а много. Народ ссорят, народу внушают мерзкие идеи, народу говорят, что никакая интеллигенция ему не нужна.
Ну так вот. Сейчас «совриск» используется примерно для тех же целей –запомоивания самого образа интеллигенции. В качестве духовных вождей народу предлагают «группу Война», «пусси-риот» и вот ещё художника Павленского на закуску. Заранее зная, что такое меню вызовет только возмущение. И хорошо, и здорово – народишко должно колбасить. Чтобы видели в людях умственного труда – хулиганов.
Теперь, наконец, скажем, почему апатичную реакцию на художества Павленского мы считаем сугубо позитивным явлением. Кажется, наш добрый народ начал подозревать, что главным хулиганом в России является власть в её гебешной ипостаси. А всё наше современное искусство и все его волнующие акции планируются на той же самой Лубянке.
Взгляд этот, конечно, очень варварский. Но в девяноста процентах случаев – верный. Оставшиеся десять процентов можно списать на инициативников и дураков, которые, не понимая, что тут за бизнес делается, лезут в него, не зная броду. Таких обычно или отшибают на подходах, или берут в дело. Хотя мы не советовали бы: государственное хулиганство – бизнес рискованный, нервный, малоприбыльный, и обычно плохо кончается. Как вот у Павленского. За которого в итоге никто так и не вписался.
То есть - не заплатил.
